Триста неизвестных - Петр Стефановский

После посадки у меня возникло недоумение: для чего мне, бомбардировщику, разрешили полеты на истребителях. Ответ на этот вопрос пришел много позже.

Наша страна строила большой Воздушный Флот, создавала многоцелевую военную авиацию. Особенно бурно развивалось многомоторное самолетостроение. В войсках в сжатые сроки образовывались специальные бомбардировочные части. Советские авиаконструкторы разрабатывали все новые, более совершенные образцы большегрузных боевых самолетов. Каждый из них, прежде чем поступить в серийное производство или пойти на слом, всесторонне, безжалостно экзаменовался в НИИ ВВС Красной Армии. Поэтому все летчики института должны были уметь пилотировать и легкие и тяжелые машины.

Впоследствии мне приходилось в течение дня поднимать в воздух по нескольку самолетов различных классов и назначений. Вот почему тогда, в январе 1932 года, мне перед первым полетом на тяжелом бомбардировщике разрешили слетать на истребителе: чтобы сразу почувствовал разницу в технике пилотирования этих машин и понял - испытатель должен быть всесторонне подготовленным летчиком.

С типичным представителем испытателей-универсалов я познакомился перед первым полетом на ТБ-1 (с двумя моторами М-17). Встретились мы на аэродроме. Коренастый, в добротном комбинезоне на лисьем меху, он с добродушной улыбкой на крупном обветренном лице выслушал мой доклад о прибытии в его распоряжение и махнул рукой в сторону самолета. Залезай, дескать, чего там официальничать.

Это был Валерий Павлович Чкалов. Не тот, конечно, Чкалов, имя которого вскоре узнала вся страна, весь мир. В летных кругах о нем отзывались тогда как о крайне своеобразном, но отличном летчике, рубахе-парне, замечательном товарище. Я как-то сразу поверил ему, своему первому инструктору в тяжелой авиации. Такой отдаст все, что знает сам, не станет распекать из-за мелочей, не выставит перед начальством, если где промашку дашь. Да и какие промашки можно допустить на этом аэроплане? Лег на маршрут, установил скорость и следи за курсом, подправляй на снос.

...Мы заняли свои места в кабине. Чкалов как бы между прочим спросил:

- Истребитель?

- Истребитель.

- Тогда поехали.

На взлете Валерий Павлович плавно прибавил оборотов обоим моторам, и тяжелая машина легко, без напряжения поднялась в воздух. За штурвалом Чкалов сидел спокойно, словно за чашкой чая. "Оно и понятно, подумал я, - к чему волноваться: бомбардировщик устойчив в воздухе, не вильнет, не кувыркнется, как ястребок..."

Совершенно неожиданно самолет вошел в глубокий вираж. А до земли было метров триста, не больше. Безупречно выполнив несколько фигур, Чкалов резко поднял нос корабля, плавно убрал газ и перевел машину в крутое пикирование. Что он делает, черт! Земля стремительно приближается. С беспокойством и укором смотрю на своего инструктора: мы ведь не на истребителе! А он "пьет чай".

Вот уже до земли не более пятидесяти метров...

Деревенские домишки, разрастаясь, лезут в глаза. Еще секунда - и...

Взревев моторами, самолет рванулся вверх, легко развернулся и перешел в горизонтальный полет.

В голове у меня - сумбур. Бомбардировщик, а такой маневренный! С восхищением смотрю на Чкалова.

- Понял? - спрашивает он, широко улыбаясь. В ответ согласно киваю головой.

- Давай сам.

Так сразу? А инструктор уже полностью освободил штурвал:

- Ну!

Высота - триста метров. Закладываю не менее глубокие виражи, потом поднимаю нос самолета, плавно сбрасываю газ и по-чкаловски энергично бросаю машину в пикирование. Кажется, не самолет несется вниз, а сама земля мчится ему навстречу. Не ощущаю ни громадных размеров, ни тяжести корабля. Высота уже сто пятьдесят, сто метров... Пора! Самолет пружинисто ломает кривую полета и взмывает вверх.

- Хорошо! - по-волжски окая, одобрил Валерий Павлович. - Понял. Иди на посадку.

После второй посадки Чкалов освободил командирское кресло, и лицо его снова расплылось в улыбке.

- Лети сам, - сказал он. - Мне тут делать нечего.

Так я стал летать на тяжелых воздушных кораблях. Предвзятость к ним как рукой сняло. Уверовал в громадные машины, полюбил их, хотя они и не всегда отвечали взаимностью.

Во многих воздушных передрягах пришлось побывать мне за долгую летную жизнь. Не раз земля неудержимо неслась навстречу моему покалеченному самолету. В такие моменты всегда вспоминались чкаловские "крестины". И сразу прибывало сил, мгновенно остывал возбужденный мозг, быстро возникало единственно верное решение. Полет с В. П. Чкаловым открыл мне дорогу в большую авиацию, в бескрайнее небо, круто изменил мою летную судьбу. Я навсегда стал военным летчиком-испытателем.

* * *

Путь летчика-испытателя тернист, процесс становления - труден. Непрестанная учеба. Ночные бдения над учебниками и научными трудами, чертежами, схемами и расчетами. Изучение материальной части и оборудования новых самолетов - по инструкциям и "на ощупь" - в конструкторском бюро, в сборочном цехе завода, на аэродроме. Учеба непосредственно в воздухе, в самом полете: от взлета до посадки стараешься понять "душу" машины, ее норов, молниеносно фиксируешь и анализируешь свои ошибки и тут же исправляешь их, стараешься "заглянуть" за расчетные конструкторские "от" и "до". И в этом круговороте растешь, набираешься знаний и навыков. Сами они не приходят. Их надо брать везде и всюду, а прежде всего у более опытных товарищей.

Немалую роль в моем формировании как испытателя многомоторных самолетов сыграл Андрей Борисович Юмашев. Об этом незаурядном летчике я много услышал, как только пришел в Научно-испытательный институт Военно-Воздушных Сил. О его полетах ходили прямо-таки легенды. Андрей Юмашев спешно заканчивал государственные испытания опытного экземпляра четырехмоторного бомбардировщика ТБ-3 конструкции А. Н. Туполева (с двигателями М-17). Срочность задания объяснялась тем, что самолет был уже принят на вооружение и на двух авиационных заводах выпускался серийно. Предполагалось наладить массовое производство этих машин, чтобы оснастить ими бомбардировочную авиацию.

Испытания проходили трудно. У опытного экземпляра частенько отказывали моторы в полете. Нам, находившимся на аэродроме, несколько раз доводилось видеть, как Юмашев, прекратив выполнение задания, спешно заводил свою огромную белую машину на посадку с одним, а то и с двумя неработающими двигателями. Мастерство, с каким Андрей Борисович сажал "обессилевший" самолет, приводило нас в восторг. Мы завидовали ему. И каждому хотелось поближе познакомиться с этим мужественным человеком, мастером техники пилотирования.

В строевых бомбардировочных авиачастях, оснащенных самолетом ТБ-1, произошло несколько летных происшествий из-за отказа в полете одного из двигателей. Вообще-то, этот корабль при среднем полетном весе свободно летал без снижения с одним исправным мотором. Но большие нагрузки на органы управления и, что самое главное, отсутствие у некоторых командиров экипажей необходимого опыта полетов в таких усложненных условиях приводили к неприятностям. Случались даже катастрофы. НИИ ВВС получил задание провести испытания и разработать инструкцию по пилотированию самолета ТБ-1 с одним работающим двигателем.