Разум VS Мозг. Разговор на разных языках - Роберт Бертон

Зазор между тем, что происходит в мозгу, и тем, что переживается сознательно, до сих пор остается terra incognita

В ходе эволюции наш мозг развивался по частям; противоречия, несоответствия и парадоксы оказались встроены в наши когнитивные механизмы. Наша биологическая конструкция заставляет нас испытывать необоснованные чувства в отношении себя, своих мыслей и действий. Мы обладаем безудержным любопытством и желанием понять, как устроен мир. Мы выработали поразительную способность видеть во всем схемы и закономерности независимо от того, существуют ли они вне нашего восприятия. Прибавьте ко всем этим характеристикам объективные когнитивные ограничения и получите общий фон, на котором развивается современная нейробиология.

С моей точки зрения, первым шагом любого научного исследования должно быть честное и открытое признание ограниченности человеческого мышления. Но сотни выпускающихся книг и статей о нашей врожденной иррациональности мало что делают для того, чтобы обуздать слишком далеко идущие выводы, порождаемые верой в чистое рациональное мышление, которая по-прежнему кажется непоколебимой. Для нейробиологов и философов, как и для каждого из нас, примитивное внутреннее переживание собственной правоты является гораздо более убедительным, чем идея, что мощь нашего рационального мышления имеет свои границы.

Выдающийся нейробиолог Антонио Дамасио уверенно заявляет, что объяснение сознания уже рядом [4]. Философ Дэниел Деннет недавно сказал: «Я не вижу причин полагать, что мозг не может понять методов собственного функционирования. Только оттого, что мозг сложен и состоит из 100 миллионов нейронов и квадриллиона синаптических связей, мы не должны заключать, что не сможем разобраться, что в нем происходит» [5]. Некоторые ученые, как ныне покойный нобелевский лауреат Фрэнсис Крик, убеждают, что мозг и разум – это одно и то же и что разум может быть использован для того, чтобы сделать это утверждение. Количество таких грандиозных прогнозов, скорее всего, будет расти, поскольку все больше людей выходит на популярное и конкурентоспособное поле нейробиологии (в 2009 г. свыше тысячи выпускников вузов получили степень доктора философии[4] в области нейробиологии наряду с еще большим количеством этих степеней, присужденных в смежных специальностях, в частности психологии, не говоря уже о десятках тысяч тех, кто уже трудится в этом поле).

Мы находимся в поворотной точке истории самопонимания. Предлагаем ли мы результаты фМРТ-сканирования в качестве доказательства наличия сознания, заявляем ли, что можем использовать данные об электрофизиологической активности мозга для чтения мыслей и детекции лжи, объявляем ли, что конкретные гены отвечают за определенное поведение, – все это часть процесса переопределения нейробиологией человеческой природы. Наука – это путь проб и ошибок. Чтобы отделить плохие научные данные от хороших, требуется время. Тем не менее в этой все более ускоряющейся среде, где обладание информацией выдается за мудрость, а потребность общественного признания зачастую берет верх над осторожностью и необходимостью проверки результатов, поспешные научные выводы становятся нормой, и это нередко приводит к комическим последствиям, по крайней мере, когда последствия не оказываются трагическими. Что сейчас действительно необходимо, так это устойчивая методика изучения взаимоотношения мозга и разума, которая не уходила бы в прошлое с каждым очередным исследованием или наблюдением. Если 2500 лет не принесли нам единого и целостного представления о разуме, настало время рассмотреть альтернативные возможности.

Чтобы понять точку зрения, изложенную в этой книге, представьте, что вам не терпится приступить к исследованиям, но у вас нет необходимого самого современного микроскопа. Вам удается добыть его у друга, владельца магазина подержанного высокотехнологичного оборудования. Вы понятия не имеете, кто был предыдущим владельцем микроскопа, в каком он состоянии и можно ли доверять словам друга, что он «отлично работает». Как любой первоклассный специалист, начиная исследование, вы сначала проверите линзы микроскопа, чтобы убедиться в отсутствии загрязнений, дефектов и специфических особенностей, которые могут создать оптическую иллюзию или иным способом исказить изображение. В конечном итоге точность исследований всегда ограничена качеством ваших инструментов.

