Лихой и Мышка - Инга Леровая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В гостиной собралась вся семья. На диване развалился Тилемах. Крупный мужчина, с черными волосами и бородой. Мышка опасалась разглядывать хозяина, не могла даже сказать, какие у Тилемаха глаза и нос. В свитере толстой вязки и домашней валяной обуви он обманчиво походил на добродушного лесоруба. Рядом с отцом пристроилась Димитра. В отличие от Мышки, одетая нарядно, в голубую сборчатую юбку и белую кофту с кружевами. Орест сидел поодаль за игорным столиком, успел сменить грязные сапоги на лакированные ботинки. А Мышке полы испачкал.
София стояла у двери, поджидая воспитанницу. В теплом платье с кружевным воротником, а сверху яркая цветная шаль. Мышка мечтала о таком платье. Она всегда мерзла в своей башне, даже летом. Но платья ей доставались старые и домашние от Димитры. Надежд, что вдруг ей купят новое, не было никаких. Засмотревшись на красивое платье, Мышка не сразу заметила гостя, сидевшего в кресле у камина, худого старика в черном мундире, с пронзительным взглядом. Это обещанный жених? Мышка невольно прижала руку к горлу, чтобы не вырвался жалобный стон.
Зачем она этому неприветливому старику, который даже головы не повернул на Мышку? Уставился на языки пламени. Мышка тоже любила смотреть на огонь. Но только не сегодня, когда огонь съел ее тетрадку вместе с мечтами. Вспомнив о тетрадке, Мышка опустила голову. Лучше смотреть на коричневые и желтые полоски ковра. Мышка помнила, как летом ткали этот ковер. А ей, как обычно, разрешили только смотреть издали, как красили шерсть в огромных чанах и устанавливали ткацкий станок.
— Вот еще одна девица. По доброте своей приютили, — София подтолкнула Мышку к старику. — Кормим, одеваем. Двадцать лет исполнилось осенью.
— Уютного вечера, — Мышка поклонилась гостю. Мелькнула быстрая мысль, что ее хотят отдать в сиделки. — Счастливых вам лет.
— Как тебя зовут, девочка?
— Мыш… Медея, — опомнилась Мышка.
— Мышь Медея? — старик захохотал и хлопнул себя ладонями по бедрам. Тилемах хмыкнул, а Димитра с готовностью хихикнула.
— Медея, — постаралась потверже сказать Мышка. Если старик веселый, то ей, наверно, легко будет за ним ухаживать.
— Что ты умеешь делать Медея? Шить, вязать?
— Ну, что вы, многоуважаемый Аверус, такое спрашиваете? Медея наша воспитанница, а не служанка, — София положила руки на плечи Мышке, заставляя ее снова поклониться. — Любой вам скажет, что мы заботимся о сироте. Вы на ее руки посмотрите, нежные, мягкие. А лицо? Шея? Никакого загара.
Мышка покраснела, София нахваливала ее как кобылу на ярмарке. Старик кивал, думая о чем-то постороннем. Смотрел сквозь Мышку, потирал руки, словно замерзли они у него. И вдруг резко поднялся и подошел ближе. Жестом велел Софии отойти и провел руками сверху вниз перед лицом Мышки. Что-то явно не понравилось старику в облике Мышки. Он нахмурился, а Мышка затаила дыхание. Может, ее отправят восвояси, в башню? Старик как собака-ищейка обошел несколько раз вокруг Мышки с задумчивым видом.
— Где вы взяли эту девочку? — старик повернулся к Тилемаху.
— В приюте. Как узнали, что она в приюте мается, сиротинка, так сразу же поехали и забрали, — затараторила София. — Там же ужас был, в приюте. Теснота, духота, голодуха. Детишки на грязных топчанах. Медея, скажи, так ведь было? Мы тебя спасли?
— Да, — Мышка сцепила пальцы за спиной. В приюте, в самом деле, было ужасно. И пока ей не надели на руку браслет, она почти не вставала с топчана от слабости и боли во всех мышцах. — Спасли. Спасибо.
— Кто сообщил? — старик не унимался, тыкал пальцем в спину Мышке, дергал за волосы и даже принюхивался.
— Что вы делаете, многоуважаемый Аверус? — Тилемах не утерпел, встал с дивана. — Мы не знаем, кто сообщил. Пришло письмо, что девочка умирает в приюте, там не было подписи.
— Не было подписи, но вы поехали за ребенком? — въедливо спросил старик.
— Письмо написали на позолоченной бумаге, — пояснил Тилемах, умолчав, что в письме содержалось прямое указание забрать ребенка и обещание взамен должности главы управы. И на следующий же день после появления в доме Медеи Тилемаха пригласили в управу.
— Письмо сохранилось?
— Как оно могло сохраниться? — удивился Тилемах. Письма на позолоченной бумаге испарялись на второй день, Аверус должен был это знать. И кто попало пользовать такую бумагу не мог.
— Я тоже видела письмо, — кинулась София на помощь мужу. — И хотя у нас уже росли свои детки, мы все равно поехали за девочкой.
— А кем она вам приходится?
— Кем? — супруги переглянулись. Им, по большому счету, это было не важно. Если за сироту давали такую должность, то рассуждать незачем. А вдруг бы предложили кому-то еще. — Двоюродная тетя, у ее внука родилась девочка, а потом они все умерли от эпидемии. Это так быстро случилось, что мы и узнать не успели.
— Не успели, значит, — старик явно не поверил, только дальше расспрашивать не стал.
Глава 2
Мышка настороженно замерла. Она не понимала, что происходит. Этот старик вел себя странно, задавал вопросы Тилемаху о давних делах. Зачем? То, что Мышка приютская, знали все. От самой юной горничной в замке до попрошайки на рыночной площади. Однажды Мышку позвала с собой на ярмарку новая кухарка, понадобились руки, чтобы держать корзину, в которую кухарка складывала покупки. Через час Мышка сгибалась под тяжестью корзины, но не жаловалась, ей нравилось на рынке. Бродяга, сидевший прямо на земле у прилавка с вкусно пахнущими калачами, крикнул в след.
— Взяли сироту из приюта, чтобы измываться. Жадюги, злыдни!
София самолично отхлестала кухарку по щекам. Болтливые соседки немедленно сообщили, о чем судачат на площади. Глава управы обижает бедную сироту. Заставляет работать и наверняка не платит за работу. Добрее к Мышке София не стала относиться, зато слуги начали шарахаться от Мышки как от прокаженной. Может, и жалели ее, да своя судьба и заработок важнее. Первым делом сообщали новеньким слугам, чтобы не подходили близко к Мышке и не вздумали соглашаться на предложение помощи.
Мышка разучилась предлагать помощь. И старалась поменьше обременять собой кого бы то ни было. Смотрела издали, как копают огород весной и садят овощи. А осенью из окна башни любовалась красными яблоками в саду, понимая, что ей нельзя ни одного яблочка
