Лето в Калинке - Элли Флорес

Мама безнадёжно покачала головой, открыла рот, закрыла, заметила Ярика и поманила к себе.

Он подошёл, поймал жёсткую, загрубевшую руку и переплёл её и свои пальцы: это часто помогало.

Вроде бы и сейчас помогло. Мама просветлела, сдёрнула с его головы бейсболку и легонько провела пальцами по потному лбу. Подмигнула. Ярик подмигнул в ответ.

Обманула, значит, нет клада. Ну мама! Хитрая… Наверное, знала, что просто так на курган он не пойдёт…

А она тем временем сдвинула брови и шагнула к Приходько, да так, что он отступил на два шага.

– Завтра же собирайте людей и объявляйте: ученые официально заявили, что поиск кладов в Калинке не только противозаконен, но и бессмысленен, так как все имевшиеся ценности извлекли много лет назад.

– Как скажете, гражданочка Лопаткина. Самому уже поперёк горла это дело. А с руслановскими я наособь потолкую, что там и как.

Приходько уже рысцой нёсся в деревню, и пропеллер ему точно был не нужен, с такой скоростью.

– Ужинать идём?

Мамины глаза совсем Ярику не нравились. Он прижался к ней, потёрся, отвлекая, и ответил сразу же:

– Ага.

Они поплелись вниз, а за ними ещё кипел остатками дневной жары и разговорами археологов Малый курган.

Маруся сидела на пригорке и тщательно пересчитывала деньги, вынутые из разбитой тут же свиньи-копилки.

Сотня, вторая, третья, металлические десятки, ещё мелочь какая-то…

Одно огорчение прямо.

На такие деньги хорошую удочку не купишь.

А ей позарез, вот просто срочно нужна была удочка, чтобы ходить с ребятами рыбачить.

То есть ну их, ребят, особенно руслановских, которые до приезда Ярика её дразнили «белой глистой». Вот Ярик – он любит рыбачить, и ради него стоит пойти, обязательно.

На деньги, рассыпанные по траве, упала тень.

Она вскинула голову и прислонила ладошку ко лбу, козырьком, чтобы солнце не слепило. Высокий мужчина стоял и смотрел на неё. И то, как смотрел, Марусе не понравилось.

– Вам чего, дядь? – она на всякий случай сгребла сокровища и сунула в кармашки простого, выцветшего от стирок джинсового сарафанчика. Рукава жёлтой майки подвернулись, она их поправила.

– Мне-то? Да так, на тебя красивую посмотреть.

И гость засмеялся. Неприятным лающим смехом, от которого мурашки бежали по спине и становилось холодно в жаркий день.

Хотя уже вечер почти.

– Я не красивая, – отрезала Маруся, вскакивая. – И ухожу отсюда. Пока.

Она развернулась и пошла к дому, чувствуя взгляд незнакомца на спине, где всё ещё щекотались большущие мурашки.

Хотелось припустить, но отчего-то поняла – лучше не надо.

Впереди маячила знакомая фигура. Две! Тетя Тоня и Ярик с ней!

– Тёть Тоня-я-я! Погодите, я с вами пройду до сельмага!

И Маруся побежала к ним, от радости сразу забыв о странном мужчине.

А тот пристально смотрел вслед минуты три, затем пошёл в другую сторону, к окраине, к дому Руслановых.

Удачно, очень удачно он снял себе жильё.

– Будем здоровы, как говорил Заратустра, – и он подмигнул неизвестно кому и снова рассмеялся, лающе и холодно.

Сумерки уже наступали, и сады, мимо которых он шёл, облитые нежным светом, казались прозрачными, ветви деревьев гнулись от плодов.

Лето, ах, лето. В Калинке, что на реке Пясть.

Глава 2

Сумерки мягко падали на курган. Звенела где-то неподалёку птица – знать бы, как её зовут… Пахло травами, летом, свободой; плывшие в небе облака сливочными каплями втекали прямо в душу, и казалось, что вот сейчас и настанет какой-то определяющий миг, после которого жизнь непременно повернёт к лучшему.

Но только казалось.

Человеческой беспокойной душе, с её тревогами и страстями, тесно было в кругу природы, она рвалась куда-то, и в этом порыве постоянно проигрывала. Важное.

А может, нет?..

Володя Северцов устало сел на расстеленную прямо на земле куртку-ветровку и забулькал водичкой. Тяжёлый денек выдался. Нет, на легкотню он и не рассчитывал, записываясь в этот лагерь, но…

Если быть честным, признался он самому себе, то угнетали, скорее, не жарища, грязь, мухи и неумелые новички, которым по сто раз приходилось объяснять, с какого конца за кирку браться.

Люся Решетникова, белокурая малявка с норовом василиска – вот кто был главной занозой в его, володиной, душе.