Обычно, когда мы говорим об исследовательских инструментах, мы имеем в виду оборудование и метод исследования. Задача ученого – убедиться в надежности оборудования и в том, что методология не вызывает сомнений, а также обеспечить валидность и воспроизводимость результатов. Но такой способ восприятия науки не учитывает принципиальную ограниченность познания, причина которой в том, что наш разум сам выдумывает вопросы и ищет на них ответы. Если разум сам обеспечивает возможность своего изучения, возможно, имеет смысл оценить потенциальные ограничения этого инструмента так же, как мы оцениваем несовершенства оптики микроскопа?

Моей целью при создании этой книги было бросить вызов некоторым базовым допущениям, пропитывающим все поле исследований мозга – от традиционной нейробиологии до когнитивной психологии и теоретических аргументов, выдвигаемых философией сознания. Хотя экспериментальная когнитивная наука и более фундаментальная нейробиология часто рассматриваются как самостоятельные дисциплины, действующие на различных уровнях изучения (клинический против уровня фундаментальной науки), я объединяю их как два перекрывающихся способа осмыслять разум. Для простоты я буду называть все поле нейробиологией. В книге есть выдержки из большого числа научных исследований, но при этом она также полагается на мои собственные мысленные эксперименты и опыт, примеры из клинической практики и даже литературные наблюдения. По-моему, эта книга – самое подходящее чтение для полуночной медитации. Моя цель не столько в том, чтобы ответить на вечные вопросы о разуме, сколько оспорить те предположения и допущения, которые лежат в основе этих вопросов. В конечном итоге эта книга ставит под сомнение природу вопросов о разуме, которые нам кажется интересным задавать, несмотря на то что мы не способны на них научно ответить.

Эта книга ставит под сомнение вопросы о разуме, которые нам хочется задать, если при этом мы не способны на них научно ответить

Я не рассчитываю, что моя книга непременно станет единственным или лучшим набором трактовок и подходов к основной проблеме разума. С учетом моего утверждения, что необъективность и иррациональность являются неизбежными аспектами любой цепи логических рассуждений, очень вероятно, что существуют изъяны и в моей логике, и в моем прочтении трудов других авторов. К счастью, нет никакой нужды в том, чтобы все утверждения были неопровержимы. Если хотя бы одно из моих предположений звучит правдоподобно, этого достаточно. Моя цель не в том, чтобы предложить однозначные ответы, а скорее в том, чтобы указать на потенциальные ловушки и тупики, а также способствовать росту осведомленности о сложности, которую влечет за собой и с которой всегда будет связано исследование разума как таковое. Понимание, где линзы наших основных инструментов познания изначально замутнены, позволяет нам учесть сопутствующие искажения. Если инструмент не приспособлен для конкретных исследований, то с этим ничего не поделаешь. Рискуя показаться циничным, скажу, что если у меня, как мне кажется, есть убедительная причина верить в то, что я не умею летать, то я лучше верну свои восковые крылья тем ученым, которые мне их продали, чем открою окно и прыгну за ложным выводом.

Моя книга содержит массу критики в адрес современной нейробиологии, однако в мои намерения не входит предъявить обвинение этой области науки или ее отдельным представителям. Я вдохновлен той центральной ролью, которую нейробиология и нейробиологи играют как в улучшении нашей повседневной жизни, так и в нашем самопонимании. Для изучения физического мира не существует другого метода, кроме научного, так и многие мои утверждения будут опираться на свидетельства фундаментальной и когнитивной наук.

Сегодня высказывается много критических замечаний – как со стороны общественности, так и со стороны научного сообщества – в отношении конкретных технологий, в частности фМРТ. Например, мы знаем, что фМРТ регистрирует увеличение притока крови к активной зоне мозга. Она может предоставить динамическую картину изменения уровня активности мозга в процессе выполнения задачи, мыслительной или двигательной. Тем не менее фМРТ не позволяет напрямую измерить активность нейронов. Однако моя главная цель не в том, чтобы рассматривать методические проблемы, которые могут быть преодолены в будущем [6]. Я заинтересован в том, чтобы указать на наши естественные ограничения, которые едва ли сдадутся технологическому прогрессу. В связи с этим я сосредоточусь на ограничениях самого предмета нейробиологических исследований и тех выводов, которые эта наука способна сделать с должной достоверностью. Я также не возражаю против теоретических размышлений. В конце концов, вся эта книга, хоть она и основана на научных свидетельствах, плод теоретических размышлений в чистом виде. Они-то и есть главная тема этой книги. Научный метод может принести немало полезной информации, но любое применение полученных данных для понимания разума навсегда останется личной интерпретацией, а не научным фактом.