Разведчик - А. Макаров

Вдруг над головой разведчика громко фыркнул конь. Стрелков упал лицом в мох. Прошло несколько минут, пока он решился приподнять свою голову от земли. Гать и болото остались позади. Рядом, шагах в двух от него стояло несколько лошадей. Они, посапывая, мягко жевали листву. Сбруя коней была пестрой: желтые английские седла и черные русско-крестьянские уздечки, японские массивные саквы у аккуратных казачьих седел. Хвосты и гривы животных были длинны и косматы.

— Форма не наша, — сообразил разведчик, — надо назад… Но где люди?

Он стал считать лошадей, но звук голосов привлек его слух: люди были в двух саженях, и Стрелков скорее почувствовал, чем услышал их дыхание. Он попытался отползти назад, поднял руку, чтобы придержать фуражку, и, как укушенный, отдернул ее назад… Шагах в десяти стоял человек. Широким плечом он прислонился к дереву и спокойно курил коротенькую трубку. Ствол нерусского ружья был прижат к груди, на которой четко сверкали кресты.

Словно прибитый к земле невидимыми гвоздями, Стрелков затаил дыхание. „Беги… назад… — стучало в голове, — я от дедушки ушел, я от бабушки ушел… Эх, мама“…

Часовой взял ружье. Стрелков закрыл глаза. Нестерпимо чесалась подошва правой ноги.

Он дотянулся губами до какой-то зелени, беззвучно сощипнул ее, словно во сне пожевал и проглотил. Дышать стало легче.

— Этот Лука, видать, старый разбойник, — громко сказал чей-то невидимый голос.

— Лука Рыбин всыплет перцу красноголовикам. Он теперь в Кадинском царь и бог! — проговорил другой голос.

— Па-а Сибири я скитался… — тихонько затянул кто-то пьяным голосом.

Не сводя глаз с часового. Стрелков отцепил от пояса свои гранаты. Кто-то захохотал.

— Щенок, — вдруг заорал первый голос.

— Господа, вы не пьяны…

— Ах, вы так, синьор!..

— Господа…

Люди повскакали. Чья-то шашка прозвенела о ветки дерев и вонзилась в колодину в полуметре от Стрелкова. Ухнул выстрел. Часовой бросился к дерущимся. Стрелков на секунду смешался, затем решительно вырвал кольца гранат и швырнул их в середину свалки… Мощью взрыва его подбросило вверх, воздухом сорвало фуражку, швырнуло в лицо землею. Он протер глаза и схватил карабин. Кто-то барахтался в дыму взрыва. Стрелков, не целясь, дважды выстрелил. Чья-то лохматая фигура метнулась к коням.

— Стой, убью, — гаркнул Стрелков, но человек был уже в седле и исступленно колошматил каблуками бока лошади, привязанной к дереву. Та хрипела и вертелась вокруг ствола. Стрелков на-бегу достал патрон и кинулся к дереву.

— Слезай, — приказал он, — слезай, болван, вишь, конь на привязи!..

Человек, бормоча проклятия, скатился с седла.

— Ложись, — скомандовал Стрелков.

Человек грохнулся наземь.

Стрелков легкой петлей коновязной веревки спутал пленного, перезарядил карабин и прокрался к месту взрыва.

Среди шинелок, оружия, сакв, мешков и бутылок лежали двое неподвижно, разбросав руки. Рядом с ними третий пытался встать на колени, но тотчас падал на живот. Четвертый судорожно взводил курок нагана, но пальцы не повиновались ему. Кто-то с ревом, падая на каждом шагу, на локтях уползал к гати.

Стрелков кинулся за ним, но грянул выстрел, пуля лизнула его волосы и, чмокнув, впилась в кедр. В кустах орешника повис оранжевый дымок. Там сидел на корточках человек и целился в Стрелкова из нагана. Черная фуражка его сползла набок и касалась поднятого плеча. Стрелков присел, вскинул карабин, и человек медленно упал навстречу выстрелу.

Стрелков оглянулся, приподнялся, затем встал и с усилием расстегнул ворот гимнастерки. Он оперся рукой о дерево: сверху за воротник скатились две холодные капли.

Стоны раненых отрезвили его. Больно стиснув зубы, разведчик трижды тщательно прицелился и трижды выстрелил: стало тихо.

Потом он собрал оружие убитых, обвешался гранатами, связал трофеи в тюки и отнес их к лошадям. Построил их в вереницу, связал поводьями за хвосты одна к другой и навьючил. Только тогда Стрелков дважды призывно свистнул. Тотчас по гулкому настилу гати загремели подковы, и перед хозяином степенный и важный явился Лютик.

— Видишь, — сказал разведчик коню, — там шестеро лежат, да здесь один стреножен. И дорога нам с тобой разгорожена, пожалуйте, Лютик Меринович!.. То-то, а ты говорил…

Стрелков снял с его морды ремешок, подтянул подпруги и, подойдя к пленному, пристально оглядел спутанного человека. Тот был длинен и худ, и казалось, наскоро сколочен из обструганных палок и кое-как втиснут в поношенный мешок человеческой кожи. Выцветшее офицерское обмундирование лоснилось пятнами жидкого коровьего помета.

— Живота али смерти? — грозно спросил Стрелков.

Пленный вздрогнул, побледнел и, уперев в Стрелкова ненавидящий взгляд, плюнул.

Затем хрустнул своими палками-костьми и заплакал, отвернувшись к кусту папоротника.

— Где тут банды? — еще строже спросил Стрелков.

Пленный молчал.

— Тьфу, мокреть!.. Ну-ка, в карманах нет ли нагана али бомбовки?..

Стрелков обыскал пленного и сказал:

— Сейчас я тебя развяжу. Бежать не вздумай… Побежишь, кожей подаришь, понял… Я летучую мышь ночью в глаз бью, — прихвастнул Стрелков и сам ухмыльнулся своей выдумке. — Ступай, теперь у своих дружков карманы вывороти, а я над тобой с карабином постою!

Словно не поверив тому, что он развязан, пленный минуту посидел на земле, внимательно огляделся.

— Обыскивать? — вздрагивая, спросил он глухим голосом.

— Да…

Пленный недоверчиво встал, также недоверчиво покосился на Стрелкова и опрометью бросился к трупам. Стрелков последовал за ним.

— Да ты не прыгай, — добродушно сказал он, — оружие я тебе там не оставил!.. Ты письма давай, бумаги. Побрякушки с грудей тоже сымай… Н-ну!.. Чего расшеперился, шарь быстро!

Когда с обыском убитых было покончено, Стрелков приказал пленному надеть три шинели.

— Да что вы… гражданин…

— Сам знаю, что гражданин… Одеть! Вот так. Хоть тебе тесно, да мне надежно!.. Я тебя, милок, к товарищу Лонову живым доставлю, понимаешь, живьем?!. Товарищу Лонову ты, ой-ой-ой, как пригодишься!..

Стрелков крепко опоясал пленного ремнем пряжкою назад, подсадил его в седло и вскочил на своего Лютика, весь обвешенный оружием.

— Помни про летучую мышь, — предупредил он пленного, — либо ты мне попутчик до Коркина, либо — к бабке на небо!

Затем он закурил папироску, высоко поднял руку и смаху отпустил ее:

— Вперед, марш, ма-арш!

Навьюченные лошади вытянулись в вереницу и вскоре перешли на крупную рысь.