Ночь триффидов - Саймон Кларк

Как только я задвигался, триффиды пошли в атаку, обрушив на прозрачный колпак кабины удары ядовитых жал. Каждый удар оставлял липкое маслянистое пятно, и очень скоро пластик сделался практически непрозрачным.

Все боеприпасы с истребителя сняли заранее, чтобы облегчить машину и увеличить дальность полета. Жаль. С каким наслаждением я нажал бы на красную кнопку в рукоятке управления и влепил очередь в эти гнусные растения.

Некоторое время я сидел неподвижно, пытаясь успокоить дыхание. Чтобы продумать план дальнейших действий, необходимо сохранить ясность мышления. Как только я перестал двигаться, удары по кабине прекратились.

Повисла тишина. Только триффиды выбивали негромкую дробь, постукивая короткими отростками, именуемыми пальцами, о свой ствол.

Я вспомнил слова отца.

Эти растения умеют говорить, сказал он мне. Они переговариваются друг с другом, обмениваются информацией, может быть, даже делятся своими мечтами о завоевании мира и полном истреблении Человека.

Только сейчас я до конца понял, что он хотел тогда сказать. И теперь я ему верил.

Эти адские творения обладают разумом. Сейчас они поют, созывая соседей: Здесь человек, Приходите на пиршество.

В ближайшее время мне предстоит умереть — в этом я не сомневался. Я сидел в кабине самолета, меня окружали три десятка триффидов, красноватый свет дня придавал зеленой листве какой-то странный оттенок.

Мне было совершенно очевидно: самолет упал на Большой земле, и спасения ждать неоткуда. Возможности колонии для поисков пропавшего самолета были чрезвычайно ограниченны. Если гроза нарушила работу радио и радара, то островитяне просто не знают, где меня искать. Помимо всего прочего, поиски затрудняли густая растительность и слабая освещенность.

Выбиваемая триффидами дробь участилась и сделалась громче. Видимо, они каким-то образом почувствовали, что я намерен приступить к действиям.

Но они поспешили. Мне еще предстояло до конца продумать весь план.

Во-первых, следовало выбраться из самолета таким образом, чтобы сразу двинуться в сторону побережья.

Я был уверен, что триффиды нанесут удар в тот момент, когда я откину колпак кабины. Но на мне все еще был комбинезон для высотного полета. Как я уже говорил, он изготовлен из тяжелой прорезиненной ткани, и если его наглухо соединить с перчатками и шлемом, то открытой останется не более одной десятой квадратного дюйма кожи.

Теоретически в высотном костюме я был в такой же безопасности, как и за стенами дома. Но что, если яд способен проникать даже через прорезиненную ткань? И как быть, если мне вдруг не хватит воздуха и придется приоткрыть шлем?

«Чем больше я буду размышлять об истинных и воображаемых опасностях, — подумал я, — тем труднее мне будет выбраться из самолета. Нервы не выдержат напряжения. Надо просто опустить забрало шлема, натянуть перчатки и отправиться на небольшую прогулку».

Тщательно закрепив шлем, опустив прозрачный наличник и убедившись в том, что перчатки наглухо соединились с манжетами скафандра, я резко откинул колпак кабины.

Зачем-то задержав дыхание, я развернулся в кресле и выбрался из самолета. Двигался я так, как двигаются люди перед тем, как шагнуть в ледяную воду.

Через мгновение на меня обрушился град ударов. Длинные стрекала хлестали со всех сторон. Яд не смог проникнуть через плотную ткань скафандра, но удары оказались весьма чувствительными, а шлем уже через несколько секунд был настолько заляпан ядовитой жижей, что мир за пластиковым забралом превратился в неясное сборище бесформенных теней.

Краем глаза я заметил торчащие из-под зелени сапоги. От того, что раньше было ногами, почти ничего не осталось. Современные триффиды научились быстро разделываться со своими жертвами.

Через некоторое время мне, хвала небесам, удалось продраться через скопление растений-убийц. Я бросился бежать, по спине вдогонку хлестнули несколько жал.

Тыльной стороной перчатки я вытер яд с забрала шлема. Видимость стала лучше, и я смог двигаться белее целенаправленно, избегая встреч с триффидами, спешившими в направлении самолета. Передо мной расстилалась на удивление плоская равнина, почва под ногами почему-то сильно пружинила. Создавалось впечатление, что шагаешь по какому-то гигантскому матрасу.

Это явление, как я полагал, объяснялось очень просто. Большая часть низменных районов Южной Англии когда-то были болотами. Осушили их в Средние века или даже позже. После того как перестали работать электрические насосы, а дренажная система заросла тиной, уровень грунтовых вод поднялся, медленно, но верно превращая плодородные поля в болотистую равнину.

Я остановился ненадолго, чтобы проверить револьвер и неприкосновенный запас пищи в ранце за спиной. Убедившись, что там все в полном порядке, я переключил внимание на карманный компас. Точно определив, в какой точке на красноватом горизонте находится юг, я отправился в путь.

Открывающийся передо мной ландшафт оказался настолько однообразным, что глазу зацепиться не за что. Жалкая растительность без настоящих деревьев. Никаких домов, ни малейшего следа дорог. Горизонт окутан ржавой дымкой, заляпанный ядом шлем ни на йоту не увеличивал видимость, и вдали тоже ничего не разглядишь.

Через пять минут ходьбы земная твердь закончилась, за ней открывалось море.

Поначалу я решил, что передо мной пролив Те-Солент, отделяющий Британские острова от острова Уайт, но уже секунду спустя понял, что это не так.

Подобного побережья я еще никогда не видел.

Земля здесь не заканчивалась утесом или пляжем. Создавалось впечатление, что берег, подгнив по краю, превратился в довольно толстые волокна. Волокна покачивались на невысоких волнах.

По мере того как я приближался к воде, дерн под ногами начинал пружинить все сильнее и сильнее. Время от времени то одна нога, то другая, продавливая тонкий слой почвы, проваливалась в какую-то полужидкую субстанцию.

Я снова — на сей раз более тщательно — протер стекло шлема. Видимость улучшилась ненамного, но я сумел разглядеть, что бородатая береговая линия тянется ярдов на сто в обе стороны, а затем почти под прямым углом уходит в том направлении, откуда я только что пришел. Получалось, что земля, на которой я оказался, была оконечностью небольшого полуострова. Правда, землей это место можно было назвать с большой натяжкой.

Это была лишь видимость земли и еще одна шутка природы.

Соблюдая предельную осторожность, я продолжил движение к морю. В воде отражалось унылое небо, на ее спокойной поверхности играли неяркие оранжевые и красноватые блики. Даже пена у самой кромки берега была окрашена в цвет ржавчины. На покачивающихся в воде корневищах сновали зеленые крабы размером с обеденную тарелку.