Антропология повседневности - Михаил Губогло

Трудно с позиций сегодняшнего дня, когда прорастают первые ростки демократического обустройства новой жизни, оценить огромный нравственный урон, который привнесла в Буджакское сообщество злодейская депортация лучшей части населения. Разорение гагаузских и болгарских сел, подобно смерчу, пронесшемуся под мирным небом, закрутило в воронку и отдалось измельчанием душ, люмпенизацией бывших сельских трудоголиков.

В гагаузских представлениях о смерче существует поверье, согласно которому, если кинуть в круговерть стихии любой, даже перочинный, ножик, он обязательно обагрится кровью черта. Смерч – это пляски взбесившейся нечистой силы. Именно под свист и визги этого смерча происходила депортация и первые шаги коллективизации в полувымерших селах Буджакской степи после невиданного в их истории голода 1946–1947 гг.

Несмотря на большие расстояния, отделявшие Зауралье от Молдавии и православную культуру гагаузов от культуры русского населения, находились какие-то общие сюжеты в народных верованиях, приметах и восприятиях явлений природы. Когда на улицах Тамакулья или Каргаполья возникали завихрения ветра, отдельно напоминающие смерч, дети спецпереселенцев вместе с местными ровестниками знали, что надо бросить в середину пыльного завихрения нож, на котором останутся капли крови от поранившегося черта.

Живой свидетель той преступной акции, мудрый человек, проживший интересную жизнь, понимающий природу, свою среду обитания и свой народ, П. В. Люленов имел полное право на страницах своих воспоминаний с горечью сказать: «… все всем мире власти ведут борьбу за то, чтобы было как можно больше богатых людей. И этих людей поддерживают. А советская власть их разоряет» [Люленов 2003:47].

Как тут не вспомнить вскрик, вырвавшийся из израненной души Владимира Максимова в его романе «Семь дней творения». В уста своего литературного героя, режиссера Кренса, Владимир Максимов вложил ставшую крылатой фразу: «Да мир до самого светопреставления обязан благословлять Россию за то, что она адским своим опытом показала остальным, чего не следует делать» ([Максимов 1971]; пит по: [Свирский 1979: 523]).

Замордованный депортацией 1949 г. Буджак позволил себя насильно загнать в колхозы. Но с первых же дней колхозного строительства в крестьянских душах, вкусивших воздух свободной жизни еще с императорских времен вселения в опустевшие после ногайцев степи, зародилось сомнение в истинности, надежности и справедливости избранного пути. Несмотря на крупные достижения в сельскохозяйственном производстве, благодаря плодородной земле и трудолюбивому в основной массе населению, быстро, по историческим меркам, уже через десятилетие началась эрозия колхозного образа жизни.

Два вектора этой разрушительной эрозии, разлагающей нравственные устои народа, нашли выражение, во-первых, в едва ли не узаконенном массовом воровстве самими колхозниками с полей, ферм и виноградников колхозной продукции и, во-вторых, в масштабном «кормлении», как проявлении псевдогостеприимства, за счет колхозного бюджета значительной прослойки городских нахлебников, от чиновников так называемого партийно-хозяйственного актива и контролирующих инстанций, до высоких гостей из сферы науки, культуры и спорта.

Итоги двух разнонаправленных процессов – формирующейся бездуховности, с одной стороны, и ростом самосознания и рядов национальной интеллигенции, с другой стороны, являлась маргинализация населения как в социально-психологическом, так и в этнокультурном аспектах.

Не от этих ли изначальных сомнений и прозрений, запавших в ментальность честного, трудолюбивого, законопослушного во все времена населения, ведет свое начало скоропостижный развал колхозов, случившийся при первом дуновении демократического ветерка, закружившего над Буджакской степью сразу же после развала могущественного государства?

Сегодня, не слишком краснея от стыда, я оправдываю свои бывшие наезды на свою родину, угощения и подарки, которые мне доставались бесплатно в студенческие, аспирантские годы и далее вплоть до развала Советского Союза, компенсацией за разграбленное родовое гнездо, за растасканное имущество моей семьи, за построенный дедом своими руками дом, который не вернули до сих пор, как и участок земли, на котором этот дом был возведен.

