Свидание на пороховой бочке - Елена Логунова

Условный рефлекс сработал раньше, чем проснулся мозг. По команде «Зеленогорское!» я десантировалась из вагона на перрон, едва не сбив ведро с грибами.

Разнообразные емкости с опятами, кизилом, ежевикой, орехами, каштанами и прочими дарами леса стерегла суровая усатая бабка, похожая на Чапаева. Сходство было бы полным, замени бабуся платочек на папаху, а плащик на бурку, но и в цивильном облачении старуха выглядела грозно, что по-своему помогало торговле.

— Хрыбочки, яхотки берем! — рявкнула она мне в ухо.

Я машинально выскребла из кармана монеты, оставшиеся после спонтанного шопинга в поезде.

— И шо? — окинув презрительным взглядом серебристый курганчик мелочи на моей ладони, бабушка Чапай фыркнула, как четвероногий друг кавалериста.

Я пожала плечами, но спрятать деньги не успела.

— Дай сюда. — Бабка сгребла монеты, ссыпала их в карман плаща и объявила: — Пирох с хорохом.

— Шо? — не поняла я.

— С хорохом, грю!

Непререкаемо хрюкнув, бабка наклонилась, с танковым лязгом сдвинула крышку с эмалированного ведра и ловко извлекла из него большой золотистый пирог, похожий на помятый лапоть.

Ловко обмотав нижнюю половину пирога обрывком газетки, протянула его мне:

— На!

— А! Пирожок с горохом!

Я обрадовалась. Не то чтобы я очень любила горох, просто уже подошло время ужинать, а я ведь еще даже не обедала.

— Спасибо!

Я закинула медвежмешок на плечо и, энергично работая челюстями, зашагала к лесу. В последний раз марш-бросок со станции до дачи я совершала в семейной группе под командованием папули, и было это лет пятнадцать тому назад. В то время и тропа была пошире да поглаже, и у меня не имелось необходимости запоминать дорогу, потому что отряд полковника Кузнецова бойцов на марше не терял.

Теперь все стало по-другому! Тропинка, поначалу хорошо утоптанная, после первой же полянки с благоустроенным костровищем сузилась в ниточку, а затем и вовсе превратилась в нечеткий пунктир.

Некоторое время я шла наугад и уже начала волноваться, когда набрела на песчаную канавку. Желтая на зеленом, она виднелась так же ясно, как царапина на шерстистом боку, и я зашагала по ней, решив, что нашла потерянную дорогу.

Канавка становилась все глубже и шире. Ее дно, поначалу гладкое, проросло камнями, калибр которых все увеличивался, пока я не начала весьма чувствительно спотыкаться. Наконец дорогу мне преградила сухая и гладкая, как старая обглоданная кость, коряга, а в ямке от вывернутого ногой булыжника с прямым намеком блеснула темная вода.

Пришлось признать, что я трагически ошиблась и сбилась с пути, свернув в сторону по руслу высохшего ручья.

— Поздравляю тебя, Шарик, ты балбес! — раздраженно сказала я сама себе.

Цитата из веселого детского мультика не соответствовала суровой взрослой реальности.

Я заблудилась в лесу! Вдали от цивилизации, без компаса, карты, снаряжения и провизии!

Темнело, и температура воздуха понижалась так же быстро, как мое настроение. У меня появилось и моментально окрепло малодушное желание разреветься. Я опустилась на лавочку, за которую сошла костлявая спина сухой коряги, поставила на косматую кочку медвежмешок и неуверенно, как бы пробуя голос, издала первое жалобное «хны».

«Не реви, — ворчливо, как Карлсон, сказал мой внутренний голос, в борьбе с пугающей безнадежностью опять обращаясь к добрым мультикам. — Я говорю, не реви!»

— А что же мне делать?

Будь у меня мобильник, я бы позвонила в службу спасения, а в отсутствие современных средств коммуникации могла лишь аукать.

Я сложила ладони рупором, неуверенно продудела:

— Ау, ау? — и обессиленно уронила руки. — Нет, это глупо. О боже…

Машинально — просто потому, что это естественно дополняло реплику «О боже», — я подняла глаза к небу и увидела, что в темном кружеве листвы уже поблескивают стразы первых звезд.

Это меня напугало, и я сделала большую глупость: подхватилась и побежала в гору, инстинктивно стремясь забраться повыше, туда, где светлее и лучше видимость. В результате забега я запыхалась, забрела в колючие заросли ежевики, исцарапалась и лишь тогда додумалась до дельной мысли. Надо надеть костюм!

