Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

— Вполне здорова, — Докки через силу дотронулась губами до его лба, быстро высвободила руки, которые Ламбург неохотно отпустил, и предложила гостям присесть.

Елена Ивановна сухо кивнула враз притихшей Мари, поджала губы и села на диван. Госпожа Ларионова не одобряла дружбу дочери с кузиной, поскольку некогда — тому прошло лет двадцать — поссорилась с матерью Мари, своей старшей сестрой. С тех пор сестры не общались и не разговаривали друг с другом, и Докки даже не подозревала о существовании кузины, пока не познакомилась с ней на одном из приемов несколько лет назад. Случайно выяснив, что приходятся родственницами, они начали общаться и через некоторое время стали близкими подругами.

— Вольдемар заехал к Щербиным, но вас там не оказалось, — заговорила Елена Ивановна, обращаясь к баронессе, — и monsieur Ламбург пожелал самолично осведомиться о вашем самочувствии. Мы встретились с ним на Проспекте, и я также решила вас навестить.

— Вам не стоило себя затруднять, madame, — холодно сказала Докки.

— Вы — моя дочь, — отвечала на это госпожа Ларионова, не обращая внимания на неприязненный тон дочери. — Естественно, я сочла своим долгом увидеться с вами и заодно призвать вас не пренебрегать родным братом и его семьей. Ваш отказ — и должна заметить, под пустым предлогом — посетить прием у Мишеля и Алексы крайне их расстроил. Тем удивительнее наблюдать ваше тесное общение с кузиной вместо налаживания добрых отношений с самыми близкими родственниками.

Докки покосилась на Ламбурга, раздосадованная, что мать затеяла подобный разговор в присутствии посторонних.

— Я уже поделилась с monsieur Ламбургом нашей небольшой семейной проблемой, и он всецело поддерживает мое стремление уладить все эти недоразумения, — сообщила госпожа Ларионова.

Вольдемар согласно закивал головой.

— Ma chèrie Евдокия Васильевна, — гулко провозгласил он. — Ваша матушка совершенно права, утверждая, что вам не следует обижать monsieur Ларионова и его супругу — очаровательную madame Алексу, а также их прелестную дочь Натали. Они всегда рады видеть вас и принимать в своем доме! Недавно я имел доверительную беседу с Михаилом Васильевичем. Он признался, что весьма огорчен размолвкой с вами, и очень надеется…

«Еще бы он не был огорчен! Мишелю нужны деньги, следовательно, ему нужна я, чтобы в очередной раз оплатить его долги», — подумала Докки. Ей было весьма неприятно, что родственники прибегли к посредникам для урегулирования семейных конфликтов и что Ламбург позволяет себе вмешиваться в ее дела.

— Непременно, — пробормотала она в ответ на пылкую речь Вольдемара, не желая вступать с ними в споры и только надеясь, что визитеры не задержатся надолго в ее доме. Но госпожа Ларионова, основательно устроившись на диване, принялась читать дочери нотации о ее сестринском и дочернем долге, которым якобы она пренебрегает. Докки по обыкновению не приняла близко к сердцу укоры матери, которая всегда была ею недовольна.

Госпожа Ларионова сердилась на дочь за то, что та была финансово независима и не желала поделиться с близкими родственниками своим состоянием и не прислушивалась к советам родителей. Не менее обидным для Елены Ивановны было и то обстоятельство, что для баронессы фон Айслихт были открыты двери в те дома высшей петербургской знати, куда представители пусть обедневшей, но старинной дворянской фамилии Ларионовых не мечтали и попасть.

Докки же, будучи поздним и нелюбимым ребенком, давно смирилась со своим незавидным положением в семье, где никогда не чувствовала себя родной и желанной. С ранних лет отец не замечал ее, у матери она всегда вызывала раздражение, брат — а впоследствии и его жена, и дочь — относились к ней с плохо скрываемым пренебрежением и даже презрением. Но если в детстве Докки мечтала завоевать любовь родителей и брата, удостоиться хоть доли ласки и внимания, то теперь ей от них уже ничего не было нужно. Для внешнего приличия она поддерживала отношения со своей семьей, нанося короткие визиты на именины и в праздники. Родственники также не стремились общаться с баронессой, вполне довольствуясь получением от нее денег да пригласительных билетов на престижные увеселения в высший свет, которые не могли раздобыть без ее помощи.

Тем временем Вольдемар Ламбург в присущей ему напыщенной и витиеватой манере рассказывал Мари о своем новом назначении.

— Да-с, madame, смею уверить, министр был мной весьма доволен, весьма доволен-с, — зычным голосом разглагольствовал он, иллюстрируя свою речь неуклюжими взмахами больших рук. — Когда он увидел, что я все еще нахожусь в приемной — я сидел там с утра, а шел уже третий час пополудни, — то отдал должное моей усидчивости и желанию услужить, да-с… Его сиятельство незамедлительно принял меня, и я смог передать пакет лично, из рук в руки, так сказать. Так что теперь я буду служить секретарем, да-с, в подчинении у самого…

Елена Ивановна одобрительно улыбнулась Вольдемару и тихо сказала дочери:

— Господин Ламбург получил повышение. Теперь он коллежский советник и не последний человек в канцелярии. Впереди у него хорошая карьера. Он сказывал мне, что сделал вам предложение.

Докки нахмурилась, а госпожа Ларионова с некоторым беспокойством в напряженно зазвучавшем голосе выдавала истины, которые каждая мать непременно должна высказать своей неустроенной дочери:

— С вашей стороны было недальновидно ему отказывать. Вы уже не первой молодости и вряд ли сможете подыскать себе лучшую кандидатуру в мужья. У него есть кое-какое состояние, министр к нему благоволит, да и выглядит Вольдемар вполне представительно. Хотя, учитывая вашу неспособность иметь полноценную семью, возможно, вы поступили осмотрительно…

Мысленно ругая Ламбурга за болтливость, Докки покосилась на него, но он, увлеченный своим рассказом, не заметил ее укоризненного взгляда. Впрочем, он бы его и не понял — Вольдемар относился к тем счастливым представителям человечества, которые видят и слышат только себя.

Он действительно сделал ей предложение, но она его не приняла. Докки не хотела выходить замуж, слишком дорожа своей независимостью, чтобы добровольно ее лишиться. Были и другие причины для отказа, для нее весьма весомые, которые многие из ее знакомых восприняли бы, вероятно, как несерьезные и несущественные.

— Я не собираюсь повторно замуж, madame, — ответила она матери.

Та кивнула, успокоенная ответом дочери, и обратилась к Ламбургу с расспросами о его нынешней службе. Вольдемар отвечал со всевозможными подробностями и так громко — он всегда был невозможно громогласен, что даже Елена Ивановна вскоре сделала попытку прервать его монолог.