На задворках Великой империи. Том 1. Книга первая. Плевелы - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У меня вопрос к вашему сиятельству, – сказал он. – Как вы относитесь к Ренессансу?
Мышецкий сел в коляску, закинул над собою кожаный верх.
– Это очень печально, – ответил он, – но с сегодняшнего дня мне нет никакого дела до Ренессанса!..
Дома, раздеваясь в передней, Мышецкий заметил большой ящик, туго набитый чаем. Внутри лежали цибики, обтянутые шкурой, шерстью внутрь (китайская упаковка). По диагонали ящика шла броская надпись: «Иконниковы – отец и сын».
– Кто принес?
Ему ответили, что вот, мол, старик Иконников оказался столь любезен, что сразу же поздравил его с приездом.
– Запаковать обратно! Кто смел принимать подарки? И отнести Иконникову нб дом – немедля, сейчас же!..
Прошел в отведенную для него комнату, с трудом разделся. Уже засыпал, когда в стенку осторожно постучали и он услышал голос Саны:
– Сергей Яковлевич, а мы с вами соседи!
Так закончился для него первый день, проведенный в Уренской губернии. Всю ночь ему снилась игра в рулетку.
Глава четвертая
1До полудня в губернии ничего не произошло…
Согласно полицейской справке, убитых в Уренске за прошедшую ночь не было, ограблено только пятеро. Мясо на базаре продается в пятачок фунт, десяток яиц за гривенник. В числе лиц, приехавших с утренним поездом, не значится ни одного, кто был бы достоин внимания со стороны власть имущих.
Мышецкий с удовольствием вспомнил:
И уж отечества призваньеГремит нам: «Шествуйте, сыны!..»
Огурцов боком, вдоль стенки, втерся в кабинет и доложил, что отставленный вчера от службы санитарный инспектор Савва Борисяк сдержал свое слово и не покинул присутствия.
– Что-с? – поразился Мышецкий. – Так и простоял всю ночь?
– Хохол-то упрямый, ваше сиятельство.
– Зовите городового, – велел Сергей Яковлевич. – Пусть он его выведет…
Стороною Мышецкий пытался выяснить для себя, каким образом в Уренске собрался этот чиновный зверинец. И – по выяснении – перестал удивляться. Россия вышвырнула их со службы как жуликов, но Сибирь не приняла их – как дураков (Сибирь ведь любит светлый, энергичный ум). Вот и получилось, что они застряли здесь, приворовались один к другому и желают только одного: чтобы их не тревожили! Мало того, эти чиновные помои просто выплескивались в Уренскую губернию, как в грязную лохань, в которую все сливать можно…
«Без працы не бенды кололацы», – утешился Мышецкий.
События начали развиваться в губернии с полудня, когда к присутствию со звоном подкатила роскошная коляска на резиновых шинах. Сергей Яковлевич видел в окне, как вышла из нее моложавая дама и, подобрав пышный турнюр платья, уверенно поднялась на крыльцо.
На вопрос Мышецкого, кто это, Огурцов ответил:
– О-о, разве же вы не знаете? Это же Конкордия Ивановна, та самая – Монахтина!
– И мой предшественник, покончивший…
– Да, да! – поспешил Огурцов. – Она самая!
Сергей Яковлевич повернулся к дверям, и двери вдруг сами распахнулись перед женщиной, открытые чьей-то услужливою рукой. Придерживая отвороты шубки, Монахтина прищурила красиво очерченные глаза; на персиковых щеках ее смешливо прыгали бархатистые мушки.
– Князь, – пропела она, еще издали протягивая ему свою пухлую руку. – Я всю ночь молилась за вас, князь. Я понимаю, вы так молоды, и вам так трудно… Преосвященный (о, я как раз от него) просил передать вам это!
Мышецкий прочел в записке, извлеченной из ридикюля:
«Приезжай, князь, наливки с кардамоном пробовать. А я ногами слаб стал. Совсем немощен. Почему ишо вчера не шел? Горд ты! Мне говорить надобно. Плохо все! Будь свят.
Мелхисидек».
Сергей Яковлевич поразился двум вещам: безграмотности и настоятельности того тона, в каком была составлена эта писулька от архиепископа.
– Благодарю вас, мадам. Чем могу служить?
Монахтина упала на стол лицом, и теперь князь видел ее молочный затылок с умилительной ложбинкой.
– Как я несчастна, князь… Спасите!
– Что с вами, мадам?
Она подняла лицо, мокрое от слез, глаза сделались еще прекраснее; громадные серьги качались в маленьких ушках Уренской львицы.
– Мне, – куснула она платочек, – грозит голодная смерть. Я знаю – вы так добры, князь, вы не откажете…
Мышецкий смотрел из-под пенсне – недоверчиво, холодно.
– Вы разве так бедны? – спросил он.
