Кошки в доме (сборник) - Дорин Тови

Ну вот, решили мы, и конец нашим тревогам. Кошки повзрослели. Конечно, кое-какие чудачества за ними водились. Например, привычка Шебы переворачивать каждую ночь корзинку с овощами – нам приходилось выслушивать жалобы нашей новой прислуги, что в других домах от нее не требовалось каждое утро выуживать из-под плиты спаржу и раздавленные помидоры. В ее обязанности это не входит! Впрочем, все обошлось – она очень скоро заявила нам, что уходит, потому что стоит ей вымыть пол, как Соломон тут же старается наследить на нем.

Шеба ужасно обрадовалась. «Теперь, – заявила она (и сказала сущую правду!), – спаржа будет лежать под плитой, пока не начнет пахнуть по-настоящему, а прежде ее никто оттуда не вытащит!» И Соломон обрадовался. Она все время швыряла в него полотенцем, и он обязательно укусил бы ее, если бы не был джентльменом в высшем смысле этого слова, сказал он и пропустил мимо ушей замечание Шебы, обращенное к Чарльзу, что Он Же Больше Не Джентльмен, Верно? После Его Операции? Обрадовался и Чарльз. Если бы она не ушла, сказал он, то скоро начала бы швырять полотенцем и в него, если судить по тому, как она на него посмотрела, когда он попросил ее высыпать окурки из пепельниц. Не обрадовалась только я – но за домашними делами у меня не хватало времени жаловаться.

А интерес Соломона к бытовым приборам? Он шел за пылесосом как ищейка, прижимая нос к ковру и наблюдая, как исчезает мусор. И пожалуй, было только к лучшему, что не миссис Терри пылесосила в тот день, когда он решил заняться экспериментами и, пока я отодвигала стул, любознательно сунул свой шар из серебряной фольги в механизм. Я обернулась, увидела длинную черную лапу, исчезающую в отверстии, и молнией метнулась к выключателю.

Миссис Терри так бы не поступила. Она бы завизжала, набросила передник себе на голову и хлопнулась в обморок, как в тот день, когда сняла проволочный экран с электрокамина в гостиной, а Соломон, нежно вспомнив мамочку, тут же подошел к нему и прижал зад к решетке. В результате этого происшествия хвост Соломона, опаленный в двух местах, удивительно смахивал на хвост пуделя, а Шеба выводила его из себя, делая вид, будто пугается, всякий раз когда смотрела на него сзади. Но во что вылилось бы приключение с пылесосом, мне и подумать было страшно.

Ну да, с такими привычками, как я уже говорила, сталкиваются все владельцы сиамских кошек, и мы вели относительно спокойную жизнь, если, конечно, не забывали о разных мелочах. Например, вставали в пять утра, чтобы выпустить их в сад, – иначе Шеба сбрасывала лампу с тумбочки, а Соломон кусал нас; например, если шоколад был в серебряных обертках, все до единой отдавали их Соломону – он жутко переживал, когда на Рождество кто-то подарил нам огромную коробку шоколадных конфет без единой обертки – Назло Ему, сообщил он, безутешно вздыхая всякий раз, едва мы открывали коробку, и торопил нас поскорее их съесть; например, всегда держали на кухонном полу открытую пачку пшеничных хлопьев, чтобы он мог в любую минуту заморить червячка; иначе он забирался в буфет с самыми плачевными последствиями. Пока мы держали в уме подобные мелочи, все шло чудесно. Пусть даже они каждую минуту забегали в дом проверить, не ушли ли мы гулять без них или – о ужас! – не уминаем ли что-нибудь вкусное у них за спиной.

Тем более мы перепугались, когда как-то утром я позвала кошек и они не примчались посмотреть, что на завтрак, а прибрела одна Шеба, очень грустная и растерянная. Соломон пропал, с тревогой сообщила она. Его нигде нет, и ей неизвестно, куда он подевался.

Хотя в тот момент мы этого не знали, Соломон, устав от пут цивилизации, подался в исследователи неведомых земель – и, как бывает с исследователями, попал в крайне опасное положение. Когда час спустя, обшарив все окрестности и с ног валясь от усталости, я наконец нашла его на огороженном лугу более чем в миле от дома, он пребывал в обществе двух очень крупных и рассерженных гусей. Когда я, запыхавшись, подбежала к ним, он, сжавшись в комок, орал во всю глотку о том, что с ними будет, сделай они еще хоть шаг вперед. Но он их не обманул. Как и меня. Он был насмерть перепуган – уши стоят торчком, как два восклицательных знака, глаза вылезают на лоб. Когда я его окликнула, он испустил долгое отчаянное стенание, призывая меня поспешить, не то эти каннибалы до него доберутся. Его надо выручать, да поскорее!

