Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

Еще долго смотрел Баки-Хаджи на свое село, родовое кладбище, на далекие и ближние горы. Вытирал кулаками слезящиеся глаза, пел вполголоса унылую илли[49].

 — Наверное, в последний раз вижу все это, — сказал он тихим голосом, еще чуть постоял, опустив голову, и наконец скомандовал: — Пошли… Будь осторожен.

По узкой каменистой тропе они шли вверх. Растительность вокруг была скудной, редкой: лишь маленькие кустарники да местами высохший бурьян прошлогодней травы. Цанка боялся смотреть вниз — голова его кружилась. Боясь что-либо сказать вслух, в душе он проклинал все на свете.

Неожиданно Баки-Хаджи исчез из виду. Цанка некоторое время стоял как вкопанный и затем крикнул:

— Ваша!

— Чего орешь, поднимайся и залезай, — послышался глухой, как из трубы, голос дяди.

Обрадованный от голоса старика, Цанка быстро прошел вперед и увидел темное, с половину человеческого роста, отверстие в каменной стене горы.

— Залезай, — повелительно сказал мулла из темноты.

Цанка долго стоял в нерешительности, пока из отверстия не появились рука дяди и смутный силуэт его физиономии. Напрягаясь от волнения, юноша неловко полез в пещеру, у него все билось о стены узкого отверстия: и голова, и ноги, и особенно отяжелевшее ружье. Противные паутины облепили все лицо и руки, вызывали какое-то брезгливое ощущение. Кругом был мрак, сыро и холодно.

— Ваша, ты где? — сказал тихо Цанка, и по пещере пронеслось гулкое «О-о-о».

Что-то зашипело, захлопало, поднялся гадкий шум, какой-то предмет ударился о голову юноши и отлетел в сторону. Цанка резко присел, обхватил голову руками.

— Что с тобой? — раздался веселый голос Баки-Хаджи. — Это летучие мыши. Они ничего не сделают. Посмотри вокруг, здесь не так и темно.

Действительно, чуть освоившись, юноша стал различать расплывчатые очертания.

— В этой пещере в древности жили люди. Здесь, говорят, было много наскальных рисунков и изображений. Некоторые и сейчас сохранились… Иди сюда, видишь это отверстие — через него сюда поступает свет. В то же время оно служило дымоходом. Я не знаю, то ли оно создано природой, то ли его прорубили жители этой пещеры.

Цанка подошел осторожно к Баки-Хаджи, посмотрел вверх и обмер — на потолке в слабоосвещенном месте он увидел отвратительные серо-бурые существа.

— Что это такое?

— Не шуми… Это и есть летучие мыши. Пошли побыстрее выйдем отсюда.

Они тронулись в противоположную сторону, стало еще светлее, и наконец за небольшим поворотом появился просвет. Идти было тяжело. Ноги скользили по какой-то жижице.

— Что это под ногами? — недовольно пробурчал Цанка.

— Это их помет. Смотри не падай.

В отличие от входа, выход был широкий, просторный, так же, как и вся пещера, покрытый густой паутиной и частоколом веток колючего терна и боярышника.

Прикрывая локтями лица, в кровь царапая руки, выбрались наружу. Глубоко вдохнули, вбирая в грудь благодатный воздух. От утренней свежести и окружающего вида Цанка замер в изумлении. Далеко внизу, прямо под ногами, прорубив в каменных утесах глубочайшую щель, с шумом неслась горная река; она бурлила, яростно шипела, упорно билась в остроконечные утесы, как змея шевелясь мелкими волнами, искривлялась, исчезала в далеком, поросшем мощными дубовыми деревьями ущелье. Весь крутой склон горы вокруг путников порос маленькими деревьями и кустарниками. В редких местах, на больших валунах, поросших густым зеленовато-коричневым мхом, придавленный зимними стужами, ютился пожелтевший прошлогодний бурьян; сквозь него остроконечными стрелами рвались вверх новые всходы.

— А где наши собаки? — спросил Цанка.

— Не волнуйся. В пещеру они не полезут — там запах дурной. А так порыскают кругом и вернутся домой, или найдут нас в лесу — они ведь охотничьи, — Баки-Хаджи внимательно осмотрел себя, вытер о каменистый грунт кожаные чувяки. — А вообще-то эта пещера — место заразное, много бед она причинила людям.

— Тогда зачем ты нас привел сюда?

— Так на полдня путь короче, а еще чтобы показать тебе наши родные места, тайные тропы, пещеры. Ведь в жизни всё бывает.

— А куда мы идем, Ваша? — впервые задал Цанка с утра волнующий вопрос.

— В Нуй-Чо[50]. Эта речка называется Лэнэ, по ней мы пойдем вверх и к вечеру должны дойти до цели. Если бы мы пошли в обход, а не через пещеру, то дня пути нам не хватило бы… Я ведь не могу быстро идти — годы не те.

— Ладно, Ваша, перестань! Я за тобой еле поспевал на подъеме, — утешая дядю, говорил юноша. — …А что за беды были вокруг этой пещеры?

Баки-Хаджи посмотрел по сторонам, вырвал с корнями пучок прошлогодней травы, аккуратно разложил ее на камень и сел на него.

— На голый камень не садись. Еще холодно — простуду схватишь.

Когда Цанка смастерил себе такое же, как старик, ложе, мулла начал свой рассказ.

— Я был тогда, наверное, чуть старше тебя. У нас в селе тогда был старейшиной Мовсар Устаев. Вот к нему в гости и приехали друзья. Пошли на охоту, и меня с собой взяли — я был хорошим стрелком, да и собаки у меня были лучшие в округе. Дело было зимой. В снег на этом склоне ходить тяжело. Однако мы увидели огромные следы медведя-шатуна. Пошли по отпечаткам лап и пришли к этому месту, к входу к пещеру. Стали стрелять наобум во внутрь. Никакого зверя — только куча летучих мышей, зимующих здесь, заметалась внутри, издавая страшный писк. Тогда мы послали двух людей в обход, чтобы засесть у противоположного входа, а с этой стороны подожгли огромный костер — прямо у входа. Весь дым от мокрых дров и хвороста потянулся в пещеру — проснулся наш медведь, зарычал в отчаянии и бросился к противоположному выходу. А там как раз подошли Мовсар и его напарник — залпом выстрелили они в медведя — огромный был зверь, матерый. А тому хоть бы что. Разъяренный, кинулся шатун на них: Мовсар отскочил, а напарник не успел, и так вместе с медведем в обнимку слетели они со скалы в пропасть. Все бросились вниз: человека нашли, а медведь ушел, оставляя на снегу щедрый кровавый след. Вскоре собаки догнали его, в драке, ослабленного, повалили наземь, там и мы подоспели, добили зверя. Опечаленные случившимся, мы взяли труп односельчанина и вернулись в аул, а Мовсар остался; стушевал шкуру, принес ее и большой кусок мяса домой, остальную часть медвежатины бросил собакам. Через неделю мои собаки стали вести себя странно, даже агрессивно. Твой дед и мой, получается, отец Арч сразу пристрелил их, а через месяц заболел и наш Устаев. Стал он бешеным. Привязали его веревками к дереву — знахарей возили, русского врача из Шали привели; ничего не помогало. В ярости головой бился о ствол, оставляя море крови и вмятины в коре. Под конец он ослаб, на морозе простыл, заболел еще и чахоткой, и на радость родным и себе на счастье тихо умер… Даже омывать его труп люди боялись… Всякие басни ходили вокруг этого события, но мне кажется, что прав был русский врач, который сказал, что медведь заразился бешенством от летучих мышей, а Мовсар и собаки — от него.

Баки-Хаджи еще не успел закончить рассказ, а Цанка уже вскочил, часто что-то сплевывая, глядел со страхом на пещеру и взмолился:

— Ваша, пошли отсюда побыстрее.

— Что ты задергался, — смеясь, сказал мулла. — Я после того случая раз тысячу бывал в ней, и как видишь ничего… Хотя по правде все мы ненормальные.

Продолговатая зеленая ящерица, шурша прошлогодней листвой, выползла из-под куста, удобно примостилась на соседнем камне, для прогрева на солнышке, однако, заметив присутствие людей, недовольная, оборачиваясь, ловко скрылась в расщелине.

— Еще одна печальная история связана с этой пещерой. В нашем ауле один парень и девушка любили друг друга. (Это тоже было когда я был еще юн.) Их родители были против женитьбы. У других нардов такое бывает, когда кто-то богат, а кто-то беден, а у нас когда один род или тейп считает недостойным другой. Тогда молодые бежали и поселились в этой пещере. Неожиданно для всех через несколько месяцев молодой человек скинул вот с этого места в ущелье свою любимую, а затем с криком бросился ей вслед.

