Я есть Бог - Сергей Сергеевич Казанцев

- Что пойму?! Что вы меня бросили одного, что я должен понять?! Ты прекрасно знаешь Томас, что мне не удержать курдов, теми силами, что я имею! - перешёл на крик Турецкий президент.

Тело онемело, звуки удалились, зрение стало не четким и расплывчатым, комната и сам Томас стали распадаться на отдельные тени и вытянутые и изгибающиеся контуры, при этом сознание оставалось ясным. Президент Турецкой Республики испугался, замолчал и стал плавно опускаться на диван, но дивана не оказалось и его спина провалилась в тёплую, обволакивающую воду, в которую он погружался медленно при этом мягкая и тёплая упругость воды его успокаивала, почти убаюкивала. Комната где они находились с Томасом растворилась, вокруг блистали разные размытые и нечёткие краски, которые самопроизвольно собирались в какой-то пока, что непонятный рисунок. Звуки так же исчезли, а через несколько минут, часов или вечность, было непонятно сколько это состояние длиться, время исчезло, он стал слышать равномерный, приближающийся звук.

Только, что избранный своим народом Президент Турецкой Республики увидел мужчину, лежащего на полу, внутри помещения стены и пол которого были из шкур. Освещалось это небольшое помещение двумя лучинами закреплённые в расщеп палок, воткнутых в земляной пол. Мужчина умирал, он чётко это осознавал, а он Президент некогда великой Османской империи, а ныне Демократической Турецкой Республики, стоит над мужчиной одетого в шкуры, с длинными волосами, заправленными в хвостик, с неопрятной и неухоженной бородой и усами, равномерно ударяя в кожаный бубен, напевает на незнакомом языке песню, слова которой он понимает, призывая предков помочь мужчине лежащего перед ним перейти реку, чтоб встретили его на том берегу и помогли в загробной жизни.

Чёрный дракон

Мы не знаем, как распорядиться единственной, короткой жизнью, а мечтаем о второй, притом вечной.

Анатоль Франс.

Чёрный Дракон.

Ночь выдалась тяжёлой, и старый шаман Кесо очень устал, всю ночь он разговаривал с предками, с начала он просил спасти их вождя от смерти, который получил ранение в грудь, сражаясь с немногочисленным отрядом степного племени, что живёт в степях и постоянно делает набеги на племена, живущие у реки. Потом, когда понял, что предки решили забрать их родового вождя, к себе за реку, приготовил зелье из грибов, дал выпить вождю и пел многие часы песню уходящих за реку с туманом, славных предках встречающих своих не менее славных потомков, о зелёных лесах, синей реке полную жирной рыбы, многочисленных и тучных стадах зубра, пасущегося на равнине, за рекой с туманом.

Вождь умер под утро, когда солнце только показало свои лучики из-за горизонта. Сейчас в жилище слышался вой женщин, плач детей и причитания мужчин, шаман Кесо выполнил свои обязательства и передал душу вождя предкам. Тело мужчины забрали из неказистой хижины шамана и перенесли в родовой дом, для подготовки тела к путешествию к предкам, в загробный мир. Сам Кесо отдыхал от бессонной ночи сидя на бревне, поваленного дерева, на берегу реки и наблюдал за восходящим солнцем, слушал щебетания птиц, стрекот насекомых, всплески рыбы в реке, жизнь продолжила своё течение, но уже без вождя.

Селение гудело как улей, шла подготовка к тому, чтоб проводить вождя как положено по их обычаю речного народа, в место, что называлось заречье, откуда никто уже не возвращался. Селение представляло из себя один большой дом, покрытый соломой, сделанный из брёвен дуба, которые от времени уже почернели. В доме были полы из обтёсанных брёвен, узкие окна, с закрывающимися ставнями во время холода, большая печка, выложенная из глиняных кирпичей, в которой готовили еду, обогревали дом, а на печке было место где спали малые дети. В печке готовилась еда от этого в доме было жарко, дверь, что назывались воротами была на распашку открыта.

Дети как ни в чём не бывало бегали из избы на улицу играя в свою детскую игру, их никто не останавливал и не ругал, в роду не принято было ругать детей. В доме, не смотря на жару был установлен большой стол, на котором лежал огромный деревянный погребальный щит, на щите находился вождь рода, одетый в белую одежду, а поверх неё боевые доспехи. Доспехи были новые, сделанные из прессованной кожи, дерева и костей животных. Руки вождя были скрещены и связаны на груди, а в ладонях зажата деревянная статуэтка медведя, хранителя их рода и праотца первых людей. На лавках вокруг стола, сидели угрюмые люди, одетые в шкуры и платья похожие на мешковину, ткань которая получалась из грубой отделки льна.

Несмотря на грубость и неказистость одежды, одежду украшали множеством разных плетённых украшений с вплетёнными в них ракушками, яркими перьями и деревянными крючочками, которые использовали вместо пуговиц. От этого их одежда не казалась такой уж примитивной, а наоборот выглядела богатой и ухоженной. Непосредственно возле стола, на полу под ним, были женщины преклонного возраста, они стояли на коленях и плакали громко на взрыв, били себя по голове и рвали волосы. У изголовья погибшего вождя стояла девушка лет четырнадцать - пятнадцать в дорогом, белом платье с покрытой белым платком головой, девушка была женой вождя рода.

- И пойду я дорогою отцов и дедов, предков нашего рода, да вскормят меня молоком первой матери людей, да наполнит меня первородное молоко жизнью в моём следующем воплощении. – Подняв руки вверх причитала девушка в белом одеянии.

- Встретит тебя отец наш, да отведёт к матери земле, что вскормит тебя молоком первородным, да возродишься ты Братислава как на земле, так и в небесах среди богов и предком наших. – Отвечали ей люди, а женщины, что находились на коленях возле стола с телом вождя, начинали кричать ещё сильнее.

- Да расступиться туман, да увижу я солнышко ясное, и закричу, что младенец при рождении, сообщив всему роду, что пришла я в земли предков, а муж мой подле меня стоять будет, а я подле него и будем мы оба живы, возрождённые, отцом нашим. – Девушка в белых одеяниях поклонилась три раза людям сидевших на лавках вокруг стола с погребальным щитом и телом на нём.

Люди встав также поклонились трижды девушке и её покойному мужу.

Тем временем на берегу реки готовилась ладья, для последнего своего