Москва: мистика времени - Елена Коровина

Но какой же мистической нитью оказался связан перстень, выловленный из Неглинки XX века, с певицей века XVIII? А давайте вспомним историю…

Сандуны: мыльная опера

Улица Неглинная, 14

Молодой тенор Метальников подловил у проходной Петровского театра Евлампию Прохорову да и зашептал на ухо:

– Скажи нашим юным певуньям, бабушка, что начальство на завтра банный день назначает!

Прохорова, исполнявшая роли благородных старух, аж крякнула от удовольствия – вот вовремя! А то от новых декораций пыль столбом, от свежекрахмаленых костюмов тело чешется, да и на майских улицах Москвы жарища. Конечно, ежели кто богат, в собственной бане городскую пыль смыть может. Да актерам свои баньки откуда взять? Сполоснешься в лохани – вот и все мытье! Пару лет назад общественные бани в Москве в одну ночь сгорели. Теперь только купчиха Ломакина держит «помойное заведение» на реке Неглинной. Народ туда затемно очереди занимает.

– С утра женскому полу назначено, а с полудня – мужескому, – сладко прошептал молодой тенор. – Ну уж а я пораньше прибегу. Наши сударушки в рубашках – краса-истома. Подгляжу! Особенно за новенькой певицей – Лизонькой Сандуновой!

– Цыц, охальник! – Старуха Прохорова ткнула молодого тенора под ребро пальцем. – Это мы тут к простым нравам привычные, а Елизавета Семеновна – столичная штучка. В Санкт-Петербурге, говорят, любимицей самой императрицы Екатерины Великой была!

– А что ж тогда в Москве оказалась, вроде как в ссылке? – удивился Метальников.

– Это дело непонятное… – огрызнулась старуха. – Темное дело…

– Все темные дела на просвет одинаковы! – Молодой ловелас сверкнул очами. – Муженек-то у Сандуновой, хоть и первостатейный артист, да на десяток лет своей сударушки старше. Небось та и завела амуры непозволительные. Вот из столицы и спровадили.

– Молчи, сплетник! – зашипела Прохорова, поведя глазами.

Тенор обернулся да ахнул – на лестнице стояла та самая столичная штучка. Лихо подкрутив ус, театральный повеса кинулся к ней поцеловать ручку. Да только натолкнулся, как на стенку, на холодный взгляд красавицы.

Хороша, ничего не скажешь! Глаза темные, бездонные, фигурка точеная, плечи обнаженные словно из алебастра вылеплены. Но ишь как неприступна. Руки не подала и только осведомилась глубинным бархатным голосом:

– Мы, кажется, не представлены?

Ну прямо дворцовый церемониал! К чему такой за кули-сами-то? Любимец театральных дам не привык к холодным взглядам.

– Я – ваш партнер, тенор Метальников! – усмехнулся он. – Позвольте вам первой сообщить: в завтрашний выходной начальство назначает банный день!

Красавица даже не смутилась, только плечами пожала – мне, мол, что? И тут коварный ловелас не сдержался с подковыркой:

– Вы ведь у нас в оперной труппе самая молодая будете. Так что вам, несравненная, почетная обязанность выпадет – журавлем воду для наших почтенных матрон качать!

Старуха Прохорова оттеснила насмешника:

– Не слушайте его, красавица наша! Конечно, у нас тут все по-простому. В Петербурге-то, говорят, водопроводы провели. А у нас в московских баньках люди сами себе воду из Не-глинки нехитрым журавлем качают. Да вас это не коснется, на то девчонки из хора есть. Зато помоемся все всласть! – И старуха сладко зевнула.

Сандунова натужно улыбнулась и выскользнула из театра. Вот как жизнь повернулась! В Санкт-Петербурге была Лизонька оперной примой, пела перед самой государыней, а в Москве она никому не известна. Тут свои оперные примы есть. Пусть и не такие умелые, как блистательная Сандунова, зато свои, любимые. Хорошо мужу, Силе Николаевичу, он на московской сцене еще задолго до петербургской играл. Здесь его все помнят, считают лучшим комиком. А Лизе вон предлагают воду для московских старух таскать!..

А ведь было время… Лиза зацокала каблучками по мощеной мостовой – не хочется брать извозчика, когда идешь, все ярче вспоминается…

Семь лет назад, в январе 1787 года, 15-летняя Лиза впервые спела в концерте на Эрмитажной сцене, и не что-нибудь, а сложнейшую арию из оперы Паизиелло «Служанка-госпожа». Придворные громко, ничуть не заботясь о чувствах исполнителей, обсуждали певиц. Лизой все восхитились – меццо-сопрано, редкое по красоте и силе с диапазоном в три октавы. Сама императрица пожелала ее пред свои светлые очи. Высокая, грузная, но все еще обаятельная, Екатерина Великая стояла в Голубой зале, одетая по-домашнему в расшитый жемчугами капот, ведь и сам Эрмитажный театр считался «домашним». Живые глаза императрицы жадно впились в молоденькую певицу, которая присела в нижайшем реверансе, опустив очи долу.

