Заметки кладоискателя. Выпуск №25 - Александр Косарев

Вопрос: почему вы вернулись сюда только через двадцать пять лет?

Ответ: потому что раньше здесь были немцы, несколько лет, затем это была территория панской Польши. Лишь осенью 1939 года здесь установилась советская власть. Зимой и ранней весной землю не покопаешь. Поэтому по различным причинам мы с сыном смогли приехать сюда лишь 28 июня 1940 года. О том, что мы будем искать, я сыну не говорил, сказал только, что можем разбогатеть. Но мы ничего не нашли. Я не смог узнать место. Деревня эта сгорела, наверно еще во время той войны. Местность сильно изменилась. Теперь здесь всюду растут леса.

Вопрос: опишите запомнившиеся вам ориентиры местности?

Ответ: во-первых, местность была совершенно безлесной, лишь кое-где росли кустарники. Немецкий блиндаж, в который мы зашли, был вкопан прямо в склон небольшого холма. Холмов было множество, большинство из них не округлые, а продолговатые, как хребты. Кое-где попадались большие валуны. Блиндажей тоже было много, они были врыты в склоны холмов, противоположные линии русских окопов. Снарядные воронки тоже попадались довольно часто. Других запоминающихся примет не помню.

Вопрос: на какой глубине закопаны ящики?

Ответ: на глубине около двух метров, даже меньше, поскольку со дна воронки можно было увидеть сапоги товарищей. Нет, по-другому. Ящик с казной был высотой сантиметров пятьдесят-шестьдесят. На него поставили штабной – такой же высоты и рядом сундук генерала, тот был сантиметров на десять выше, но размерами меньше. Сверху сантиметров на десять лежали чехлы со знаменами и сабли. И на них слой песка штыка лопаты на полтора-два глубиной, т.е. сантиметров сорок. Почва была исключительно песчаная, с мелкими камушками. Кое-где росла трава и кусты. Еще в плену я нарисовал по памяти приблизительную схему, которую периодически перерисовывал.

Вопрос: где эта схема?

Ответ: я ее выбросил, когда увидел людей, которые шли нас задерживать. Но я ее помню и могу сейчас нарисовать.

Прочитано. Записано правильно. Прилагаю собственноручно нарисованную схему, где закопаны ящики. Буевич.»

Вскоре после этого разговора «Дело о шпионаже в нарочанских лесах», столь блестяще раскрытое по горячим следам, было завершено. Результат разбирательства был вполне предсказуем.

Выписка из приговора особого совещания УНКВД Вилейской области от 23.10.1940:

«…Буевича И. Л. признать виновным в участии в контрреволюционном восстании и в шпионской деятельности в пользу Германии и Польши и на основании статей 58—2 и 58—6 приговорить к высшей мере наказания…

Буевича А. И. признать виновным в шпионской деятельности в пользу Германии и Польши и на основании статьи 58—6 приговорить к 10 годам заключения в ИТЛ…».

Не буду раскрывать, пишет далее господин Иванов-Смоленский, каким образом мне попали в руки копии этих документов. На первый взгляд их содержание говорило о подлинности содержащихся в них сведений. В уголовном деле больше не было документов, указывающих на результаты поиска закопанных ящиков. Логично было предположить, что их не нашли. На это указывало, во-первых, отсутствие в приговоре особого совещания упоминания о судьбе сокровищ.

Далее вспомним время возможных поисков. Конец сентября – начало октября 1940 года. Потом ноябрь, земля уже мерзлая. Зимой и ранней весной 1941 года копать нельзя по тем же причинам. А с 24 июня 1941 года в этих местах снова надолго обосновалась немецкая армия. Кроме того, судя по материалам дела, энкаведешники откровенно не верили в существование закопанных ящиков. И поэтому вряд ли они прилагали большие усилия в этом направлении. Упор делался на шпионаж, и это косвенно подтверждается другими сведениями о предвоенном периоде, тогда шла сплошная охота за шпионами.

Да, конечно, в те, дикие по нынешним понятиям времена, «органы» легко шили подозреваемым шпионаж в пользу Бразилии или даже Уругвая. И никого особо не заботил тот факт, что потенциальные зэки сильно затруднялись называть даже континент, на котором расположены столь экзотические государства. Но в такие отмазки никто не верил, и верить не хотел. Ежовцы легко сажали в расплодившиеся по всей стране лагеря даже военную элиту Красной армии. А здесь был какой-то кустарь-единоличник, выдумывающий невесть какие небылицы. Поэтому и не утруждали себя товарищи из Вилейской области сбором достоверных доказательств подтверждающих сказанное Буевичем. А ведь главным доказательством были именно ящики с имуществом 34-го корпуса. Вы поняли, о чем я говорю?

Встает другой вопрос, а всю ли правду солдат говорил в части местоположения клада генерала Вебеля? Он мог неумышленно направить поиск в другое место, – скоротечность и экстремальность событий того дня, прошли многие годы, видоизменилась местность, потеряна память и тому подобное сами по себе могли дать ошибку в поисках. А мог, конечно, и умышленно приврать. Может быть, втайне рассчитывал на недоказанность шпионажа, получение небольшого срока и по отбытии оного – возвращение к предмету поиска. Ведь искомый предмет того заслуживал. Честно говоря, я даже не пытался прикидывать ценность этого клада, но… вернитесь ещё разок к описанию содержимого ящиков.

Вскоре удалось выяснить, что такое наступление действительно было. Удалось отыскать статью в томе 3 Всемирной истории войн (авторы Р. Э. Дюпюи и Т. Н. Дюпюи): 18 марта 1916 г. СРАЖЕНИЕ У ОЗЕРА НАРОЧЬ. Привожу небольшую выдержку из неё.

«В ответ на призывы со стороны Франции, русские силами 10-й армии (командующий – генерал барон Ф. В. Сиверс) начали наступление в районе Вильно – озеро Нарочь, рассчитывая тем самым отвлечь часть немецких сил из-под Вердена. Несмотря на проведение двухдневной артиллерийской подготовки – самой массированной изо всех, проводившихся на Восточном фронте, – русское наступление увязло в весенней грязи. Его цена – от 70 до 100 тысяч жертв (совокупно убитыми и ранеными, в том числе – 10 тысяч пленными) … Немецкие потери составили около 20 тысяч человек (совокупно убитыми и ранеными)…».

Нарочанская операция началась 18 марта 1916 года в 12 часов 20 минут после артиллерийской подготовки. Главный удар наносила 2-я русская армия под командованием генерала от инфантерии Александра Францевича Рагозы, который фактически являлся командующим 4-й армии, но с марта одновременно командовал и 2-й армией, заменяя заболевшего генерала В. В. Смирнова. Армия была разделена на три группы:

Конец ознакомительного фрагмента.