Три года без Сталина. Оккупация: советские граждане между нацистами и большевиками. 1941-1944 - Игорь Ермолов

Подверглись уничтожению и пациенты других психиатрических больниц. Так, к приходу оккупантов в Курской психбольнице содержалось 1500 больных. Немецкий комендант Флях и старший гарнизонный врач Керн вызвали врачей этой больницы Краснопольского и Сухарева, приказав немедленно начать умерщвление пациентов. Оставить в живых было разрешено 200–250 больных (очевидно, сохранивших здравый рассудок), которые подлежали стерилизации. Этот же приказ был продублирован заведующим отделом здравоохранения Курской горуправы Кононовым[395].

Став директором психбольницы, Краснопольский распорядился не отапливать палаты, в результате больные, неспособные себя обслуживать, замерзали, прекратился и отпуск продуктов питания. От голода и холода умерло 400 больных. 600–650 больных были отравлены ставшими на путь коллаборации врачами Сухаревым, Нестеровой, Котович. Психически больным давалась усиленная доза опия или хлоралгидрата в 70 %-ной концентрации[396].

Подобным образом не без помощи врачей-коллаборационистов осенью 1941 г. умерщвлялись пациенты психбольницы № 1 им. Литвинова в поселке Бурашево Калининской области – около 800 человек, в психбольнице им. Кащенко в Гатчине Ленинградской области – около 900 человек, в том числе около 100 женщин. В октябре 1942 г. подвергнуты эвтаназии 210 детей с физическими и психическими отклонениями в санатории Ейска[397].

Вывоз трудоспособного населения на работу в Германию также не обходился без участия врачей-коллабо рацио нистов, проводивших первичное медицинское обследование кандидатов на отправку в рейх.

В период оккупации получила определенное развитие система социального обеспечения, деятельность которой также обеспечивалась коллаборационистами, ставшими на путь сотрудничества с оккупантами. Первоначально задачи по решению социальных проблем населения возлагались на должностных лиц сельской администрации – старост, волостных старшин. Так, инструкция, определявшая круг обязанностей указанных должностных лиц, предписывала обеспечивать жителей, потерявших работоспособность в борьбе с партизанами, помимо наград и врачебной помощи, постоянным денежным пособием из фондов сельских общин. Пособие назначалось пожизненно, а в случае смерти обеспечиваемого подлежало выплате его наследникам. Кроме того, данным категориям лиц назначалось продовольственное пособие, они обеспечивались жильем[398].

Лица, состоявшие до войны на пенсионном обеспечении, теряли право на пенсию. Однако они приравнивались к нуждающимся, в результате пенсия заменялась пособием, размер которого определялся исходя из местных условий и материальных возможностей той или иной общины[399].

В городской местности для обеспечения нуждающихся организовывались комитеты помощи бедным, в компетенцию которых входило обеспечение населения райцентров и городов районного (уездного) подчинения. В случае если в том или ином уезде ранее было организовано культурное общество, создание комитета помощи бедным не предусматривалось – его задачи выполняло культурное общество[400].

В задачи комитетов и культурных обществ входило обеспечение нуждающихся продовольствием, доставка нуждающимся топлива, сбор среди населения излишков одежды, предметов домашнего обихода и распределение их среди нуждающихся[401].

По мере формирования городских и районных управ система социального обеспечения приобретала стройную форму, предусматривающую подчинение по вертикали, отчет нижестоящих должностных лиц перед вышестоящими. В некоторых управах создавались соответствующие отделы, в частности, в структуру Орловской городской управы входил отдел государственного страхования и обеспечения[402], инструкция Главного военного управления Брянского округа от 21 декабря 1942 г. предусматривала создание в составе волостных управлений отделов социального обеспечения[403]. В тех органах местного самоуправления, где соответствующие отделы не были созданы, функции социального обеспечения распределялись между другими отделами. Так, в управе города Торопец и Торопецкого района Калининской области учет лиц, нуждающихся в социальной помощи, проводил финансовый отдел. С помощью полиции выявлялись престарелые, инвалиды, получавшие пенсию при советской власти, после чего финотдел ставил вопрос о назначении нуждающимся пособий[404]. Претенденты на получение пособий подавали заявления, после чего для их рассмотрения по распоряжению управы создавалась комиссия. Заседания комиссии проходили нерегулярно, по мере накопления заявлений. Просьбы о назначении пособий, как правило, удовлетворялись. Так, 19 декабря 1941 г. рассмотрено 55 заявлений, из них 35 удовлетворено, 19 отклонено[405]. 7 января 1942 г. рассмотрено 85 заявлений, из которых 69 удовлетворено, 16 отклонено[406]. Размер ежемесячных пособий составлял от 50 до 100 рублей[407].

