Штурмовик - Александр Кошкин

— Более 30 миллионов долларов. И это еще по советским расценкам. По западным — намного дороже. Судите сами: когда я поступал в Армавирское летное училище, из 2500 человек, прошедших медицинскую комиссию и получивших направление на вступительные экзамены, было зачислено около 350. То есть один из семи уже отобранных. А выпустилось — около 200.

Реально же — один из ста юношей призывного возраста. И то еще неизвестно, какой из него летчик получится. Это ведь даже не штучная, а ювелирная работа. И когда двум десяткам опытных летчиков показали на дверь — считайте, что потери составили более полумиллиарда долларов только в денежном выражении. А потери с точки зрения обороноспособности вообще оценить невозможно!

— То есть можно сказать, что директива Генштаба — это удар в спину?

— Когда председатель совета ветеранов 9-й истребительной дивизии полковник Маслов, фронтовик, узнал об этой директиве, о том, сколько летчиков мы потеряли, он сказал: «Такие потери у нас были только в сорок третьем, в небе над Кубанью, когда мы ломали хребет фрицу. Это — настоящее вредительство…»

5. ПРОФЕССИОНАЛ ИЩЕТ РАБОТУ

В академии мне никто помочь не мог, там люди решали свои вопросы. Вообще, атмосфера в мае 1992 года в академии была мрачная, депрессия у каждого второго выпускника — тяжело это, вдруг узнать, что дело, которому ты отдал полжизни, никому не нужно.

Стране нужны были торговцы, менеджеры, охранники, юристы — а боевые летчики оказались лишними. Многим прямо говорили — штатных мест нет, распределять вас некуда, увольняйтесь сами или распределим в такую дыру, что летать все равно не будете.

Пришлось мне обращаться на самый верх, куда я мог дотянуться, — к вице-президенту страны. Александр Васильевич Руцкой сразу взял трубку и ситуацию понял верно. Спросил, куда я хочу. А я последнюю практику после академии проходил в Краснодаре и там познакомился с одним комэска по фамилии Стрижак. Хороший мужик, опытный пилот, но у него проблемы с сердцем были. И он мне сказал, что дотянет до весны, а потом будет уходить.

Я позже звонил туда и узнал, что место действительно освободилось. Но в академии штабисты планировали туда своего блатного протащить, так что мне там ничего не светило, я и не пытался. Краснодарский полк всегда был блатным, боевых офицеров там почти не было.

Однако в ситуации, когда у меня вообще не оставалось перспектив продолжить службу летчиком, выбора уже не было — пришлось идти на конфликт со штабом академии.

Объяснил все это Александру Владимировичу, он меня поддержал:

— Все, — говорит, — правильно ты сделал. Армии нужны профессионалы. Пойдешь комэска в Краснодар.

Спустя месяц в академии второй этап распределения проходит, меня вызвали в штаб академии. Прихожу, а там сидят шишки из Главного управления кадров (ГУК) Минобороны.

Один из полковников недовольно на меня долго щурится, потом гневно спрашивает:

— Майор Кошкин, почему отказываетесь ехать в Кобрино? Это же такое место хорошее, под Брестом, не глухомань какая-нибудь. Служи да радуйся!

Я ему прямо отвечаю:

— Товарищ полковник, располагаю информацией, что 26-я воздушная армия расформировывается. Куда вы меня посылаете?

— Много ты знаешь, майор. Куда тебя родина пошлет, туда и поедешь.

— Это, товарищ полковник, смотря на какую родину ехать. Белоруссия вроде как другая страна, я ей на верность не присягал.

— Майор, ты что так много на себя берешь? Ты думаешь, если Руцкой за тебя хлопотал, тебе это поможет?

У меня были свои источники, я знал, что Руцкой не этим полковникам звонил, а начальнику Генерального штаба Колесникову. Но конкретный вопрос все равно решали эти мелкие сошки — лично начальник Генштаба не будет заниматься такой ерундой, как распределение майора ВВС.

Я так понял ситуацию, что эти полковники не знали, что мы с Александром Владимировичем вместе в Афганистане воевали, что я его воспитанник, думали, случайный знакомый, один раз дозвонился до Руцкого, больше не получится.

Слово за слово пошло, я им начал резче отвечать, потом прямо сказал:

— Я не поеду в Кобрино.

— Тогда поедешь на Дальний Восток.

— И на Дальний Восток не поеду. У меня есть право выбора. Я поеду в Краснодар — там есть место комэски. И его не могут занять, пока не распределят слушателей академии.

— Да видели мы твоего Руцкого на…

— Товарищ полковник, вы за свои слова-то отвечаете? Разбрасываетесь сильно.

— Не твое дело, майор. Посмотрим, куда ты поедешь.

Я вышел из штаба в глубоком изумлении и в тот же вечер поехал в Москву.

Руцкого не было на месте. Я очень долго ждал в приемной. Уехал. Утром до него дозвонился.

— Александр Владимирович, вас на хер послали, — говорю.

— Шо?!

— Два полковника вас на хер послали. Говорят, что не будут выполнять ваши распоряжения и что вертели вас на этом самом.

Он орет от возмущения, даже не разобрать, что именно. Потом услышал:

— Как у них фамилии?!

— Один полковник такой-то, а второго не помню.

— Ладно!

А я пошел на финальные занятия в академию, хотя особого смысла в этих занятиях уже не видел. Была у меня уверенность, что после такого скандала придется увольняться, потому что ссора с кадровиками ГУКа — это для военной карьеры любого офицера верная гибель.

Целый день ходил как зомби, на обед не пошел, лег спать, чтобы хоть так унять тяжелые мысли. И вдруг слышу шум в коридоре общежития, вроде как ломятся ко мне в комнату. Смотрю на часы — 23.00. Открываю — там начальник курса Козенко стоит, весь такой растрепанный, дышит тяжело, как после марш-броска с полной выкладкой.

Даже не говорит, а стонет:

— Кошкин, ты что сделал такое? Из Генерального штаба звонили, там такой крик стоит, тебя срочно в ГУК вызывают! Начальник академии сказал, утром на его «Волге» ехать.

— Да ладно, я на электричке доеду нормально.

— Нет-нет, ты что, только на «Волге». Пропуск тебе там заказали, ждут.

Он еще вопросы начал задавать, но я ему ничего рассказывать не стал, и Козенко ушел недовольный.

А я лег спать и до утра проспал как младенец, спокойно. А утром действительно подъехала «Волга» начальника академии, и я поехал в Москву.

Приехали, в бюро пропусков сунул удостоверение:

— Майор Кошкин прибыл.

— Да-да, вас ждут, генерал такой-то.

Поднялся в приемную, там адъютант докладывает:

— Товарищ генерал, майор Кошкин прибыл.