Из-под осколков рухнувшей колхозной системы сегодня сельское население Буджакских сел спасается бегством, превращаясь в бездомных гастарбайтеров, ринувшихся в Россию, Турцию и другие страны в поисках приложения своих сил ради куска хлеба. В 1949 г. трудовая миграция под политическими предлогами была осуществлена насильственно карательными органами. Сегодня демографическое самоубийство гагаузских и болгарских сел происходит под ударами безработицы и неспособности органов власти наладить рабочие места в самой Гагаузии и в самой Молдове.

Но в отличие от сталинских времен, когда «народ безмолвствовал», сегодня звучит голос академической науки, предупреждающей о грозящей катастрофе – депопуляции Буджакских сел.

2. Соционормативная культура в повседневной жизни спецпереселенцев

В этносоциологическом ракурсе ретроспективного изучения повседневной жизни особый интерес представляет выяснение того, как ранее сложившаяся нормативная культура человека соотносится с новыми нормами и с культурой иноэтнической среды. Вдумываясь в опыт курганских спецпереселенцев, можно было бы предположить, что проявления адаптации в сфере соционормативной культуры смогут иметь широкий диапазон приспособления к одним институтам и неприятия других. Например, довольно быстро привыкать к безответственному отношению к нормам колхозной трудовой повинности и сильно сопротивляться непривычным нормам местного этикета, в частности, к употреблению всуе ненормативной лексики в присутствии женщин.

В депортации оказались, как известно, люди разных национальностей и разного возраста. Общая для всех трагедия слома судьбы состояла в разрушении одной из основ соционормативной культуры, согласно которой мерилом нравственности и справедливости жизни у молдаван, болгар и гагаузов считалось счастье юности и спокойствие старости. Депортация подводила черту на юности и лишала перспектив благоустроенной старости.

В воспоминаниях молдавского писателя А. Марината, бывшего заключенного Озерлага, содержатся сведения о контингентах заключенных, об их работе на строительстве железнодорожной линии Тайшет-Лена. В архиве МПО «Мемориал» хранятся рассказы А. Марината на тему лагерной жизни: «Адмирал от поэзии», «Великое побоище», «Армянин», «Дарген-вальс», «На букву „у“» [Маринат 1980].

В отечественной этнологии, в отличие от западной социальной и культурной антропологии, до настоящего времени автобиографический метод редко практиковался, в том числе в имеющих междисциплинарный характер этносоциологических исследованиях. Применение этого метода затрудняется в связи с отсутствием хорошо проверенного на опыте понятийно-терминологического аппарата и отсутствия релевантных отечественных терминов. Особенно заметно это в той части предметной области этнологии и этносоциологии, где изучаются проблемы соционормативной культуры.

На пороге нового тысячелетия этнология и смежные с ней обществоведческие дисциплины столкнулись с новыми проблемами в понимании места и роли соционормативной культуры (СНК) и языка в ее системе, в характеристике неоднозначной роли этнической мобилизации в стремлении к сохранению самобытности и в соучастии в деле построения элементов гражданского общества, в оптимальном сочетании труда, отдыха и массовых развлечений. Немалый вклад в прояснение и разрешение этих проблем внесли развивающиеся на стыке традиционных наук гибридные по своему происхождению междисциплинарные научные направления – относительно молодая этносоциология и еще более юная этнополитология.

Соционормативная культура (далее СНК) как неправительственная система регулирования повседневной жизни («Грамматика жизни», по Всеволоду Овчинникову) обладала в прошлом и располагает до сих пор богатым арсеналом бесписьменных принципов и ценностей, ритуалов, обрядовой практики и неофициальных институтов по регулированию различных аспектов повседневной жизни.

Трудно не согласиться с Б. И. Ковалем, известным историком и политологом, посвятившем несколько своих книг, в том числе двулогию «Духи. Душа. Дух» и «Смыслы жизни (мнения и сомнения)» анализу человеческой энергии, как главной силе человеческой эволюции, выражающейся в приумножении духовного богатства, неотъемлемой составной частью которого у каждого народа выступает его соционормативная культура. Назову и солидаризируюсь с его исходным тезисом, предложенным к его размышлениям о смыслах жизни: