Гладиаторы - Гела Чкванава

— Ты вообще какого мнения о Боге?.. Как думаешь, он действительно существует? — неожиданно спросил Дато.

— Не знаю…

— Вот и я не знаю. Прав был Коба, когда говорил: Бог — не нашего ума дело, все равно ничего не поймем, и не стоит его трогать… — сказал Дато и неожиданно закончил. — Хороший ты человек…

— Смеешься?

— Нет, ей-богу… Надо спешить, чтобы до вечера быть на месте… То есть там, куда направляюсь…

— К утру жду, — сказал Акакий.

— Утром буду, — ответил Дато. — Если не вернусь, считай, что меня нет в живых. Но думаю, что приду!

— Льет и льет! — сказал Акакий. — Хорошо, что я соорудил тебе дождевик?

— С понтом под зонтом, а сам под дождем! — ответил Дато. — Это наша городская «поговорка»… Хотя, вы городских не очень-то любите… Соскучился я по городу, очень соскучился. Ну, хватит, чую, начинаю херню молоть, а время не терпит, и если хочу успеть, надо идти… Задумал кое-что, а я себя знаю — пока не сделаю, не успокоюсь. Сейчас придавить бы часов этак на пять, но ты меня знаешь, как пойду — отдохну на всю катушку! Мы все такие — с понтом под зонтом, а сам под дождем!

На шоссейку вышел через двор соседа Акакия. Дойдя до обгоревшего грузовика, оглянулся. С этого места хорошо просматривалось голое пространство между лесом и кукурузным полем. Показалось, что Акакий стоял на опушке леса и махал ему рукой. Дождь барабанил по дождевику, который Акакий скроил из куска целлофана, и он не слышал ничего, кроме этого дробного перестука. Кончилось тем, что сдернул с головы импровизированный капюшон.

Он забыл, когда в последний раз ходил один. Мысль о том, что целый день проведет в одиночестве, настроила на мрачный лад. Но он понимал — если хочет дойти, если хочет справиться с задуманным, ни о чем не должен вспоминать, ни о Кобе, ни о том, что случилось за последние несколько часов. А поэтому отбросил все мысли и просто шел, отключившись и механически переставляя ноги. Единственное, что позволил себе помнить, это десятиминутный отдых через каждые сорок минут ходьбы. И жестко соблюдал установленный режим. Так учил майор: если решил не расслабляться и не терять темп, назначь себе график и ни в коем случае не нарушай — вот лучший способ преодолеть себя.

Какое-то время угнетало чувство неловкости от того, что на руке у него часы Кобы, потом свыкся, а скоро мысли по этому поводу оставили его. Дорога, петляя, шла вниз, что было на руку, поскольку под гору усталость не давала о себе знать, да и курить хотелось значительно реже. На шоссе не выходил, шел лесом, по краю. По совету Акакия, прежде чем обуться в «ботасы», намотал поверх шерстяных носков куски целлофана, поэтому, несмотря на дождь, ноги были сухие. Немного болела ступня, намятая о край лопаты, однако боль не раздражала, так как мешала думать, а это сейчас было самое нужное.

Поначалу он ощущал некоторую неуверенность из-за потери ориентировки на местности, но вскоре все восстановилось, и он окончательно успокоился. Он уже точно знал, что до санатория доберется засветло. Полностью, во всех подробностях восстановил в памяти расположение санаторных зданий. В сущности он уже принялся за осуществление задуманного, не терзаясь сомнениями, уверенно, не торопясь. Увеличивая интенсивность движения, он хотел преодолеть усталость и чувство одиночества, разрушающие волю и выносливость. Первым врагом было все-таки одиночество. Будь он не один, не чувствовал бы такого изнеможения и подавленности.

Чтобы не потерять веру в себя, очень важно было сохранить чувство времени и способность ориентироваться, и это удалось. Уверенность, с какой он шел, спокойно покуривая сигарету, давалась огромным напряжением воли. Сигарета согревала легкие, и он испытывал к ней такое чувство, какое испытывают к близким людям.

После трех привалов, на пути к четвертому, услышал звук машины. Сбросил дождевик, подбежал к краю дороги и залег под деревом. Ни страха, ни волнения не было. Ехал «Виллис», свежевыкрашенный, на новых покрышках и с новеньким тентом. Хорошо отрегулированный мотор ровно гудел. В машине сидели трое с тупо-равнодушными лицами, какие бывают у очень усталых или сутками не спавших людей. У Дато буквально палец задрожал на спусковом крючке от невыносимого желания открыть по ним огонь, чтобы еще раз не то чтобы увидеть, а, скорее, почувствовать, как пули попадают туда, куда целишься.

Они не были похожи на оперативную группу, посланную для выяснения причин стрельбы где-то в горном ущелье: в этом случае не ограничились бы тремя, а послали бы не менее десяти солдат. Не были они похожи и на мародеров. Дато предположил, что эти трое, в чинах, очевидно, немалых, были посланы для инспектирования передовой. Перебить всех троих прямо в машине не представляло никакого труда, но от этого места до санатория было уже недалеко, там обязательно услышали бы звуки стрельбы, и тогда окрестные деревни непременно подверглись бы нашествию карателей. При появлении машины он должен был поверить в то, что совсем не боится, поэтому, залегая у дороги, даже не спустил предохранитель пулемета.

Машина проехала мимо, и он почувствовал удовлетворение от того, что опасная ситуация нисколько его не взволновала.

Дождь прекратился прежде, чем он подошел к санаторию. Смеркалось, но до наступления темноты было еще далеко. Дато ждал ночи, потому что только по свету в окнах мог понять, в каких комнатах находятся люди. Полностью расслабившись, он отдыхал, с чувством злорадства и даже несколько высокомерно поглядывая сверху на корпуса санатория, как будто все их обитатели были у него в западне. Закурил сигарету и в тот же миг увидел, как из длинного и низкого строения, похожего на клуб или административный корпус, показались двое. Они вышли на небольшую площадь, чем-то напоминающую гарнизонный плац, и направились к противоположному зданию. Один из них был при автомате, другой безоружный. Тот, что без оружия, шел небрежной, нарочито расслабленной походкой, по-блатному засунув руки в карманы. Автоматчик аккуратно обходил дождевые лужи. Безоружный остановился у входа в корпус, пропустил автоматчика и окинул взглядом холм, на котором лежал в укрытии Дато, — во всяком случае, ему так показалось.

Вскоре оба появились опять — тащили белую свежевыкрашенную дверь. У безоружного на плече висела еще и оконная рама, в зубах торчала дымящаяся сигарета. Из здания, откуда они вышли, донеслось мычание коровы.

— Со вчерашнего дня время даром не теряли, успели мясо раздобыть, ублюдки! — злобно пробормотал Дато. — Да-а… жаль, не послушался вчера Кобу, не обнюхал все здесь досконально. Ведь предлагал же он!.. Не заупрямься я так глупо, сегодня легче было бы управиться… — ворчал он, мысленно обзывая себя олухом.

Смеркалось, но в здании свет не зажигался. Похоже, часовых выставляли с наступлением темноты под окнами, выходящими на подступающие холмы.

Дато выбрался из своего укрытия и медленно двинулся к зданию. Хотел успеть прежде, чем часовые заступят на пост.

У него были четыре гранаты. Он был совершенно спокоен. Пока не решил, с какой стороны подойдет к длинному зданию, в котором сидели они. Из личного опыта знал — когда действуешь нагло, но не слишком, не через край, время и обстоятельства работают на тебя. Золотую середину надо улавливать тонко, чувствовать, когда остановиться и прекратить испытывать и судьбу и того, кто покровительствует тебе, поворачивая время и обстоятельства в твою пользу. «На войне, как на войне — надо быть наглым, как танк!» — говаривал майор, когда у него срывало «клапан» и он начинал фонтанировать нравоучениями под аккомпанемент иронических комментариев Кобы, вроде такого вот продукта его ернической философии: «Наглость — второе счастье, но только для тех, кто имеет счастье уметь быть наглым». На каждую майорскую сентенцию у Кобы был готов свой вариант, на первый взгляд нейтральный, который, как бы и не отрицал майорских перлов, но в то же время и не подтверждал. Он медленно кружил вокруг санатория, все больше успокаиваясь и свыкаясь с ситуацией. Скорее всего он двигался неосознанно, автоматически, но конечно же его маневры были частью вызубренной им майорской тактики, способствующей быстрому привыканию к обстановке, какой бы напряженной она ни была. «Главное — владеть ситуацией» — было девизом майора, и, надо отдать ему должное, он никогда не упускал случая лишний раз вдолбить эту истину Кобе, Дато и Мамуке, еще с тех времен, когда все четверо были разведчиками. Но однажды майора ранило и в разведку он больше не ходил. Его назначили командиром роты, куда он и перевел зятя вместе с его приятелями. Сейчас в кромешной тьме Дато молча улыбался, вспомнив своего излишне эмоционального, если не сказать экстравагантного, командира.

— Все будет путем, майор! — сказал он, как бы прося у него прощения за невольную улыбку.