Один - Николай Внуков

Мое право

Солнце садилось в облака.

Они стояли на горизонте темно-синие и плотные, как скалы.

Это была чудесная страна, недоступная человеку. Страна со своими землями, вершинами, реками и океанами, быстро меняющаяся, иногда страшная, иногда фантастически красивая. Все там происходило, как во сне: мягко обрушивались колоссальные горные пики, рождались тихие бухты, залитые золотым светом, возникали на вершинах белых гор замки с неприступными бастионами, открывались и закрывались провалы с глубокими синими тенями и вдруг все превращалось в дым и таяло в синеве.

Можно было целый день лежать где-нибудь в тени, на траве, смотреть на облачные громады и от этого никогда не уставать. Потому что на небе никогда ничто не повторялось, все было новым и необычным каждый день, каждый час, каждую минуту.

Вот и сейчас: чем ниже опускался остывающий шар солнца, тем гуще наливались облака тревожной синью и тем плотнее они становились. Только верхние клубящиеся кромки их светились, как раскаленные. Небо приняло какой-то неприятный зеленоватый оттенок. А на востоке, за моей спиной, все быстро затягивалось серо-синей мглой.

Через несколько минут от солнца осталась только половина, багровым куполом поднимающаяся над облаками. Лучи широким веером прорвались через трещины облачных скал и упали на море, придав ему цвет огня.

На всякий случай я притащил из зарослей четыре больших сучка и положил их у входа в палатку. Наверное, хватит до утра.

Я научился так раскладывать костер, что дым не попадал под брезент, а тепло от пламени проходило и все внутри оставалось сухим.

Сел у огня и задумался. Сколько все-таки труда нужно, чтобы не умереть человеку на этой земле!

Когда живешь в городе или в поселке вроде нашего, ничего этого не видишь. Пошел в магазин, купил, что нужно, дома сварил или поджарил на газовой плите. Если порвались носки, брюки или рубашка, — тоже, пожалуйста, в магазин. Кто-то для тебя уже заготовил продукты, какие хочешь, сшил костюм, ботинки, пальто. Кто-то написал для тебя книгу и снял кинофильм. Кто-то изобрел радио и телевизор, построил тебе дом. А чтобы не устал в дороге, — пожалуйста, автомобиль или самолет. И ты ко всему так привык, что уже не замечаешь, что кто-то невидимый и неизвестный все время работает на тебя. Ты только пользуешься его трудом да еще злишься, что не достать хорошей книжки в библиотеке, не купить в магазине красивой рубашки или программа по телевизору не интересная.

И вот тебя вышвыривает из привычной жизни на землю, на которой нет ничего, кроме камней, кустов и деревьев. Над головой — небо, а кругом — вода. И никуда не уйдешь с этой земли, не крикнешь, чтобы кто-то помог, не побежишь к людям жаловаться.

А ведь я и сейчас тоже пользуюсь тем, что кто-то когда-то сделал. Например, брезент для палатки. Перочинный нож. Булавки, которые я пустил на крючки. Кеды. Мой джинсовый костюм. Не будь этих вещей, я бы уже давно загнулся.

А если бы случилось так, что я вылез бы на землю совсем голый? Наверное, замерз бы в первую ночь. Ну, не в первую, так во вторую. В самом деле, из чего бы я мог здесь сделать себе одежду?

Нож…

Я вынул его из кармана куртки и погладил теплую рукоятку. Если бы я очутился на берегу без ножа… Недаром Жюль Верн в «Таинственном острове» надел на собаку, спасшуюся вместе с колонистами, ошейник из стальной пластины. Потерпевшие крушение сделали из нее лезвия. И у маленького Филиппа из «Морского волчонка» Майн Рида тоже был нож, подаренный ему матросом. Если бы не этот подарок, Филипп через несколько дней рассчитался бы с жизнью на дне темного трюма.

А сколько раз я жалел за эти дни, что знаю не так уж много! Почему я так мало прислушивался к разговорам взрослых? Почему не присматривался, как они работают? Ведь они умеют делать многое такое, чего я еще не умею. Невелика хитрость смонтировать транзистор в радиокружке или наладить электропроводку в доме. Это вроде игры в «Конструктор»: все делаешь из готовеньких деталей. А вот вырежь из дерева самую простую ложку или добудь огонь без спичек! Или вылепи хотя бы самый примитивный глиняный горшок! Не тут-то было! Человек сейчас делает самые сложные вещи вроде самолетов, атомных бомб, электронных счетных машинок, зато совсем разучился делать самые простые и необходимые…

Да, учиться надо не только по книжкам!

Я отвел глаза от огня и взглянул на небо.

Неба не было.

Сплошная тьма затопила все вокруг. И стояла такая тишина, что показалось, будто я провалился под землю. Ни шороха, ни дуновения в невидимых кустах. Все замерло. Язычок пламени от горящих веток тянулся вертикально вверх, красно освещая внутренность палатки и ствол дерева, под которым я ее поставил. Никогда еще не было на острове такой ночи.

Завтра наступит одиннадцатый день.

Чем больше я здесь живу, тем меньше остается времени до момента, когда меня найдут.

Хочется или не хочется мне домой?

Не знаю.

Вероятнее всего хочется, если все время думаю о том, найдут меня или не найдут.

И все-таки не каждому человеку выпадает в жизни такое. Это же самое настоящее приключение! Остров, море, деревья, палатка

Тут я заметил на рукаве куртки дырку. Ого! Где же я так зацепился? И ведь зашить нечем — у меня ни иголки, ни ниток….

Я внимательно осмотрел весь костюм и нашел еще одну дырку на джинсах под коленом. Потом еще одну, на рукаве, под мышкой.

Плохо. Костюм ничем не заменишь. Надо будет осторожнее лазать по кустам и деревьям. И особенно беречь кеды: без них здесь и шагу не ступишь.

Я разулся и проверил кеды. Скоро они у меня год, а подошва только чуть начала снашиваться. Крепкая штука! Вот сбоку, там, где мизинцы, слегка начинает протираться ткань, но это ничего. Ткань вон какая толстая. Еще на два года хватит. А шнурки можно менять хоть каждый день, их у меня сколько угодно. Надо будет от палатки до берега проложить дорожку. Там, где начинаются камни, расчистить и сделать что-нибудь вроде мостовой из плоских булыжников…

С моря донесся странный звук вроде длинного приглушенного крика, а за ним — глубокий протяжный вздох. Пламя костра дернулось в сторону и почти легло на землю. В тот же миг над головой быстро зашумели листья, палатку вздуло пузырем и чуть не сорвало с колышков. И сразу засвистело в кустах, загрохотало внизу у скал, затрещало где-то вверху, на склоне. Весь остров зашевелился во тьме.

Воздух потяжелел, стало трудно дышать. Снаружи еще сильнее потемнело. В свете костра наискось пролетела отломившаяся от дерева ветка. И вдруг огромная бело-голубая трещина раскроила темноту, соединив небо и море. На один миг отчетливо, как выточенные, высветились кусты с неподвижными, будто вычеканенными листьями, травы и камни и клубы вулканических облаков над деревьями. А потом все опять прыгнуло во тьму и взорвался такой гром, что у меня захватило дыхание.