Любопытно, что в некоторых случаях функции органов социального обеспечения выполняли немецкие комендатуры. Так, одно из распоряжений Торопецкой комендатуры обязывает старост и волостных старшин обеспечить жильем и питанием безработных и стариков, утративших трудоспособность[408].

В тех районах, где не удалось открыть детские дома, забота о детях, оставшихся без попечения родителей, возлагалась на должностных лиц тех территориальных образований, где ранее проживали родители осиротевшего ребенка. Одновременно на органы местного самоуправления иногда возлагались задачи по предупреждению детской беспризорности, бродяжничества. Сохранилась интересная записка бургомистра города Торопец и Торопецкого района Калининской области Николаева от 6 ноября 1941 г., адресованная старосте деревни Селищево: «В город зашла девочка из деревни Селищево по фамилии Захарова Анна 12 лет добывать хлеб, как безродная. Направляем эту девочку обратно, предлагаем Вам обеспечить ее питанием и жильем. Возможно, что подобного рода дети есть еще. Зарегистрируйте их всех и приютите, не допуская отлучки их в др. местности»[409].

В ряде районов Калининской области, где содержание «бесприютных» детей было возложено на старост и волостных старшин, продовольственные товары для питания этих детей отпускались бесплатно[410]. Однако ассортимент отпускаемых продуктов был узок. Так, в поселке Старая Торопа в свободной продаже было всего четыре вида продуктов: рожь, сливочное и растительное масла, барсучье сало[411]. Из этих товаров на ребенка отпускалось лишь растительное масло (количество неизвестно) и 8 кг ржи в месяц[412], что было крайне недостаточно для нормального питания.

Таким образом, система здравоохранения в период оккупации, подобно системе образования, эволюционировала от надзора за сохранностью больничных зданий и оборудования до повсеместного налаживания работы медицинских учреждений. Органами местного самоуправления была проделана работа по восстановлению и обеспечению работы медицинских учреждений всех уровней – от фельдшерско-акушерских пунктов до врачебных амбулаторий и стационаров. Однако на фоне кадрового дефицита, недостатка медикаментов, ограничения свободы передвижения квалифицированная медицинская помощь была доступна лишь небольшой части населения оккупированной территории РСФСР. А ввиду отсутствия воспроизводства медицинских кадров система здравоохранения была обречена на постепенное исчезновение. Однако наличие минимальной возможности получения населением медицинской помощи не позволяет оценивать деятельность коллаборационистов в сфере здравоохранения исключительно положительно. При всей гуманности медицинской профессии медики-коллаборационисты использовались в то же время и в целях, отвечающих планам нацистов в отношении населения Советского Союза. К этому относятся мероприятия по уничтожению психически больных, помощь оккупантам в отборе трудоспособного населения для отправки на работу в Германию. А выполнение врачами предписаний по строгому учету пациентов практически исключало оказание медицинской помощи партизанам и советскому подполью. Поэтому работа в сфере здравоохранения в период оккупации пусть не полностью, но в определенной степени является одной из разновидностей коллаборационизма как добровольного сотрудничества с врагом в ущерб интересам своего государства. Что касается сферы социального обеспечения, приходится признать, что созданные на захваченных немцами территориях РСФСР учреждения по социальной поддержке населения являлись частью оккупационной инфраструктуры. Разрешая и поощряя деятельность системы социального обеспечения, оккупанты, что правомерно предположить, были заинтересованы лишь в предупреждении нищенства, бродяжничества, детской и подростковой преступности. Вместе с тем совокупные данные по функционированию учреждений социального обеспечения не позволяют признать их служащих лицами, сотрудничавшими с оккупантами в ущерб интересам СССР. Именно учреждения и меры социального обеспечения помогали снизить смертность детей, престарелых, инвалидов, дав им хоть скудное, но посильное в условиях военного времени содержание и возможность выживания.