Ну, я его выручила: пробралась через заросли крапивы, перегнулась через колючую проволоку и ухватила его за шкирку – времени добежать до калитки, судя по выражению глаз этих гусей, уже не оставалось. Естественно, никакого урока он из этого не извлек. Едва он примостился в безопасности на моем плече и мы отошли от гусей на приличное расстояние, к нему вернулся обычный бодрый задор. И всю дорогу до дома у меня над ухом звучал монолог, что они ему говорили да что он им ответил, а на полдороге он объявил о своем решении (которое я пресекла в корне, крепко ухватив его за хвост) вернуться и сказать им кое-что еще. К тому времени, когда мы добрались до дома, Соломон – во всяком случае, в собственных глазах – был уже новоявленным Марко Поло. И с этого дня у нас не было спокойной минуты. Призываемая воплем, от которого у меня кровь стыла в жилах, я выручала его из одной беды за другой. Однажды в убеждении, что она улепетывает от него, он погнался за коровой, которую допекали слепни. Великолепная забава – мчаться через луг, ветер треплет его хвост, а длинные темные ноги работают как у скаковой лошади… Только корова вдруг обернулась, увидела, что ее по пятам преследует лихой ковбой, и в свою очередь погналась за ним.

На этот раз я спасла его с удачно подвернувшейся ограды, на которой он отлично изображал Затравленного Оленя, а рога коровы находились всего в дюйме от его трепещущего темного носа. А вот когда он напугал крохотного ягненка, ему повезло меньше. Спасения ему пришлось искать в живой изгороди на крутом обрыве над лесом, и к тому времени, когда он до нее добрался, мамаша ягненка была уже так близко, что он ринулся сквозь изгородь, не глядя, что его ожидает впереди. Пока я устало пробиралась по лесу в ответ на его призыв о помощи, он внезапно возник на краю обрыва, прыгнул в никуда и бесславно плюхнулся в жидкую грязь.

Но и это его ничему не научило. На следующий же день я увидела, как он в том же лесу выслеживает маленького котенка в собственной неподражаемой манере – деловито прячась за каждой травинкой, а голое пространство переползая на брюхе. Я не стала вмешиваться – его темная морда светилась таким энтузиазмом, его глаза горели таким вдохновенным огнем! И я подумала, что уж котенок-то ему ничем не угрожает.

Но ошиблась. Несколько минут спустя послышался вулканический взрыв, оглушительно затрещали ветки, наступила тишина, которую прервал такой знакомый вопль о помощи. Пробираясь украдкой по лесу, Соломон, видимо, столкнулся со своим старым врагом – котом с фермы, который занимался охотой на мышей. Судя по тому, как кот промелькнул мимо меня, когда я кинулась в лес, их встреча напугала его не меньше, чем Соломона. И действительно, выяснилось, что Колумб орал по другой причине. Просто когда он укрылся на дереве, котенок последовал его примеру и полез на то же дерево. И вот Соломон отчаянно цеплялся за ствол на высоте шести футов, а котенок, который никак не мог его обогнуть, остановился у него прямо под хвостом. И Соломон во всей славе его, великолепный внушительный сиам, вопиял, потому что котенок, величиной с блоху, не давал ему спуститься.

После этого Соломон некоторое время старался держаться от леса подальше и завел манеру сидеть на садовой ограде, а когда мы его спрашивали, почему он не отправился в очередную исследовательскую экспедицию, делал вид, будто Поджидает Приятеля. К сожалению, в результате он заинтересовался лошадьми.

К сожалению – ибо стоило Соломону чем-либо заинтересоваться, как он устремлялся к любопытной новинке. К сожалению – ибо очень скоро директриса местной школы верховой езды позвонила мне и попросила держать его дома, когда ее подопечные проезжают мимо. «Он пугает лошадей, – сказала она. – Маленькая Патриция уже дважды падала в крапиву, и ее матери это очень не нравится».

Мы негодующе возразили, что лошади кошек не пугаются. «А вот вашей пугаются, – возразила она. – Соломон, – сказала она, – затаивался в траве, пока первая лошадь не проходила мимо, а тогда выскакивал на дорогу и начинал гарцевать следом за ней. Ну, словно передразнивая ее, – добавила директриса, хотя, разумеется, это нелепо. – Первая лошадь вела себя спокойно, но с остальными (тут мы признали ее правоту) приключилась настоящая истерика».

Пришлось позаботиться, чтобы с этих пор Соломон, когда подопечные директрисы проезжали мимо, изображал коня на подоконнике в прихожей. Заблаговременно узнать об их приближении было несложно – гремели копыта, сыпались указания наездника следить за коленями, смотреть на свои локти, и шум стоял, по словам старика Адамса, что от стада взбесившихся слонов. К несчастью, одинокий всадник таким образом о себе не сигналил, так что порой нам не удавалось перехватить нашего новоявленного победителя Дерби, и он, гарцуя, следовал за своим очередным идолом. Частенько мы догадывались, что кто-то проехал мимо верхом, только обнаружив, что Соломон исчез из дома. Борясь с этим увлечением, мы пускали в ход всевозможные средства, кроме клетки. Даже завели золотых рыбок, раз уж его влекло все, что двигалось, и поставили аквариум в гостиную специально для него.