– Я разорена окончательно… Мой муж, этот гнуснейший мизерабль, завез меня в эту глушь и… бросил! Я одна, совсем одна… Доходов с именьишка никаких! Спасите!
«Чем черт не шутит», – Мышецкий никогда еще не видел столько слез: они текли и текли, заливая прекрасное лицо.
– Не надо плакать – сказал он, – не надо… Я еще не проверял отчетность своей кассы и потому могу предложить вам лишь… ну, это!
Он выложил перед ней сто рублей:
– Пока не могу помочь более…
Конкордия Ивановна отгородилась от сторублевки ладонью, как при виде противного червяка:
– Помилуйте, князь! Я приехала к вам на собственных лошадях, а вы даете мне эти жалкие… Нет, нет!
– Извините, мадам. – Сергей Яковлевич самым спокойным образом спрятал деньги обратно. – Я об этом не подумал… Но я могу купить у вас фаэтон, и вы будете иметь верных три тысячи. Смерть от голода вам не грозит!
Монахтина встала и направилась к дверям. Мышецкий долго беззвучно смеялся, закрывая глаза ладонью. Потом протиснулся в кабинет Огурцов и робко заметил:
– Простите, ваше сиятельство, но вы напрасно так…
– Как – так?
– Ведь госпожа Монахтина не денег пришла просить: ей хотелось, чтобы вы обратили на нее благосклонное внимание!
– Ну и что? – вспыхнул Мышецкий. – Я не желаю оказаться на положении моего предшественника, который… Сами знаете, чем это кончилось! Велите закладывать лошадей – я должен повидать его превосходительство.
Огурцов в смущении потоптался возле порога.
– Договаривайте, – разрешил ему Мышецкий.
Многоопытный чиновник (заслуживший крест в петлицу и геморрой в поясницу) ответил так:
– Не мое это дело, ваше сиятельство, но… Смотрите, как бы не обмишуриться!
– Обмишуриться… в чем?
– Да еще ни один губернатор не мог управлять Уренской губернией, не заручившись прежде «дружбой» с Конкордией Ивановной… Уж такие зубры из столиц наезживали, а только рога-то она им ломала! От этой женщины, как и от смерти, не скроешься…
За стеною послышался шум, и появился городовой, прижимая к шишке на лбу пятачок: Борисяк не сдавался.
– Я сам разберусь, – сказал Мышецкий.
Санитарный инспектор стоял посреди зала на том же самом месте, на каком Мышецкий вчера его и оставил. Только ввалились глаза да посерело лицо упрямца. Стоял он, опираясь на палку, и сразу выкрикнул в сторону вице-губернатора:
– Я сказал, что не уйду! Где же справедливость? Почему вы столь уверены в правильности своих решений? Я ведь, по правде говоря, даже ожидал вашего приезда. Вам не нравится грязь в Уренске – так я согласен, город загажен по самые крыши. Но только моя ли вина в этом?
– Вы обмолвились, что ждали меня, – напомнил Мышецкий.
– Да, – ответил Борисяк, – мне казалось, что приедет образованный человек, который поможет мне навести порядок в городе. И вот теперь, когда я полон желания разгребать этот навоз, вы вдруг вышвыриваете меня на улицу! А вы… Да как вам не стыдно, князь?
«Собственно, – подумал Мышецкий, – на основании чего я изгоняю этого человека? Исключительно на основании дурацкой бумажки, подсунутой мне вчера Ениколоповым!..»
И он спросил напрямик:
– Скажите, Савва Кириллович, каковы у вас отношения с хирургом Ениколоповым, служащим в губернской больнице?
– Безобразные, – ответил Борисяк. – Он презирает меня, считая недоучкой, в чем он, может, и прав!
– Честно говоря, – призадумался Мышецкий, – я склонен выискивать правду на стороне… оппозиции, поймите меня правильно.
И вдруг Борисяк взволнованно заговорил:
– Вы напрасно считаете Ениколопова таковым. Это скорее пройдоха. Ради денег он вырежет вам грыжу, ради денег же он и зарежет кого угодно…
Сергею Яковлевичу не хотелось погружаться в губернские сплетни, и он поспешно сунул инспектору свою руку:
– Не будем муссировать этот вопрос дальше. Я уважаю вашу настойчивость, и мы будем служить вместе…
Огурцов доложил, что лошади поданы, и предупредил:
– Ваше сиятельство, Борисяк-то мужчина опасный. Говорят, в депо ходит, речи произносит… У святого причастия, как появился в Уренске, ни разу еще не был!
Сергей Яковлевич хлопнул по столу:
– Пожалуйста, Огурцов, без новостей с черного хода. Для собрания подобных сведений существует жандармское управление, а меня касается исключительно служба!..
Он отправился к Влахопулову, заранее комбинируя свои выводы. Конкордия Ивановна сейчас его даже не тревожила, но писулька от Мелхисидека припекала из кармана словно горчичник. «Ехать на подворье или не ехать?» – мучился он по дороге.