— Прямо отсюда он бросился? — переспросил Цанка.

— Да, именно вот отсюда, — указал мулла.

Юноша внимательно, еще раз, оценивающе посмотрел в ущелье, затем взял небольшой камешек и кинул его вниз, с удивлением на лице мотнул головой.

— Да, — сказал он, — все истории печальны.

— А есть и веселая история, — вдруг с загадочной улыбкой на лице ответил Баки-Хаджи, — ты наверное ее слышал.

— Расскажи, про что.

— Вот сейчас мы пойдем вдоль ущелья, и за склоном этой горы мы увидим разрушенные временем и людьми древние чеченские башни. Это место называется Чахи-ари[51]. Так вот, в давние времена здесь жил очень скупой и богатый человек Чахи. У него не было ни жены, ни семьи, а была у него большая отара. И занимался он скотоложеством. Баранов он съедал, а овец оставлял. Когда он стал старым и немощным, потребности овец стали ему не под силу. Бедные овцы беспрестанно блеяли, требуя удовлетворения. Тогда стареющий, видимо как я сейчас, Чахи пошел на охоту и поймал в капкан бородатого горного козла. В желудке этого козла есть вещество — называется безоар. Говорят, что оно вылечивает многие болезни, делает человека молодым и с большими потребностями… Так вот, поймал Чахи козла, обвязал его веревками, принес домой и хотел было зарезать, так не тут-то было. Голодные овцы налетели на своего немогучего хозяина, сбили его с ног и стали поедать конопляные путы, связывающие с необъятными потребностями молодого козла. Освободили овцы желанного и ушли в альпийские горы. Со злобной ревностью бросился за ними бедный Чахи, хотел отбить у соперника несколько годовалых молоденьких овчих, однако не поделился молодой козел — ответил гнусной неблагодарностью. Недружелюбно наклонив голову, выставив вперед очень длинные саблевидные, с округленными буграми по передней стороне рога, стал козел бить передней ногой о землю, предупреждая прежнего владыку отары. Не захотел слушать старый олух, двинулся вперед; тогда горный козел мотнул головой, повел бородой по траве, чуть разогнался и вдарил прямо в живот несчастного Чахи. Говорят — крикнул от боли и злости он — ледник на Кавказском хребте с места тронулся и полетел вниз, все выравнивая, а по горам еще долго эхом носился отчаянный крик обессиленного и отвергнутого распутника. Козлиный удар был так силен, что Чахи полетел в одну сторону, а его длинный нос и достоинство в другую. И стал он безносым, непотребным уродом. Однако недолго горевал жадный Чахи — не по годам, а по дням стала размножаться его отара. Там, где другие овцы в год по одному ягненку приносили приплода, у Чахи стали появляться на свет по два, по три, а то и по четыре ягненка. Вся долина стала белой от необъятной отары. Полюбил тогда Чахи своего козла, и новое желание и потребность возникли в нем. Как-то ночью подкараулил он уставшего за день козла, обвязал его вновь путами, затащил в эту пещеру, чтобы никто не видел и чтобы овцы не мешали. Семь дней откармливал его из рук хлебом и кукурузой. Затем стал на четвереньки, накинул на себя овчинную шкуру и нежно заблеял. Не возжелал могучий козел такого позора — ткнул длинными рогами в тощие ягодицы Чахи и выкинул его из пещеры, а следом и сам вышел, обрадованный свободой. Не знал бородатый козел, что уже несколько дней, одурманенные запахом хлеба, шакалы хоронились возле выхода из пещеры. Поганым стариком хищники побрезговали, а на козла набросились и прямо на глазах Чахи обглодали все мясо, оставив лишь целый скелет. Окутал старик козлиные мощи в бурку, со слезами на глазах притащил домой Не мог он пережить утраты своей последней любви. На следующий день он продал всю свою отару, на все деньги купил у горных евреев золото и решил увековечить память о своей трагической любви. Растопил он драгоценный металл и вылил по форме скелета в натуральный размер золотую статую любимого козла, а затем еще долго приделывал к ней длинные золотые рога, длинную золотую бородку, и особой тщательностью — половые достоинства могучего козла.