Толмач - Александр Чернобровкин

– Вот видишь, в прошлый раз тебя дважды пришлось ставить на ноги, а сегодня с первого удержался, значит, не обманул я, – насмешливо сказал толмач. – С тебя причитается.

– Нету у меня ничего, – буркнул птичник, потирая кончик хищного носа.

– Ан, врешь! – лукаво подмигнув, возразил толмач. – Дело твое, но запомни: не последний раз спорим!

Птичник погладил шишку, покряхтел, почесал затылок и, отчаянно махнув рукой – гори все синим пламенем! – направился в пристройку к курятнику – узкую хибару, в которой едва помещались печь, лавка истол, заваленный грязной посудой и обглоданными куринымикостями, окружавшимиполу-ведерный бочонок с медовухой. Птичник сперва сам попробовал хмельное, отлив малость в расписной ковшик, а последние капли плеснул на шишку и перекрестил ее, наверное, чтобы не болела, затем нацедил гостям в медные кубки, давно не чищенные, позеленевшие.

– Не жадничай! – прикрикнул на птичника толмач, заметив, что тот наполняет кубки на две трети, заставил долить до краев, поднял свой. – За твое здоровье! – пожелал он и добавил с усмешкой. – И чтоб спорил со мной почаще!

Выпил толмач одним духом и осторожно поставил кубок на стол. Промокнув тыльной стороной ладони светло-русые усы и бороду у рта, дружелюбно хлопнул хозяина по плечу, отчего птичника перевесило на один бок.

– Жаль, дела ждут, а то бы селезней стравили, еще бы разок врезал тебе по лбу! – сказал толмач, лукаво подмигнув птичнику, и на ходу толкнул плечом дружинника, как бы нарочно, однако молодца словно припечатало к тонкой дощатой стене, а кубок вылетел из рук.

Дружинник восхищенно крякнул, будто сам двинул плечом толмача и тот не устоял на ногах, и пошагал за ним следом.

В гриднице было людно: кроме князя, сидевшего на возвышении, воеводы и попа, стоявших одесную и ощую, и бояр, разместившихся на лавках вдоль стен, у входной двери толпилось десятка два дружинников. Все смотрели на сидевшего на полу посреди гридницы посла – маленького толстого степняка, круглолицего, с раскосыми глазами-щелочками, черной бороденкой в десяток волосин и кривыми ногами, одетого в необычайно высокий колпак из серо-рыжего меха степной лисицы и бурый халат из толстой ворсистой ткани, а на шее висело ожерелье из волчьих и медвежьих клыков и черепов маленьких грызунов, наверное, сусликов. Руки он спрятал в рукава – левую в правый, правую в левый, – и казалось, что вместо рук у нехристя что-то вроде перевернутого хомута, соединяющего плечи. Сидел он смирно и как бы не замечал людей, наполнивших гридницу, но из-за раскосости создавалось впечатление, что подмечает все, даже то, что у него за спиной творится.

Толмач протиснулся между дружинниками, остановился в трех шагах от возвышения, снял шапку и поклонился князю – вроде бы старался пониже, но то ли полнотапомешала, то ли позвоночник не гнулся, то ли еще что, однако получилось так, будто равный поприветствовалравного, – и, пригладив намакушке непокорно торчавшие вихры, спросил:

– Зачем звал, князь?

Князь показал глазами на посла:

– Узнай, чего он хочет?

Толмач повернулся к басурману, посмотрел сверху вниз, прищурив глаза, точно рассматривая что-то ничтожно малое, презрительно скривил губы, точно попробовал это что-то на вкус и остался недоволен. Засунув большой палец правой руки за ремень (в левой держал шапку) и выпятив грудь, он зычным голосом, будто через поле переговаривался, задалвопрос на половецком языке. Нехристь не ответил и не пошевелился, даже голову не поднял, чтобы посмотреть на говорящего. Толмач повторил вопрос на хазарском, ромейском, варяжском и еще на каком-то, одному ему ведомо каком, языке. И опять не дождался ответа.

– Ишь, морда басурманская, никаких языков не знает! – обиженно доложил князю толмач. – Может, он немой?

И тут посол заговорил, тихо, но внятно, и длинная речь его напоминала то клекот орла, то рычание раненого зверя, то шипение змеи. Толмач какое-то время прислушивался, пытаясь выхватить хотя бы одно знакомоеслово, потом хекнул и покачал головой: откуда ты такой свалился на мою голову?! Басурман замолк ивсе уставились на толмача.

– Грозится, харя некрещеная, – послепаузы сказалтолмач ипригладил согнутым указательным пальцем усы.

– Это и без тебя поняли, – произнес воевода. – Если он пришел сюда, значит, хочет без боя получить дань. Спроси, чего исколько?

– Если не много запросит, дадим – добавилкнязь, – если меры не знает…

– …тогда посмотрим, кто кого, – закончилвоевода.

– На господню волю положимся, – дополнил поп, откормленный, с красным в синих прожилках носом.

Бояре и дружинники загомонили, забряцали оружием, правда, не очень громко.

Толмач подумал малость, достал из кармана золотую монету и кинул ее к ногам посла. Басурман, высвободил руку из рукава и грязным пальцем с черным ногтем отшвырнул монету, которая прокатилась по половице, превращаясь в дорожку желтого речного песка. Этим же пальцем нехристь начертил в воздухе круг, давая понять, что ему нужно все. Толмач не долго думая свернул кукиш и, присев, ткнул его в приплюснутый басурманский нос. Раскосые глаза-щелки, казалось, не заметили кукиша, разбежались в дальние от носа уголки, будто хотели увидеть, что творится на затылке посла. Толмач встал и отошел шага на три от нехристя, как бы давая место гневу, который сейчас должен изрыгнуться в ответ на кукиш.

Степняк ничем не показал, что обижен, протянул вперед правую руку и тряхнул ею. Из широкого рукава выпал маленький черный комок, который состоял из бесчисленного множества малюсеньких червячков, стремительно расползшихся в разные стороны, причем, чем больше их отделялось от комка, тем объемнее он становился. Толмач брезгливо передернул плечами, шваркнул об пол шапку, накрыв и комок и расползшихся черных червячков, и затоптался на ней. Из-под шапки послышались стоны, детские и женские, да такие жалобные, что у князя, попа и некоторых дружинников жалостливо скривились лица, но толмача они не остановили. Успокоился он лишь тогда, когда шапка рассыпалась на маленькие кусочки, разъеденная черной жижей, в которую превратились червячки.

Посол продолжал сидеть истуканом, однако правая бровь непроизвольно дернулась, выдавая огорчение и удивление. Басурман поднял левую руку и тряхнул ею. Из рукава вылетел плоский кружок огня, разбрызгивающий искры, и повис в воздухе под потолком – даже подпрыгнув, не достанешь. Кружок стремительно разрастался, обещая перегородить гридницу, а затем располовинить и весь княжеский терем. Толмач плюнул в кружок, не пожалевслюны, ипропал в самую середку. Плевок зашкварчал, как на раскаленной сковородке, и вместе с огненным кружком превратился воблачко розового пара, которое со звоном ударилось в потолок и лопнуло, осев на пол сиреневой пылью.