Хроника трагического перелета - Станислав Токарев

Может быть здесь предначертан путь и некоторых нынешних радикалов? По крайней мере в части обожествления западной буржуазии? А после получения полной власти…

И землемер, и доктор, колесящий по дорогам захолустного уезда в бричке, колеса которой вязнут по ступицу, и преподаватель гимназии, тайком подсовывавший, бывало, доверенным из питомцев запрещенного Чернышевского, все они задались вдруг мучительным вопросом: кто ты, народ?

Темный мужичонка из рассказа Чехова, гайки от рельсов на грузила себе отвинчивающий? Или по тем рельсам, убегая от голода, огромными массами тронувшаяся за Урал, в Сибирь, на новые земли, беднота, вернувшаяся в товарных вагонах, везя с собой больных, умирающих, умерших, заражая все окрест холерою? Решительные, не знающие сомнений, вооруженные «бульдогами» рабочие боевики с Пресни? А солдаты Семеновского полка, штурмовавшие баррикады, а драгуны с их палашами, казаки?..

Магистр Милюков садится строчить статьи, ездит лекции читать, опровергая, дезавуируя взгляды коллеги Струве со товарищи. Взгляды, могущие поколебать самые основы «партии народной свободы».

В кулуарах Государственной Думы депутаты как флангом правее — октябристы, так и левее — трудовики и социал — демократы — иные с горькой иронией усмехаются кадетам, другие укоризненно, даже сокрушенно качая головами.

— Душно!..

— Помилуйте, проветрено.

— Все едино душно.

Двадцатого марта 1910 года в обширной повестке дня 77–го заседания значится вопрос «Воздухоплавание».

В кулуарах к месту зачитывают напечатанный только что в «Русском спорте» пародийный монолог председателя Думы Гучкова:

«— Выше, все выше!

Мы полетели ночью. Я потребовал этого.

— Но ведь летать ночью очень опасно?

— Пускай. Я люблю опасности. Но вот бы отковырнуть хотя одну звездочку!

Я выбрал покрупнее и велел держать курс на нее. Схвачу, спрячу в карман, и мы полетим обратно. Я кричал: «Выше, выше!» Мы побили все рекорды, установленные до нас другими авиаторами. Но звезда ускользнула, совсем как на земле. Аппарат превратился в кучу обломков. Авиатор разбился в лепешку. А я цел и невредим».

Персонаж — для Максима Горького. Молодого мятущегося Фому Гордеева могло, подобно ему, метнуть в Африку, волонтером в отряд сражающихся буров. Могло потом — в военизированную стражу Восточно — Китайской железной дороги, под пули хунхузов. Егор Булычев мог (как Александр Гучков, как реальный Савва Морозов) до пятого года давать деньги революционерам, тоже мог гордо отказаться от предложенного ему поста министра, даже члена Государственного совета. Отъявленный дуэлист, Гучков, даже будучи депутатом Думы, вызвал на поединок графа Уварова, за то, что член фракции Совета объединенного дворянства обвинил партию октябристов в «политиканстве невысокого качества». Ранен, посажен на месяц в Петропавловку… Выдвинутый в председатели Думы, шокировал правых тем, что явился не в сюртуке, но в пиджачишке (хорошо, не в армяке — купчина, «ндраву моему не прекословь»). Вместо благодарственной речи буркнул: «Согласен» и уехал. Но был Булычев, был и Василий Достигаев. Этот мог в феврале 1917–го, и презирая в душе царя, верноподданно упрашивать его не отрекаться.

Перед заседанием 20 марта думские репортеры мошкой вились вокруг возвышавшегося над ними скандалиста — черносотенца Маркова (он же — «щигровский зубр»), верзилы, считавшего себя похожим на Петра Великого: такую же гриву отрастил, такие же перышки — усики. Знали: что — нибудь эдакое сказанет.

Не преминул:

— Вот полетит какой — нито Стенька Разин на аэроплане и бросит бомбу в Царское Село. Нет, почтеннейшие, прежде чем пускать летать студентишек, надо бы этому выучить городовых.

Свидетельство. «Однажды на тракт опустились аэронавты. Урядник, незамедлительно прибыв на место происшествия, предложил воздушным путешественникам проследовать в ближайший участок на предмет выяснения личности и причин незаконных действий. «Но у нас вот — разрешение от губернатора». — «Знать ничего не знаю. У нас другая губерния».

Газета «Руль», Москва, 1910 год.

Десять часов утра. Гучков объявляет заседание открытым и ставит на повестку дня вопрос «Воздухоплавание».

Событие это могло бы иметь серьезное значение для русской авиации. Могло, но не стало. Заняло оно не более получаса. Депутат граф Стенбок — Фермор популярно объяснил собравшимся разницу между аэростатом и аэропланом, заметил, что последний по идее может летать со скоростью до ста километров в час на высоте около полутора верст, и отправился на место, неприязненно покосясь в сторону поднимавшегося на трибуну генерала.

Угрюмоватый, с крутолобой седой головой, вечно склоненной несколько вкось (след ранения в шею в войне с турками), Алексей Андреевич Поливанов еще в бытность преподавателем Пажеского корпуса, в котором воспитывался Стенбок, читая там скучнейший предмет — администрацию, невозмутимым тихим голосом доказывал нелепость организации русской армии — от разнобоя в составе стрелковых частей до нищенской казенной системы обмундирования солдат и пищевого довольствия. На экзаменах же гонял нещадно, что запомнил отставной лейб — гусар.

Так же монотонно заговорил нынешний помощник военного министра с думской кафедры:

— Мы крайне отстали от западных держав, где успех дела объясняется не только природными дарованиями изобретателей, но опирается и на технику хорошо развитых заводов, обилие государственных и частных капиталовложений. Во французском парламенте постоянно и активно действует «группа авиации». В Германии подобный вопрос слушался в рейхстаге, учреждена «национальная летная касса», авиаторы получают денежные поощрения не только за полеты, но обеспечиваются постоянной рентой при условии, подчеркиваю, пользования аппаратами отечественной постройки. Не может быть сомнений в том, что Россия не скудна умами изобретателей или доблестью желающих учиться летать. Однако нынешнее небрежение авиатикой может привести к тому, что в будущем, когда это особенно понадобится для защиты отечества, летать будет не на чем.

На этом и прекратил прения председатель, предложив перейти к следующему пункту. Утверждению сметы Главного управления казачьих войск.

Почему Гучков вел себя так индифферентно? Ведь прежде чем возглавить Думу, руководил именно военной комиссией и вмешивался в дела министерства. Сам в дальнейшем стал военным министром — Временного правительства. А столь важный в военном отношении вопрос пропустил мимо ушей.

Косность? Он принадлежал к семье капиталистов — суконщиков, то бишь поставщиков сырья. Русская промышленность уже окрепла, но именно добыча и вывоз сырья — леса, угля, нефти — составляли значительную часть оборота ее капиталов. Тяжелая промышленность, машиностроение, по преимуществу находилась в руках иноземцев, пользовавшихся дешевизной нашей рабочей силы. «Англичанин — мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину, а наш русский мужик, коль работать невмочь, он затянет родную «Дубину». Эх, дубинушка, ухнем…»