Проклятый изумруд - Дональд Уэстлейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не хочу знать, почему, — твёрдо заявил Дортмундер.
Келп внимательно посмотрел на него.
— Что с тобой?
— Ничего, — отрезал Дортмундер.
Вернулся контролёр и, проходя мимо, остановился около них.
Он нахмурил брови и уставился на разбитое стекло.
— Кто это сделал?
— Старик на последней остановке, — сказал Дортмундер.
Контролёр окинул его недоверчивым взглядом.
— Это вы, да?
— Нет, не он, — вмешался Келп. — Это сделал один старик на последней остановке.
Гринвуд, сидящий позади, тоже заявил:
— Верно, верно. Я сам видел. Это сделал старик на последней остановке.
Разозлённый контролёр по очереди осмотрел их.
— Вы воображаете, что я этому поверю?
Никто ему не ответил.
По-прежнему нахмурившись, он ещё раз посмотрел на разбитое стекло и повернулся к Марчу, сидевшему напротив.
— Вы видели?
— Естественно.
— И как же это случилось?
— Стекло разбил один старик на последней остановке.
Контролёр поднял бровь.
— Вы едете вместе с этими людьми?
— Никогда в жизни их не видел, — ответил Марч.
Контролёр снова подозрительно осмотрел всех. Пробормотал что-то нечленораздельное, повернулся и продолжил свой путь. Он вышел за дверь, но через минуту просунул голову в вагон.
«Следующая остановка — „Новый Маккена“», — объявил он, подождал немного, словно могли быть возражения и захлопнул за собой дверь.
— Ты вроде говорил, что следующая остановка наша? — спросил Дортмундер у Келпа.
— Да, да, — ответил Келп, бросив взгляд в окно. — Вот и психушка.
Дортмундер посмотрел в указанном направлении и увидел большое здание из красного кирпича. Высокая решётчатая ограда окружала участок. Через определённые интервалы виднелись металлические щиты с надписью. Дортмундер прищурил глаза, но прочитать не сумел.
— Что там написано? — спросил он у Келпа.
— Опасно, — ответил Келп. — Высокое напряжение.
Дортмундер посмотрел на него, но Келп, отвернувшись к окну, старательно избегал встретиться с ним взглядом. Дортмундер покачал головой и ещё раз посмотрел на здание. Он увидел железнодорожные рельсы, отходившие от пути, по которому они ехали. Рельсы делали поворот, проходили под электрифицированной оградой и пересекали больничную территорию.
Они пожелтели от ржавчины и были замаскированы цветочными клумбами. Человек двадцать в белых пижамах прогуливались по лужайке под наблюдением людей в голубой униформе, видимо сторожей.
— Пока мне не кажется, что это простое дело, — сказал Дортмундер.
— Подожди немного.
Поезд начал замедлять ход, в то время, как лечебница исчезла из их глаз. Дверь в конце вагона открылась, контролёр просунул голову:
— Новый Маккена!
Келп и Дортмундер переглянулись, нахмурив брови. Они посмотрели в окно. На щите было написано: «Новые Микены».
— Новый Маккена! — надрывался контролёр.
— Я его, по-моему, ненавижу, — сказал Дортмундер.
Он встал, и четверо последовали его примеру. Поезд остановился со страшным лязганьем. Контролёр злобно следил за тем, как они выходили.
— Я думал, вы не с ними, — сказал он Марчу.
— С кем? — спросил Марч, выходя на платформу.
Дортмундер с компаньонами пересёк вокзал, чтобы выйти с другой стороны, где им предложил свои услуги толстый усатый мужчина, уверявший, что его «фразёр» 1949 года — такси.
— Мы можем пройти пешком, — предложил Келп Дортмундеру. — Это недалеко.
Психушка действительно была неподалёку. Объявление гласило:
«Санаторий „Лунный свет“».За электрифицированной оградой сидели на складных стульчиках и болтали два вооружённых стража.
— Кого они так старательно охраняют? — спросил Дортмундер. — Рудольфа Гесса?
— Это называется сумасшедшим домом максимальной безопасности, — пояснил Келп. — Он отведён для самых богатых психов. Большинство из них уголовники, но их семьи настолько состоятельны, что могут держать их здесь, а не в государственных лечебницах.
— Я потерял целый день, — проговорил Дортмундер. — Я мог бы продать полдюжины энциклопедий. Воскресенье — хороший день для продажи энциклопедий. Муж дома: ему говоришь, что он получит ещё сверх того книжную полку, которую он сможет собрать сам, и он достаёт бумажник.
— Ты хочешь сказать, что дело не выгорит? — спросил Чефуик.
— Вооружённая охрана, высокое напряжение, не говоря уже о заключённых… Тебе хочется побыть среди них?
