Платоника и Плутос - Евгений Александрович Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“…Живи” – сей заповедью я окончил путь земной.
И ты, ангел мой, не помышляй о самоубийстве вероломном.
Ведь рядом я, поместивши в сердце, всюду буду я с тобой.
Не пренебрегай советом беспрекословным.
Для любви времен не существует и меняющихся пространств,
Любовь есть вечность, и для любви слов смерти нет.
Любовь блаженное из всех возможных царств.
Так мыслит твой верный друг, твой любящий поэт”.
Ариана боле об исходе скором не помышляла.
Ведь ожиданье обогащает счастье, лета сплетутся в радости венки.
На солнце молочная кожа ее блистала, белокурым ангелом, святая,
Ариана виделась поэту, крылья произрастали из ее спины,
Или то была света причуда преломленья.
Взлетит, вот-вот, казалось, дабы звездою стать на небосклоне.
Но ставши кроткой вновь, приняла она обет смиренья,
Светлые ее глаза взором радужным в небесном тоне,
Ярче светил небесных казались, линии фигуры в изяществе стройны.
То не виденье, она виденье наяву.
Творец деву сотворил – как царицу красоты,
Олицетворенье доброты, на всем человеческом веку
Во всем миру не сыщешь дивно прикрас более достойных оку.
Вдохновенье сотворяет дева и сердце возмущает опьяненьем,
Так пленительны ее духи, трель голоса лаской одухотворяет оду.
Дева – божественной красоты явленье, являет рождая воплощеньем,
И зримо отворяет замыслы Творца.
“Благодарю Господи, ибо Твоею волею Ариана весною рождена,
Твое лучшее творенье, что видели мои глаза слепца.
Господи, в одного Тебя Ариана с рожденья влюблена.
Но не ревную я, ибо она, Твоя”.
Проникновенно несоразмерностью начал идейных,
Рвется слог, играя с вихрем памяти убого незабвенной,
Отрывки помнятся, клочки бумаги в закромах несметных.
Мозаика или витраж в окне скрепленный жизни бренной.
Любуйтесь красками мгновений!
Сердце хрупкий механизм устало перебирает четки ребра,
Решетка не позволяет освободиться от уз тесных заточений,
Сердцу бы чувства огласить радостным биеньем бешеного стука.
Но дремлет убаюканная песнью юга в стороне погибших островов.
Щедроты всполохов мечтаний развеют тяготы разлуки.
Прорываясь сквозь колоннаду серости полутонов,
Рисует иные жизни без клеветы и без удушающей поруги.
Всякий творец – изгнанник – глаголет фатум,
Нищета судьбы с достатком воображенья,
В сравненье с Вселенной – всего лишь атом.
Но словно бог для малого творенья мирозданья.
Изымите кисти, краски, свободу плоти,
Свободу духа вам не отнять, свободу мысли не затмить.
Цинична современность, миновали нравственные эпохи,
Где неведеньем люди были святы, не спешили закон этики губить,
Но казнят за нравственное слово должно быть во все времена.
Рыданья плакальщиц нарушат позволенья тишины,
Ибо поэта уничижали, люди его на землю опускали, но Небеса
Родина поэта, кров его в объятьях Рая белизны.
Ангелы Небесные его друзья.
Дух немощный понукает к благодеянью.
Законы земного тяготенья невосприимчивы душе, сама земля
Лихо отпускает раба пера к красотам тайн, противясь осязанью
Пытливо сотворит себе невесту из видений Идеала,
Созданье ангельское – плод вдохновенья.
Поэту обрезают крылья и о реалиях толкуют бесконечного начала.
Но он, отринув всякое сомненье, на Небеса закинет все устремленья
Сердца, взора, рук, души.
Крылья отрастя, в усталости вздернет рукавом, обнажив десницу,
И заскрипит перо в глуши тиши,
Вопреки, на волю отпуская мыслей птицу.
Из пепла писем возгорится возрожденьем.
Хмуря лоб и сломив ланиты,
Подвергнет взгляды дерзновенным обновленьем,
Помыслы очистив от сует безжалостной корриды.
Хлеб зрелищ безынтересно оставляет,
Само общество – суды, свадьбы, политические строи.
Велика Вселенная, но душа более стяжает
Чудес Божественных идей коих отворяют отшельнические доли,
Поэт уединившись, не меняя предначертанной роли,
Оставляет всё и следует за Ним, за Совершенством.
Голодный в пище, и в любви,
Нищий во славе и в женском обаянье (неотмеченный злодейством).
Столь возвышенный романтик в разрыве сердца на куски,
Нелюбим, но грезит о свиданье.
Прикованный к кресту безответной платонической любви.
Страдает, любимая его стоит внизу, отвращая созерцанье.
Неужели столь сердце холодно ее и годы для нее ничто,
Ужели благая верность не стоит ничего и отпущенье решено?
Ужель жена – сотворенная любить более чем кто,
Поэта не приемлет полюбить, ужель судьба веретено
Его оставит одного, но в мечтаньях
Живым всё станет и прелестным.
Из реальности в Парнас, утомлен в метаньях,
Ибо в мирах обоих приговор не будет лестным.
Но ныне, поэта дух влекомый откровеньем,
Писем искренний тайник явил поместье,
Мерцая в окнах дома остекленьем,
Ариану вел, порождая вольное предвестье
Волнений чувств подобным волнам моря,
Жемчужных слез в пучине глаз ее.
Веяло прохладой неоплаканного горя,
И в волосах ее кажется, заблистало серебро.
Вот дол прибрежный стался позади.
Дуб вековой видится кустом курчавым.
Вот поместье возросло, дверь отворяется, прошу, милостью входи.
Но не было здесь ни души, лишь поэт стался духом званым.
Ариана последовала вслед за ним во тьме, затем в свету.
И в комнате, в письменном шкафу, писанья сердечные нашла.
Чуть не спеша, освещенная окном, бледностью походила на луну.
Развернула томные посланья, и читать неотрывно начала.
А поэта дух рядышком стоял губами шевеля,
Вспоминались ему сердца своего слова.
“Ариана, люблю тебя, в прозе пылко, в поэзии так робко,
Молчаньем тихо, но сердцем звонким громко, не счесть
Имен людских, но имя данное тебе, меня чарует и только.
Ты, Любимая, прекрасней всей Вселенной, велика та честь
Созерцать ангела воплощенье в плоти столь изящной,
Столь льстящей чистотой невинной красотою
Очертаний девы в силе слогу неподвластной.
В платье белом смиряет новиною, не прельщая наготою.
Душу раскрывает миру в доброте, в заботе
О ближних, о страждущих плененных, не жалея сил духовных.
Ты рядом, слышны шаги, туфельки зацокали на пороге.
Иль то игра духов полуночных…”
Письмо второе с печальной тенью леса темного
Смеркалось над кроткой девой.
Она шептала строки из тумана прошлого.
“Девы – неведомые существа с непоколебимой верой,
Сказочные существа, рожденные изнуренным воображением Творца.
Ариана – Он создал тебя из моего ребра близ сердца,
Та кость внимала жадно чувства, биенье неумолимого борца
За жизнь, Он сотворил тебя ради затменья солнца,
Ведь ты солнца свет, ради услады глаз моих усталых
Повидавших столько небылиц.
Но вот просыпаюсь я посреди бумаг помятых,
На постели сотен вырванных страниц.
Я понимаю – родная мать меня отвергла,
И ты меня не полюбила, мое горе!
Как невыносимо жить, когда мечта померкла.
Ведая и