Познакомились они ещё перед отъездом, на «смотринах» – собрании студентов и преподавателей, где руководители практики давали вводную и терпеливо растолковывали молодёжи, как, что и когда делать. Володя шутил с приятелями и не сразу рассмотрел этот метр в кепке – весёлую, взрывчатую, с распущенными локонами девчонку. Но уж когда рассмотрел – мигом оттер в сторону пару нытиков, уже навостривших к ней лыжи, и стал очаровывать всеми доступными средствами. И ведь очаровал! Ведь согласилась в тот же вечер сходить в кино и кафе-мороженое, а потом и поцеловать. И от того поцелуя Володя ушёл то ли в параллельную реальность, то ли на седьмое небо, в общем, выпал из нашего мира и пребывал в этом блаженном состоянии всё время. Так что и мухи его не волновали, и споры куратора с лучшим другом Каримом, и жалобы Карима на родителей, не купивших вожделенную модель сотового… Любовь, как известно, эгоистична и знать ничего не желает, кроме самой себя.

Сегодня Люся осталась в Калинке, отпросилась по состоянию здоровья. Вчера её тоже на раскопках не видели. Созвонились они в обеденный перерыв, и Володя тщетно пытался добиться хоть какого-то вразумительного ответа – что болит и какими лекарствами любимая лечится. Люся была на удивление немногословна, явно скучала и разговаривала как-то… Не то что холодно. Нет, вряд ли, убеждал он себя в который раз. Точно – нет. Просто по интонации её было понятно, что какая-то ниточка, которая до вчерашнего дня невидимо тянулась от его к её сердцу, ослабла, и на ней появились задоринки.

А серьёзные ли? Он вскочил, рассердившись: сидит тут и ноет, как трехлетка, вместо того, чтобы пойти и наконец узнать, в чём проблема.

Дорога до Калинки показалась короче, чем обычно. Под горку и к красавице оно как-то само получается.

У домика, где жила Люся с двумя подругами, никого не было, хотя обычно в этот вечерний час хозяева-старики сидели на желтоватой облупленной лавочке, лузгая подсолнушки и обмениваясь замечаниями о «понаехавшей» молодежи и о том, что вот нынче старину не чтят, а в их-то годы…

Подруги, Катя и Марианна, с раскопа сразу ушли на Пясть купаться и велели передать, что будут ждать остальную компанию там.

Путь был свободен, и Володя вбежал, радостный, в дом и с порога крикнул:

– Аюшки, заюшки! Кто не спрятался, я не виноват! Люськин, а Люськин, я тебе решил…

Он не успел договорить. Откуда-то справа, из боковушки, слышались горькие, какие-то животные полустоны-полувсхлипы.

Он застыл, мучительно пытаясь сообразить, что делать. Женских слёз Володя боялся с детства, как огня, и всех плаксивых дев насмешливо звал «ивами». Вот только… когда плачет дорогой тебе человек, от него не отвернёшься и не сбежишь.

– Люсь. – Он неловко втиснулся в приоткрытую дверь, взгляд упал на знакомую узкую спину, худенькие бёдра и копну светлых кудряшек, блестевших в вечернем свете. – Зайкин. Больно тебе? Что тебе принести? Хочешь, за мороженым сбегаю…

Люся рыдала свирепо, кусая себе руку. Он инстинктивно подошёл, наклонился над кроватью, взял прядь волос и приподнял. Родной запах, самый лучший на свете для мужчины запах.

Потом Володя провёл пальцем по изящной спине, по выступавшему позвоночнику, сказал несмело:

– Опять не ела ведь. Сколько говорить, питайся нормально. Скоро буду на шею тебя наматывать, как шарф.

Попытался приобнять, убаюкать, оберечь, чтобы никто, никогда… Чтобы пальцем даже…

И вдруг она вскинулась, села на кровати, оттолкнула его прочь – почти ударила – и заорала. Так, что оглушённый Володя отшатнулся – показалось, вместо родного лица на него оскалилась перекошенная маска старухи-лицедейки:

– Пошёл вон! Клоун! Видеть тебя не могу, пошёл!

Он стоял и смотрел, моргая, а она кричала. Кричала безобразно, как взрослая, много повидавшая баба.

Клоун? Он?..

У него начали дёргаться губы и левая щека, как в далёком детстве, когда отец ругался с мамой и после хлопал дверью на всю квартиру, уходя к любовнице. То есть это потом, много позже, Вовка узнал, и то от Карима, что у отца есть другая. Что эта другая – мамин враг, разлучница, дрянь, и что она только денег хочет и дачу, которую отец от родителей получил.

В окно бил вечерний, последний свет, и на мгновение ему показалось, что волосы Люси загорелись. Володя машинально потянулся к ним.

Она ударила его по руке. Сильно. Со злобой.

– За что?

Вопрос повис между ними, как раздувшийся воздушный шар. Люся проколола его сразу же: