На ночлеге - Сергей Семенов

– - Эка благодать-то! Все теперь обмоет, оживит, -- отозвалась она уж из чулана, видимо выглядывая в окно.

– - А нельзя ли эту благодать-то чайком вспрыснуть, -- проговорил хозяин.

– - Куда тут, на ночь глядя, с самоваром возиться, да еще в грозу, -- проговорила хозяйка.

– - И в грозу поставишь, эка беда, -- строго проговорил Горкин. -- Вот пройдет маленько и разведешь.

Хозяйка замолчала. В чулане загремели самоваром, потом девка с пустым ведром прошла из чулана в сени и воротилась оттуда с наполненным ведром. Дождь шел как из ведра и залил водою всю дорогу, наполнил канавки, а с крыш лился сплошною стеной и, падая на землю, сразу же промывал себе ложбинки и по ним стекал в ту сторону, куда вел скат.

Гром раскатился еще несколько раз и начал затихать; новый раскат его послышался не ранее, как через четверть часа, и уж глухо: видимо гроза ушла далеко. Хозяин поднялся с места, подошел к окну и, заметив, что и дождь идет уже мелкий и частый, опять обратился к своим и проговорил:

– - Ну, разводите самовар-то, гроза проходит, можно и чай пить.

В чулане опять загремели. Хозяйка вышла со скатертью в руках и стала накрывать стол. Потом подошла к небольшому шкафчику, вделанному в стенку чулана, и начала вынимать из него посуду. Хозяин молчал. Шкарину как-то неловко чувствовалось молчком; ему очень хотелось завести такой разговор, с каким бы легко можно было подойти к тому, что его теперь так интересовало, т. е. узнать, не проходило ль или не проезжало ль какого подозрительного человека с вещами. Помявшись немного, он вдруг откашлянулся и начал:

– - А мимо вас небось много народу ездит?

– - Да, ездят, -- как-то нехотя сказал хозяин. -- Дорога большая, то-и-дело кому куда-нибудь нужно.

– - И начальство проезжает?

– - Земский часто катает то туда, то сюда.

– - Ничего, он вас не мучает?

– - Что ж ему мучить, у нас все исправно.

– - Ну, это знать хороший человек, -- сказал Павел Анисимыч. -- Эна в том краю, говорят, такой… навязался, совсем замучил мужиков; то есть как проедет мимо деревни, так штраф и штраф. То у двора нечисто, то улица не в порядке, и к чему только не придерется!

– - Без ума -- голова шелбала, она никому спокою не даст, -- равнодушным тоном проговорил хозяин и, широко зевнув, откинулся к стене и потянулся.

Дождик делался меньше и меньше. На западе уже прояснялось, и в скором времени оттуда брызнули огненные лучи заходящего солнца и заиграли на каплях дождя, покрывавших и листву деревьев, и ярко зазеленевшую придорожную траву.

Шкарин убедился, что ему нужного разговора, видимо, вызвать не удастся, и замолчал. Закусивши, он пил чай, чашку за чашкой.

Под боковым окном что-то мелькнуло; одна половинка его вдруг отворилась с улицы и в нем показалась человеческая голова в измятом и засаленном картузе, с острыми глазами, с небольшой щетинистой бородкой. Шкарин при виде ее вдруг замер, сердце его сильно дрогнуло, из рук чуть не выпрыгнуло блюдце. Он узнал Максимку-пастуха.

"Что за чудо, не наваждение ли?" промелькнуло в его уме, и он подался головой назад в простенок, чтобы скрыть в тени свое лицо, и стал ожидать, что будет.

– - Чай да сахар, -- проговорил Максимка смело и самоуверенно.

– - Просим милости, -- проговорил Горкин. -- Иди в избу, чего под окном-то встал?

– - И в избу приду, отопри-ка пойди мне заднюю калитку, -- сказал спокойно Максимка и юркнул от окна вниз.

Хозяин допил чашку, вылез из-за стола и пошел вон из избы.

Шкарин немного овладел собой, хотя сердце его продолжало сильно биться. Ему захотелось, не теряя времени, сделать кое-какие расспросы, и он, быстро допив блюдце и обратившись к хозяйке, спросил:

– - Что ж этот человек-то живет, что ль, у вас?

– - Нет, он не наш вовсе, а так, прохожий.

– - Знать часто останавливается у вас, хорошо вас знает-то?

– - Кто нас не знает, нас все знают.

– - Что ж это он не пошел, где люди-то ходят, а в заднюю калитку? -- помолчав с минуту, снова спросил Шкарин.

– - А кто ж его знает, -- сказала хозяйка.

"Это что-нибудь да не так", подумал Павел Анисимыч и почувствовал, как у него снова кровь ходуном заходила.

Вскоре послышался стук в сенях, и в избу вошли хозяин, а потом Максимка. Хозяин прошел прямо за стол и сел на прежнее место, а Максимка, перекрестившись, стал было здороваться, и вдруг, взглянув на Павла Анисимыча, запнулся, в лице его что-то дрогнуло, и он на минуту потерялся. Павел Анисимыч пристально глядел на него, стараясь сохранить спокойствие, хотя в душе его клокотала целая буря.

Максимка видимо преодолел себя и с деланной улыбкой проговорил:

– - Ба, знакомому человеку! Как это тебя Бог занес сюда?

– - А ты как попал?

– - Я, знамо как, на своем двоем, на палочке верхом.

– - Ну, а я на лошади приехал.

– - Хорошее дело, -- сказал Максимка и стал скидывать с себя кафтан. -- Далеко ль пробираешься?

– - Да куда лошадь повезет.

– - Лошадь скотина, она идет, куда хозяин натрафит. Куда хозяин-то надумал?

– - Далеко, отсюда не видать.

– - Не хошь говорить, не надо; твое дело, -- вдруг набравшись смелости, грубо проговорил Максимка и, одернув в подоле старую, выношенную самотканную рубашку, подошел к рукомойнику и стал мыть руки.

– - Вы, что ж, знаете друг дружку? -- проговорил хозяин, обращаясь к Шкарину и стараясь прямо глядеть на него; но будучи не в состоянии удержать бойких, беспокойных глаз, кидал их то направо, то налево.

– - Знаем, -- коротко сказал Шкарин.

– - Знакомые, -- отозвался Максимка: -- на одном солнышке онучи сушили.

– - Ну, так садитесь рядом: может, потолкуете по душе, -- с ехидной улыбочкой на лице сказал хозяин.

Максимка сел около Шкарина на скамейку. Хозяйская дочь Федорка молча встала из-за стола и плавной походкой подошла к шкафчику, взяла оттуда пустую чайную чашку и стала наливать ее чаем.

– - Небось есть хочешь? -- облокотившись на стол и снова улыбаясь, но уже добродушно, спросил Горкин, обращаясь к Максимке.

– - Давай, коли есть что.

– - Подай, Матрена, -- отрывисто приказал Горкин жене, и когда та подала свинину и хлеб, снова спросил:

– - Как же это тебя дождем не промочило?

– - В овине просидел.

– - Ну, так разве.

Шкарин пристально глядел на Максимку и думал: он обокрал его амбар или нет? И чем больше он приглядывался к нему, тем уверенность в этом разрасталась в нем больше и больше; мало того, ему думалось, что Максимка и здесь-то очутился не иначе, как по этому делу, и что в этом деле не безучастны хозяева этого дома, по крайней мере сам Горкин. "И я здесь, среди них! -- подумал Павел Анисимыч. -- Да они меня прикокошат, как пить дадут". И вдруг по коже Шкарина подрало морозом, и волосы на затылке у него зашевелились. Но это продолжалось всего одну минуту, а потом этот страх самому Шкарину показался смешным, и он сказал сам себе: "Что я испугался-то? Неужели, правда, у них на меня поднимутся руки, чего ради-то?"

И он быстро оправился, перевел глаза на Максимку и стал наблюдать и за ним и за хозяином, и, наблюдая за ними, он чувствовал, как сердце его распалялось на них нехорошими чувствами.

Будучи сам честным и трудолюбивым и проводя жизнь почти не разгибая спины, Павел Анисимыч понимал и уважал только людей подобных себе, к людям же, смотрящим на жизнь по другому, он всегда относился с глубоким презрением. "Какие же это люди, -- говорил он, -- если они от дела как от медведя сторонятся? Это уж не люди, а лодыри, а лодырь никак не может прожить честно, благородно, а беспременно должен на чужое добро глаза пялить, а это разве по-Божьи?" Он всю жизнь остерегался таких людей, и вдруг ему пришлось делить с ними компанию и быть вот в какой близости. С сильно бьющимся сердцем он привалился к стене и молча, задумчиво поглядывал то на Горкина, то на Максимку.

Максимка, наевшись, тоже принялся за чай, но пил его без видимого удовольствия. Выпив чашки три, он бросил огрызок сахару в сахарницу и перевернул чашку вверх дном. Как его ни уговаривали хозяин с хозяйкой, он больше не захотел.

– - Будет, спаси Христос, довольно и этого.

И сказавши это, он вылез из-за стола и, отошедши к приступке, стал доставать табак.

– - Эх, покурить с горя! -- сказал он, развязывая кисет и усаживаясь на приступку. -- Говорится пословица: кто курит, тот в телеге турит, а кто нюхает, тот пешком плюхает. А все неправда это.

– - Неправда, думаешь? -- снова слегка улыбаясь и щурясь как кот, спросил Горкин.

– - Одни враки. Я вот с коих пор курю, а все пешком турю, а вот Павел Анисимыч не курит, не пьет а лучше нас живет.

Павел Анисимыч и по тону и по смыслу Максимкиных речей понял, что тот его хочет задеть, и насторожился.

– - Никому так жить не заказано, -- сказал он, -- всяк живет, как душа его желает.

– - Ну, уж это ты оставь! -- точно задетый чем, проговорил Максимка. -- Где это ты найдешь таких, чтобы жили, как душа хочет? Я вот желал бы, чтоб у меня всего было вдоволь, чтобы не заботиться ни о чем целый век, а выходит, что этого и во сне не снится, а не то что вьявь случится.