«Он защитит и от колючек, и от комаров, и от ночного холода! — воодушевленно пустился в перечисление плюсов медвежьей экипировки мой внутренний голос. — Он даже спальный мешок собой заменит, а почему нет? Костюм непромокаемый и мягкий, меховой!»

Я неуверенно улыбнулась. Незапланированная ночевка в лесу перестала казаться мне смертельным номером. Пока не стало совсем уж темно, я нашла подходящее местечко для своей первобытной стоянки: над ручьем, под пышной юбкой старой ели.

Забравшись в этот импровизированный шалаш, я облачилась в медвежий костюм и осторожно улеглась на хвойный матрас.

Хм… А и ничего, достаточно мягко! Медвежью башку я сначала планировала использовать как подушку, но она оказалась слишком большой. Я надела ее на голову, снова легла — о, нормально! И воздуха достаточно — затянутые сеточкой глазищи сойдут за форточки и не подпустят ко мне комаров.

Меховая снаружи, поролоновая изнутри, медвежья башка заглушила незнакомые и пугающие звуки ночного леса, и я почувствовала себя совсем как в детстве, когда устраивала себе уютный домик из маминого письменного стола и бабушкиного стеганого одеяла. Я успокоилась, согрелась и уснула.

— Где она?!

Взбешенный майор Кулебякин едва не снес с декоративных петель красивую резную дверь полулюкса. Замок вздрогнул, всей своей каменной шкурой ощутив холодок узнавания.

Генетическая память, на ровном месте привитая новому строению архитекторами и декораторами, подсказывала замку, что правильной линией поведения в данной ситуации будет расслабиться и подчиниться насилию. Сотни лет регулярных вторжений с последующими грабежами научили прекрасные замки узнавать захватчиков по походке, прищуру и модуляциям злобного рева.

При первых звуках подобного вопля мирные обитатели замков, теряя свои сыромятные тапки, спешили прятаться в часовнях, тайных комнатах и вместительных дубовых сундуках.

— Где Инка?! — гаркнул Кулебякин, пинком отшвырнув с порога домотканый коврик с приветственными рунами.

— Вымерли, — прошелестела Алка Трошкина, возлежащая на кровати как воплощение слепого, глухого и тупого, как пробка, но безусловно мирного обитателя замка.

Учитель географии за такой ответ поставил бы Трошкиной «пять», но полицейский варвар интересовался вовсе не судьбой коренных обитателей Перу.

— Где эта идиотка?! — продолжал настаивать безжалостный захватчик Кулебякин.

— Сам дурак, — пролепетала Алка, из последних сил храня верность женской дружбе.

Это было неразумно. За такие слова уважающий себя захватчик убил бы ее на месте. Однако Трошкина была бы даже рада такому повороту событий, потому что умереть ей хотелось с самого момента пробуждения.

С тяжелого похмелья в голове у оступившейся трезвенницы стоял гул, образующий гармоничный аккомпанемент сольному реву Дениса, которого Алка узнала лишь потому, что он назвал пароль — «Где Инка?».

Трошкина и сама задавалась тем же самым вопросом. Где Инка? Алка надеялась, что где-то далеко от Русляндии, и появление злобного Кулебякина эту ее надежду укрепило.

— Трошкина, колись! — потребовал майор и врезал кулаком по матрасу.

Ложе, на котором дохлой рыбой валялась абстинентная Алка, заколыхалось, и страдалица ощутила приступ дурноты.

— Буэ! — сказала она, и Кулебякин отпрыгнул подальше.

Героически поборов тошноту, Трошкина выдавила из себя чистосердечное признание:

— Не знаю я, где Инка.

Майор ругнулся, пообещал:

— Мы еще поговорим! — и вышел из номера, хлопнув дверью так, что со стены упал гобелен с прекрасной девой.

Трошкина открыла глаза, посмотрела на падшую деву, пугающе изломанную гобеленовыми складками, понимающе вздохнула и снова склеила ресницы.

Майор Кулебякин, сжимая и разжимая кулаки, неубедительно заверил самоварные доспехи в коридоре:

— Я спокоен, я абсолютно спокоен! — и двинулся к лифту.

Майора обуревали противоречивые чувства. Ему хотелось найти Кузнецову, чтобы сердечно ее обнять, от души отшлепать, передать в руки закона, вырвать из лап правосудия, защитить, наказать, помиловать, убить насмерть, оживить поцелуем и еще раз убить в профилактических целях, чтобы впредь не была идиоткой.

Полуофициальная беседа с коллегами, выясняющими обстоятельства гибели гражданина Маковеева Петра Даниловича, одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, русского, проживавшего в городе Екатеринодаре по улице Воровского, дом пятнадцать, подтвердила худшие предположения Кулебякина. Индия Кузнецова определенно вляпалась в историю!