Наполеон - Нечаев Сергей Юрьевич

– Генерал, – сказал он, – герцог живет за границей, а нарушение границы нейтрального государства и его похищение всколыхнут всю Европу. От нас все отвернутся.

– Месье, – холодно ответил ему Наполеон, – страна, укрывающая моего врага, не может рассматриваться как нейтральная. Возникшие обстоятельства оправдывают нарушение границы.

Камбасерес не сдавался, и это вынудило первого консула язвительно заметить:

– Что-то вы стали излишне щепетильны и скупы на кровь ваших королей.

Камбасерес тут же предусмотрительно замолк, а Наполеон, как и следовало ожидать, решил поступать по-своему (или, если кому-то так угодно, последовать совету Талейрана, хотя очевидно, что он был не из тех людей, которым можно навязывать чужие мнения).

В этом деле имелось лишь два затруднения: во-первых, герцог жил не во Франции, а в Бадене, во-вторых, он решительно никак не был связан с заговором против первого консула. Первое препятствие для Наполеона было несущественным: он уже тогда распоряжался в западной и южной Германии как у себя дома. Второе препятствие тоже особого значения не имело, так как Наполеон уже заранее решил судить герцога Энгиенского военно-полевым судом, который за доказательствами никогда особенно не гнался.

Герцог Энгиенский спокойно жил в небольшом городке Эттенхейме, не подозревая о страшной угрозе, нависшей над его головой. В ночь на 3 (15) марта 1804 года отряд французской конной жандармерии, подчинявшийся генералу Орденеру, вторгся на территорию Бадена, вошел в Эттенхейм, арестовал герцога Энгиенского и увез его во Францию. Баденские официальные власти не подавали никаких признаков жизни, пока происходила вся эта операция.

До 6 (18) марта арестованный герцог находился в Страсбурге, а 8 (20) марта он был привезен в Париж и заключен в Венсенский замок. Вечером того же дня собрался военно-полевой суд, обвинивший герцога Энгиенского в том, что он получал деньги от Англии и воевал против Франции. В три часа ночи 9 (21) марта 1804 года несчастный, которому не дали даже слова сказать в свое оправдание, был приговорен к смертной казни.

Председатель суда генерал Юлен хотел написать Наполеону ходатайство о смягчении приговора, но генерал Савари, специально посланный из Тюильри, чтобы следить за процессом, вырвал у Юлена перо из рук и заявил:

– Ваше дело кончено, остальное уже мое дело.

Через пятнадцать минут герцог Энгиенский был выведен в Венсенский ров и расстрелян.

По словам Д. С. Мережковского, «суд был пустая комедия, действительный приговор исходил от Бонапарта»[66]. Шатобриан приводит очень важное уточнение о том, что первый консул «распорядился заготовить все приказы касательно узника Венсенского замка. Один из этих приказов гласил, что если суд приговорит герцога Энгиенского к смерти, приговор надлежит привести в исполнение немедленно»[67].

Сразу после расстрела возник и стал распространяться слух, что именно герцога Энгиенского заговорщик-роялист Жорж Кадудаль и его сообщники планировали пригласить на французский престол после того, как будет покончено с Наполеоном. Все это была очевиднейшая клевета: несчастный герцог никогда не бывал в Англии и никогда не встречался с Кадудалем. Но этот слух сослужил большую службу Бонапарту.

Сразу после этого учреждения, изображавшие собой представительство народа (Трибунат, Законодательный корпус и Сенат), «вдруг» заговорили о необходимости раз и навсегда покончить с таким положением, когда от одного человека зависит спокойствие и благо всего народа, когда все враги Франции могут строить свои планы покушений. Вывод был ясен: пожизненное консульство просто необходимо превратить в наследственную монархию, а это – как раз то, что было нужно Наполеону. Таким образом, Венсенский ров, где был расстрелян невинный потомок Бурбонов, стал рубежом между старым и новым порядком, важной ступенью, приведшей Наполеона прямиком на императорский трон.

Анализируя события, Шатобриан писал в своих знаменитых «Замогильных записках»:

«Изучив все факты, я пришел к следующему выводу: единственным, кто желал смерти герцога Энгиенского, был Бонапарт; никто не ставил ему эту смерть условием для возведения на престол. Разговоры об этом якобы поставленном условии – ухищрение политиков, любящих отыскивать во всем тайные пружины. Однако весьма вероятно, что иные люди с нечистой совестью не без удовольствия наблюдали, как первый консул навсегда порывает с Бурбонами. Суд в Венсене – порождение корсиканского темперамента, приступ холодной ярости, трусливая ненависть к потомкам Людовика XIV, чей грозный призрак преследовал Бонапарта.

Мюрат может упрекнуть себя лишь в том, что передал комиссии общие указания и не имел силы устраниться: во время суда его не было в Венсене.

Герцог де Ровиго[68] приводил приговор в исполнение; вероятно, он получил тайный приказ: на это намекает генерал Юлен. Кто решился бы “безотлагательно” предать смерти герцога Энгиенского, не имея на то высочайших полномочий?

Что же до господина де Талейрана, священника и дворянина, он выступил вдохновителем убийства; он был не в ладах с законной династией… Трудно отрицать, что господин де Талейран подвиг Бонапарта на роковой арест, вопреки советам Камбасереса. Но так же трудно допустить, что он предвидел результат своих действий. Если он позволил себе дать роковой совет, то, разумеется, оттого, что недооценил возможных последствий. Князя Беневентского[69] не смущала проблема добра и зла, ибо он не отличал одного от другого: он был лишен нравственного чувства и потому вечно ошибался в своих предвидениях»[70].

Далее Шатобриан делает вывод, что смерть герцога Энгиенского в жизни Наполеона стала одним из тех «дурных поступков», которые «начали и довершили его падение».

«Напрасно надеялся он, – пишет Шатобриан, – что его слава вытеснит его злодеяния из памяти людской, они перевесили и погубили его. Подвело его именно то, в чем он видел свою силу, глубину, неуязвимость, когда попирал законы нравственности. Пока он нападал только на анархию да на иноземных врагов Франции, он одерживал победы, но стоило ему вступить на путь нечестия, как он лишился всей своей мощи.

В доказательство этой истины прошу отметить, что со смертью принца начался раскол, который вкупе с военными поражениями погубил виновника Венсенской трагедии.

Смерть герцога Энгиенского, подчинив поведение Бонапарта иному закону, подорвала его здравомыслие: ему пришлось усвоить, дабы пользоваться ими как щитом, максимы, которые он не мог применить в полной мере, ибо его слава и гений постоянно им противоречили. Он стал подозрителен; он сделался страшен; люди потеряли веру в него и в его звезду; ему пришлось терпеть, если не искать, общество людей, с которыми он в ином случае никогда не стал бы знаться и которые из-за его деяния сочли себя равными ему: их позор пал и на него. Он не смел ни в чем упрекнуть их, ибо утратил право осуждать. Достоинства его остались прежними, но благие намерения переменились и уже не служили поддержкой этим великим достоинствам; первородный грех точил его изнутри»[71].

Другой современник Наполеона Стендаль охарактеризовал историю с герцогом Энгиенским следующим образом: «Герцог Энгиенский, внук принца Конде, проживавший на территории герцогства Баденского, в нескольких километрах от Франции, был арестован французскими жандармами, увезен в Венсен, предан суду, осужден и как эмигрант и заговорщик расстрелян. Раскрытие этого заговора дало Наполеону возможность осуществить последний, величайший из его честолюбивых замыслов: он был провозглашен французским императором, и его власть была объявлена наследственной»[72].