— Я надеялся, что ты что-нибудь придумаешь, — размечтался Гринвуд. — Должен же быть какой-то способ попасть туда!
— Разумеется, способ есть. Приземлиться с парашютом. Но как оттуда выйти? — спросил Дортмундер.
— А если обойти кругом? — предложил Марч. — Может, что-нибудь и увидим.
— Пушки, например, — вставил Дортмундер. — Меня бы это не удивило.
— Нам нужно убить целый час до прихода поезда. Обойдём кругом за это время, — предложил Келп.
Дортмундер пожал плечами.
— Ради бога.
Компаньоны обошли лечебницу и не увидели ничего обнадёживающего.
У тыльной стороны здания они вынуждены были покинуть асфальтовое шоссе и идти полем. Когда пересекали ржавые рельсы, Чефуик с удовлетворением отметил:
— Свои пути я держу в лучшем состоянии.
— Ими давно не пользуются, — заметил Келп.
— Смотрите, — сказал Марч, — какой-то псих подаёт нам знаки.
Это действительно было так. Около клумбы кто-то в белом приветствовал их взмахом руки. Другой рукой таинственный незнакомец прикрывал глаза от солнца. Он улыбался.
Они тоже приветливо помахали ему, но тут Гринвуд воскликнул:
— Э! Да ведь это Проскер!
Все замерли с поднятыми над головой руками.
— Ну да! Это он! — подтвердил Чефуик.
Он опустил руку и все последовали его примеру. Там, около клумбы с цветами, Проскер приветствовал их издевательскими жестами, потом захохотал. Он сложился пополам, стал хлопать себя по коленкам, охваченный безудержным смехом. Он попытался ещё и махать руками, но, потеряв равновесие, чуть не упал.
— Гринвуд, — сказал Дортмундер, — дай мне твою пушку.
— Нет, нет, — запротестовал Гринвуд, — он ещё не вернул изумруд.
— Только нет никакой возможности наложить на него лапы, — сказал Марч. — Так что один чёрт.
— Это мы ещё посмотрим, — возмутился Дортмундер, угрожая Проскеру кулаком.
Тот так смеялся, что даже сел на землю. К нему подошёл сторож, но ничего не сделал.
— Просто сердце кровью обливается, что мы не можем добраться до этого подонка, — горевал Келп.
— Можем, — мрачно решил Дортмундер.
Все посмотрели на него.
— Ты имеешь в виду… — начал Келп.
— Никто не смеет издеваться надо мной, — изрёк Дортмундер. — У меня тоже есть самолюбие.
— Значит, мы не откажемся?
— Я сказал, что у меня есть самолюбие, — повторил Дортмундер, взглянув на Келпа. — Скажи Айко, чтобы ставил на довольствие, — велел он.
Он ещё раз посмотрел на Проскера, который, заходясь смехом, катался по земле, обхватив себя руками и молотя по земле ногами.
— Если он воображает, что сможет остаться здесь, то он настоящий сумасшедший! — сообщил Дортмундер.
Когда чернокожий секретарь ввёл Келпа в кабинет, майор, склонившийся над бильярдным столом, приник к кию, будто прицеливающийся снайпер. Келп кинул взгляд на стол и заметил:
— Если вы так ударите в двенадцатый, ваш шар рикошетом отскочит от третьего и загонит восьмой.
Не меняя позы, майор поднял глаза на Келпа.
— Ошибаетесь. Я практиковался.
Келп пожал плечами.
— Что ж, валяйте.
Майор ещё несколько секунд целился, ударил. Шар попал в двенадцатый, рикошетом отскочил от третьего и загнал восьмой.
— Banimi ka junt! — проскрежетал майор и швырнул кий на стол. — Ну?! — рявкнул он, повернувшись. — Прошло уже две недели, как Дортмундер согласился вести операцию. Деньги утекают из моего кармана, а я по-прежнему не вижу никакого изумруда!
— Мы готовы, — сказал Келп и достал из кармана мятый лист бумаги. — Вот то, что нам надо.
— Надеюсь, на сей раз никаких вертолётов?
— Нет, слишком далеко от Нью-Йорка. Но мы думали об этом.
— Не сомневаюсь, — сухо проговорил майор и бросил взгляд на список. — Локомотив! — завопил он.
Келп утвердительно кивнул.
— Дортмундер предполагал, что у вас может возникнуть вопрос.
— Вопрос! — эхом повторил майор, у которого был такой вид, будто он получил удар дубинкой по голове.
— Нам ведь не нужен большой локомотив, — пояснил Келп. — Нам нужно, чтобы он ходил по рельсам стандартного размера. Но он должен быть больше, чем просто дрезина.
— Больше, чем дрезина, — повторил майор.
Он стал пятиться назад, пока не наткнулся на стул, на который и сел. Лист бумаги дрожал у него в руках.