– Как тебя зовут, милая? – с улыбкой осведомилась императрица.

Лиза заалела, как маков цвет, и еле слышно выдавила:

– По афише – Лизонька… А фамилии нет…

Императрица удивленно повернулась к стоявшему рядом князю Безбородко:

– Ты у меня за театрами надзираешь. А ну растолкуй, как это – нет фамилии?

Князь вытер испарину:

– Так ведь девушка – сирота. Неведомо чья. Одни говорили – конюха Яковлева внучка, другие – повара Федорова. Если б в шесть лет не взяли ее в Театральную школу, померла бы с голоду.

И тут Лиза обрела дар речи.

– Матушка! – закричала она, рухнув на колени перед этой доброй женщиной, заинтересовавшейся ее судьбой. – Вы – моя матушка! Другой не знаю!

Екатерина подняла девушку:

– Раз я твоя мать, сама и фамилию дам. Вот недавно астроном-англичанин сэр Уильям Гершель открыл новую планету – Уран называется. А я открыла тебя. Будь же с этого дня Урановой!

Вот так по велению императрицы и обрела Лиза свою первую сценическую фамилию. Придворные ей ручки целовали, а в Москве какой-то теноришка без представления лезет. А все потому, что муж, не отходивший ни на час от жены в Петербурге, теперь все время где-то пропадает. У него же пол-Москвы в приятелях, а Лиза до сих пор своих театральных товарок путает – она ведь близорука…

А когда-то страстная любовь была! Сила Сандунов играл с Лизой в придворном театре – приятным баритоном пел в комических операх, а в драмах славился в амплуа «театральных слуг»: исполнял Скапена в переработке пьесы Мольера, Слугу двух господ в комедии Гольдони. Был Сила красив, авантажен – глаза жгучие, притягательные, волосы как вороново крыло. Весел, обаятелен по-кавказски, недаром выходец из родовитой грузинской семьи. В двадцать пять лет приехал в Москву, попал в театр да и не смог жить без сцены. С родными повздорил, фамилию по-русски переиначил. Сначала играл в Москве, а с 1783 года в Петербурге. Увидел Лизу и, как кавказский мужчина, «впал в страсть». Подарок сделал поразительный – специально для любимой примы перевел либретто оперы Монсиньи «Прекрасная Арсена», благо образование имел превосходнейшее. Ну как такого не полюбить?..

А тут еще императорский подарок. Однажды после спектакля матушка Екатерина подарила Лизе бриллиантовый перстень с собственной руки: «Ты, милая, прекрасно на сцене любовь играешь. Но мой венчальный подарок не для игры – его только жениху будущему отдашь, когда время придет!» Вот время и настало. Сила катал ее на тройке по Невскому, приносил букеты с Марсова поля. Тайком, конечно. Увидела бы полиция, что актер ломает сирень на «царском поле», посадили бы в кутузку. Но Сила бесстрашный и ловкий – ни разу не попался.

Одно плохо: все время вертится вокруг Лизы сиятельный князь Безбородко – то по головке погладит, то щечку ущипнет, а то и вовсе норовит липкими губами чмокнуть. А перед премьерой оперы «Дианино древо», назначенной на конец января 1790 года, где Лиза должна была исполнить роль Амура, вообще ужасный случай вышел. Лиза до сих пор дрожит, когда вспоминает…

Тогда Уранову позвали в костюмерную. Там уже суетились портнихи. Туника Амура оказалась до того коротка – ничего не прикрывает… Лиза завертелась перед зеркалом, не заметив, что портнихи куда-то исчезли. Улыбнулась своему отражению да и застыла на месте. Из зеркала на нее смотрело сластолюбивое лицо Безбородко в белом парике. Лиза взвизгнула, пытаясь прикрыться Амуровой туникой. Да что скроешь под кусочком ткани с ладошку?..

– Не пугайся, мой Амурчик! – страстно зашептал князь. – Я добр, я щедр. За один твой поцелуй подарками завалю! Небось слышала, как я танцорку Лёнушку своей возвышенной любовью жаловал? Судьбу ей устроил: замуж за действительного статского советника выдал. В приданое с целого города откуп налоговый пожаловал – ежегодный доход 80 тысяч. Сверх того дом в Петербурге подарил, 300 тысяч стоящий…

Лиза слушала жаркий шепот и вжималась в холодное зеркало. Кто ж не слыхал о щедротах светлейшего князя! Да только Лизе и финал той истории известен – задушил как-то статский советник свою жену Лёнушку. А на следствии показал: сама нечаянно на длинной косе удавилась.

Оторвавшись от зеркала, Лиза выпалила прямо в распаленные глаза князя: