Иваны - И Посохов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ты вот что, уе...-ка отсюдова подобру-поздорову, - сказал лысый здоровяк, который делал в палате погоду. - Нам академики мешают жить, добавил он для убедительности.
Я мог бы сорваться, возмутиться, однако благоразумие пересилило и я сдержался. Нашел другую палату, в которой были двое, так как другие двое почти никогда не ночевали.
Климат в палате задавал такой же крутой. Но я учел предыдущий опыт, купил бутылку в магазине, который обслуживал соседнюю с домом отдыха текстильную фабрику.
Крутой достал из холодильника еще бутылку водки. - Знаешь, почему я разливаю сразу из двух бутылок? - спросил он. - Твоя очень теплая, - и подмигнул соседу, намекая на мое усилие получить их расположение.
Был час ужина, и мы спустились в столовую на первый этаж, под купол башни...
* * *
Мое внимание привлекла только что появившаяся в столовой компания. Они громко разговаривали, шутили, смеялись. Видно, компания журналистов, заехавших поужинать в дом отдыха. Они весело рассаживались за столом.
- Еда - это наслаждение, - сказала черноволосая женщина.
- Вот-вот! Тоня, ты абсолютно права, - передразнила надоевшую рекламу крашеная блондинка. - Наслаждение вкусом. - И лукаво спросила: - А любовь?
Это тоже наслаждение?
- Это точно! Только вот чем? - спросил смазливый шутник.
- "Кто не знает - тот отдыхает", - вставила крашеная блондинка безграмотный текст другой рекламы...
"Видно, в этой стране реклама заменила все, даже начальное образование...
- с горечью подумал я. - И те же журналисты могут демонстрировать свою чувствительность к языку".
Конечно, если перевести на русский, то надо было бы просто сказать:
"Вкусная еда - это наслаждение". И то высокопарно. "Не ходи по косогору - сапоги стопчешь", - усмехнулся я, вспомнив К. Пруткова.
Я внимательно присмотрелся к той, которая откликнулась на имя Тоня, и, может, даже стал прислушиваться.
Это была небольшого роста брюнетка с серыми красивыми глазами. У нее была такая теплая фигура, что перехватывало дыхание. Она была так привлекательно проста в общении и так гармонична...
- Что имеем - не жалеем! Потеряем - плачем, - расслышал я ответ Тони своему невзрачному собеседнику. Интонации в ее голосе точно передавали подавленное душевное состояние.
- Не печаль бровей, Тоня, - подбодрил ее смазливый. - Что грустить, если мы потеряли даже то, чего не имели, хотя иметь могли бы. И в это твердо верили!
- Держи хвост морковкой! - сказала ей крашеная блондинка...
* * *
Мы с соседями заканчивали трапезу, когда представители второй древнейшей профессии куда-то заторопились, встали и исчезли. Щебетание журналистов, уход Тони взволновали меня. А на душе на удивление стало спокойно.
В памяти всплыло воспоминание. Как давно это было...
Я возвратился с работы, как обычно, поздно. Позвонил в дверь - никто не отвечал. Позвонил еще и еще раз - молчание... Пришлось искать ключи в набитом всякой всячиной дипломате.
Марина лежала около дивана без сознания. Я бросился к ней, положил ее на диван. Дышит, но в себя не приходит. Вызвал бригаду "скорой помощи".
Губы Марины показались мне синими. Я испугался, не зная, что предпринять.
Метнулся к столу. На столе на видном месте лежало письмо. Я лихорадочно стал читать:
"Мой любимый! - писала Марина.- У меня никогда не было никого родней и ближе тебя. Я даже не знала, что я смогу так полюбить.
Ты так много для меня значишь. Меня никто никогда не любил, не жалел, не ласкал, как ты. Мне так повезло в жизни, что я тебя встретила. Теперь я знаю, что такое любовь..."
Я попытался нащупать ее пульс. Или мне показалось, что сердце билось?
Я стал читать дальше.
"Ты такой чистый, честный человек. Ты очень страдал в жизни за других.
Так трудно тебе. Я очень хотела, чтобы ты был счастлив. Мне казалось, что я смогу, что я все-таки способна сделать человека, самого мне дорогого, счастливым, спокойным. Чтобы ты забыл обо всем, что было, обо всем том горе, какое ты пережил..."
"Какая я сволочь! - покраснел я. - А все - этот дикий бизнес. Сделки, сделки... Сделки с совестью..."
"Я занимаюсь всем и не имею ничего. Я теряю с каждым днем тебя и твою любовь. Я ничего тебе не даю. Такая моя любовь тебе не нужна, ведь тебе плохо, и я не знаю и не могу сделать хорошо, - читал я дальше. Почерк потерял устойчивость.- Но я тебя очень люблю. Я так ждала в жизни тебя.
Нет, я не ждала, я думала, что ничего такого у меня в жизни не будет. Может быть, выйду замуж, чтобы не быть одной или убить себя на общественной работе.
Только ты обо мне не думай плохо. Я жила только одним тобой, у меня никого никогда не было и уже не будет. Ты очень хороший. Прости меня за эту последнюю ьолью Я в бога не верю, значит, и никому не нужна. Я не могу без тебя и не могу все бросить ради тебя. Я недостойна твоей любви, - раз я даже не понимаю тебя. Но без тебя я не могу жить, поэтому я решила умереть..."
Я прекратил чтение, сел рядом с Мариной. Стал внимательно рассматривать черты до боли знакомого лица...
Бригада "скорой помощи" потребовала ее госпитализации. Я упросил, чтобы Марина осталась дома, чтобы случившееся осталось тайной. Сделал все возможное, и, убедившись, что жизнь Марины вне опасности, бригада уехала.
- Ты здесь, Илюша? - спросила Марина, очнувшись ночью. - А что со мной?..
* * *
Поужинав и проходя мимо стула, на котором сидела Тоня, я обнаружил забытый сверток. Взял его, отделался от сотрапезников шуткой и пошел в парк...
Дежурный сказал, что журналисты здесь не отдыхают, просто заскочили поужинать.
Я и сейчас не понимаю, почему я взял этот сверток.
"Что ж! Случай, точно, не надежен, но щедр!" - думал я, читая повести И. Постного, которые оказались в этом свертке.
"Главное - отделить человека от семьи и заставить его потерять семейные привычки", - резанули меня в рукописи слова основателя тайной ложи карбонариев.
"Человек рожден непокорным. Разжигайте в нем это чувство непокорности до пожара. Сейте в семьях отчуждение, раздражительность, склочность, мелочность...."
- вещал мордастый Пикколо-Тигр.
Вот они, эти повести.
И.П.
ПОВЕСТЬ ПЕРВАЯ
Памяти Юрия Романькова
1. ДРУЗЬЯ
Однако, - нужды нет лукавить,- Душа, минуя давность лет, Той горькой памяти оставить Еще не может, и - нет-нет - В тот самый заступает след.
А.Твардовский, "За далью даль."
Словно легкая лента, брошено Калужское шоссе по холмам и лесным массивам.
В окружении тополей и ракит стада коров безмятежно лежали вдоль него. Журавлиным клином уплывало шоссе в туманную даль. Места эти славились своими березовыми и ореховыми лесами, прозрачными и звонкими. Грибов, орехов в этих местах было так много, что их возили возами, машинами. Места эти славились и вишневыми садами. Весной едва не вся Москва стекалась смотреть бушующее белое море цветущих вишневых деревьев. Славились эти места и боевыми событиями, бывшими и во времена нашествия Наполеона, и в более поздние времена. В честь победы над Наполеоном была поставлена стела у села Коньково. А доты были сооружены защитниками Москвы в период Великой Отечественной войны...
* * *
Совхоз "Воронцово", разместившийся по преданию на территории бывшей усадьбы графа Воронцова, когда-то процветал, уходил своими огромными пространствами далеко за горизонт.
Совхоз снабжал ОГПУ свининой, свежими ягодами и фруктами...
Отец и мать мои, крестьянские дети, оказались в совхозе "Воронцово"
по вербовке. Отец работал в совхозе на лошади, мать - в поле.
- Вместе с председателем раскулачивать дедушку твоего пришли трое, вспоминал отец.
Обычно малоразговорчивый и кроткий, отец, видно, не мог забыть эту кровоточащую рану.
- Дедушка твой был хорошим хозяином, как и все в округе. Продавать не продавали, но себя кормили, и гостей было чем накормить, напоить. А нас было семеро: три сына и четыре дочери. Отнимать-то было нечего - корова да хромая лошадь... Ан нет же! Чтоб знали впредь! Не задавались чтоб лишний раз. Знали, чья возьмет и всегда брать будет! - вздыхал отец. - Это относилось больше к дяде твоему, Ивану. Иван председателю был как бельмо на глазу.
Очень уж они соперничали, любили одну и ту же...
Отец мой любил своего старшего брата. Деревенские дети всегда тянутся к старшим - словно им не хватает родительского тепла и ласки.
- Я и тебя-то назвал Иваном в честь брата, - вспомнил отец. - Иван в молодости был красивый. Это теперь сморщился, только и остались орлиные острые глаза над острым носом с горбинкой. А был высокий, стройный, отчаянно смелый!..
"Ты што пришел-то?" - спросил твой дедушка председателя.
"Давай-ка составим опись имущества. Того требуют революсьонные правила", - ответил председатель.
Отец задумчиво помолчал, потом решительно продолжил:
- По лицу видно было, что врет, оттого становится еще наглее...
"Ну, что надулась-то? Не обижали пока, а ты уж надулась!" - сказал председатель, глядя на бабушкин живот.