Против справедливости - Леонид Моисеевич Гиршович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так и есть. К Иуде подошел какой-то человек, в одежде, испачканной глиной, как у гончаров, и они принялись считать деньги.
– Тридцать, правильно? – отсчитав, спросил Иуда.
– А почему на храм не пожертвуете? – подозрительно спросил горшечник.
– Нельзя, грязные деньги. Мы тут посовещались. Можно только приобрести землю для погребения безымянных, сиречь бездомных бродяг.
– Приобретаешь мою землю нечестивой мздою?
Иуда промолчал. Легким прикосновением перстов к тестикулам друг друга они засвидетельствовали договор[25] и разошлись как в море две триеры.
Пора и ей. Прошла воротами, спустилась – слышит, голоса за спиной. Обрадовалась: они тоже возвращаются, но они зачем-то свернули в Гат Шемна. Вернулась и пошла за ними. А что ей дома? В который раз слушать истории Марии Магдалины, как Яшуа семерых бесов из нее изгонял? Сперва за уши оттаскал – бес гордыни в ухе прячется. Потом дымом повыел глаза – изгонял беса зависти. Вином поил – изгонял беса уныния. В зубах бес гнева – дал в зубы. И под ногти занозы вонзал – беса алчности изгнать. И сладко целовал – в слюне бес обжорства. А нечистоты давал нюхать – бес похоти в ноздрях.
Нет, пойдет за ними в Гат Шемна. И никто ее не увидит, масличные деревца ее не выдадут[26].
Расположились на полянке.
– Смотрите не спите, я сейчас.
Но едва Яшуа их оставил, как все разом уснули. Ничего удивительного: от трудов праведных да после возлияний… Если честно, то шутки у них были странными. Пуримшпиль на Пасху?[27] Не ученики моют ноги учителю, а учитель ученикам.
Она затаила дыхание – так близко он был от нее.
– Господи, пронеси… Господи, пронеси… – шептал он, пав на лице свое.
Великое искушение открыться: «Яшенька, мир зол зайн, о чем ты? Ты же Царь и Бог».
А он снова:
– Пронеси…
Чем в землю шептать, лучше матери. Не о такой Пасхе она мечтала.
– Но, если час настал, прославь меня, как я тебя. Прошу не за себя – за детей. Ты послал своего сына в мир, чтоб славил тебя, а я своих детей – прославить меня. Все едино. Как один Израиль среди народов, так одна Земля посреди Вселенной. Избрав Израиль, ты отдал мне всю Землю, ибо меньшее хранит большее, как большее объемлет меньшее, ты во мне, а я в тебе.
«Про весь мир вспомнил, только мать не вспомнил». Но тут с неба пала молния – всполох, сделав темноту ослепительно-белой. В вспышке небесного огня стал различим черный бисер на его распахнутой груди. То выступил кровавый пот. Она закусила локоть, чтоб не вскрикнуть.
– Дрыхнете? – горько сказал он, возвратившись к спящим ученикам. – Спать на уроках – само по себе притча, но больше не буду говорить вам притчами. Все напрямую скажу. Это последний урок, дети, перед решающим экзаменом. Истинно говорю вам: провалитесь! Все откреститесь от меня, все!
– Да я душу мою положу за тебя! – громко спросонок вскричал Сема – Симон Петр.
– Душу, говоришь, положишь? Петушок прокукарекать дважды не успеет, как ты трижды «хамса» скажешь[28].
Издали уже доносились голоса и бряцание оружием. Все застыли, а Яшуа сделал шаг навстречу идущим. В свете факелов люди. «Началось, – подумала Мэрим, – за ним послана почетная стража с мечами, копьями».
Яшуа приветствовал их словами:
– Будто на разбойника идете.
Иуда, показывавший им путь, подошел к Яшуа, и они расцеловались.
– Прости, Господи.
– И ты прости, друг. Отныне ты Иуда-предатель и не будет тебе от людей прощения во веки веков, – а воинам и пришедшим с ними левитам и шаббатним гоям сказал: – Кто вам нужен, Яшуа из Ноцерета? Так это я.
Те его повалили – как когда-то, чтобы сбросить с горы. Семен Ёнин извлек свой меч и поразил им кого-то. На его счастье, это оказался шабэс-гой – которому он отрубил правое ухо. А то бы и его схватили.
– Меч в ножны, Петр! Или не хочешь славы моея? Не тебе меня спасать, но мне тебя! – препоясанных же мечами и копейщиков просил: – Имеете меня, а этих отпустите, они ни при чем… Отче, из тех, кого ты мне дал, я не погубил никого.
16
Мэрим вернулась к Мариям в разодранных одеждах. Но те и так уже всё знали. Горница была полна людей.
– Надо что-то предпринять… Надо что-то предпринять… Надо что-то предпринять… – Клёпова ходила из угла в угол, заламывая руки.
Мария Зеведеева, вместе с другими пришедшая из Галилеи, рассказывала со слов сына: Спасителя доставили к Ханану, надменному саддукею, который спросил: «Ты и впрямь подговаривал своих учеников разрушить Храм?» Но Господь сказал ему: «Что́ спрашиваешь меня? Я всегда учил явно: и в синагоге, и в Храме, где иудеи сходятся. Тайно ничего не говорил. Спроси у слышавших, у свидетелей. Каждый день бывал я с вами, и вы меня пальцем не смели тронуть. Но теперь ваше время и власть тьмы». Тогда один из левитов ударил его по щеке, сказав: «Так отвечаешь ты первосвященнику?» А Господь ему: «Объясни, что я сказал худого? А если не можешь, чего руки распускаешь?» После этого Ханан сказал, что он отставник, все решает его зять, к нему и ведите.
Каяфа, действующий первосвященник, начал словами: «Лучше пусть погибнет один человек, чем целый народ». – «Ты тоже силен в счете? – говорит ему Яшуа. – Тогда как же не в свою пользу считаешь? Ибо у смерти нет числа, и один человек может умереть за весь народ, искупив его».
– Мой Яхи единственный шел следом, остальные попрятались, – не скрывала Мария Зеведеева своей материнской гордости. – Его даже внутрь пустили. Вот так.
– Почему это он единственный? Говорят, Петр тоже был там, – возразила ей Саломея (Шломцион), тоже из галилейских странниц.
– И еще один паренек голый бежал, Марик, – прибавила Жанна, красивая, как и ее имя. Редкая гостья в Бет-Анье, она служила Господу имением своим. Ее муж Куза был домоправителем Ирода, который как раз прибыл в Иерусалим по случаю Пасхи. Одного пророка он уже, правда, казнил…
– Как это – голый бежал?
– В одеяло завернулся. Его даже пытались задержать, но он вырвался и голый убежал.
– Ну, о Петре лучше замнем, – сказала Мария Зеведеева. – Яхи мне рассказал, как
