Война балбесов, хроника - Алексей Слаповский

Осталась маленькая девочка, тоже Алена. Она не купалась с мальчиками, и непонятно, как ее осенила недоуменная и ненасытная страсть матери. Должно быть, перешла по крови.

Те, кто хотел и ждал, дождались рождения у нее дочери, и покончили с молодой матерью привычным уже способом: осиновым колом.

Третья Алена, напуганная судьбой бабки и матери, собиралась чуть подрасти и уехать подальше. Но уехать все не получалось. А наследственность мучила. И как-то она приютила на недельку прохожего цыгана, а через срок родила близняшек-девочек. С местными же мужиками вела себя очень учтиво, отстранение, но, тем не менее, и ее вскоре нашли с осиновым колом в теле, причем сила была применена тяжелая, мужская, ногтевых же царапин на Алене не было.

Близняшки получили обе имя Алена, и жители стали ждать возраста, чтобы по какому-то проявившемуся отличию назвать их. Это имя в Полынске вообще самое ходовое: Алена Рыжая, Алена Тощая, Алена Меченая (с родинкой на лбу), Алена Белая, Алена Дряблая, Алена Пугало, Алена Растабара, Алена Грязная (всего-то один разок упала в лужу, оступившись, возвращаясь из гостей), Алена-с-Бантом (еще малышкой пришла в школу с огромным бантом, и вот у нее уже и дети, внуки, а все — Алена-с-Бантом), Алена Бешеная, Алена Квашеная, Алена Ряженая — ну, и так далее.

Алены-близняшки выросли, но по внешности остались абсолютно одинаковыми. Одна лишь была чуть побойчей, чуть поразговорчивей, а вторая столь молчалива, что наконец прозвали: Алена Немая. А через нее уже и вторую: Алена, которая Немой сестра — или проще: Алена Сестра.

Посмотрим еще на карту.

Мы видим два холма по бокам. Один песчаный, высокий, с крутизной к реке, называется Лысой горой. О втором долго говорили без имени. У нас, мол, справа Лысая гора, а слева — тоже гора. Тоже гора, тоже гора. В полынском произношении: «тожа гора». Тожа гора, значит. Отсюда: гора Тожа. Она пониже, поросла кустарниками, тут молодежь любит выпить на природе, драться и возиться, тут время от времени выкидышей находят.

В межгорье — дорога из областного города Сарайска, она же — в Сарайск, так как делает круг и возвращается сама в себя.

Железная дорога... О ней после.

Овраг. Через него железнодорожный мост. Повыше по оврагу — деревянный, который каждую весну сносит талыми водами, после этого начинают строить новый, работа идет медленно из-за нехватки материалов и специалистов, но к очередному паводку, как правило, успевают.

Парк культуры и отдыха. Здесь пивной павильон для взрослых, танцевальная площадка («Т. П.» на карте) для молодежи, а для стариков за оградой, по соседству — кладбище. Вася Венец уважительно обозначил его крестиками.

Итак, Город и Заовражье. Пошли, мол, в город, говорят сами же заовражные, собираясь в центр населенного пункта. Говорить-то говорят, но втайне обижены, ведь по справедливости Город, как позже возникший за оврагом, надо бы назвать Заовражьем, а не наоборот.

Началось же все с постройки железной дороги.

Вернее, как всегда, со слова.

3. Вначале было слово

В апреле 1938 года представитель Полынска попал в Москву на важное мероприятие, ел в буфете севрюжину с хреном, вдруг мимо идет товарищ Сталин, хлопает его по плечу, спрашивает, вкусно ли. И спрашивает:

— Откуда?

— С Полынска, — ответил представитель.

— У вас-то хоть заторов нету? — укоризненно покосился Иосиф Виссарионович на человека из свиты, у которого, наверное, как раз были заторы.

— Никаких заторов! — вспотев, доложил представитель.

— Нормально, значит, железная дорога работает? — уточнил Сталин, любуясь социалистическим взглядом представителя.

— А чего ей! — по-свойски махнул рукой представитель, вспомнив о доброте Сталина к обыкновенному человеку, но забыв, что никакой железной дороги в Полынске отродясь не бывало. Сталин еще раз похлопал представителя по плечу и велел налить ему вина с чудесным названием, которое представитель потом никак не мог вспомнить и — несколько позже — вечерами обитатели «Алтынки» (крупнейшая в Сарайске психлечебница) собирались вокруг несчастного бывшего представителя в кружок и наперебой предлагали:

— Напареули?

— Киндзмараули?

— Хванчкара?

— Нет! Нет! Нет! — в отчаянье отвечал несчастный представитель, дергая себя за волосы. — От любимого человека подарок — не могу вспомнить!!!...

...Пресса после того мероприятия раструбила на всю страну, что в ходе мероприятия у товарища Сталина состоялась беседа с делегацией железнодорожников Полынска и он похвалил ударников путей за бесперебойность ритмов перевозок.

Прочитав это, руководство государственной желдорсети, начальство области и Полынска схватилось за голову.

Представитель до дому не доехал, обретя на Алтынке вечный приют и покой.

Но Слово сказано: ГОРОД ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ!

Может Вождь ошибиться? Не может.

Значит, так тому и быть. Оприходовали все трудоспособное население уездных городов Полынска, Скотопригоньевска, Глупова, Градова, Энска, окраинных татарских Йок-на-Потопе и Маканды, дали каждому исправительный срок в бумажку и кайло в руки — и погнали строить отводы от трех направлений: московского, киевского и уральского с выходом на Среднюю Азию, Закавказье и Дальний Восток.

И в три года — в три всего года! — Полынск стал действительно городом железнодорожников, отстроился на другом берегу оврага, где живут и трудятся машинисты, обходчики, стрелочники, сцепщики, составители, диспетчеры, брубильщики, вагонщики, буксильщики, тендеровщики, манометристы, релонгаторы, гудельщики, мудильщики и прочий честный трудовой народ.

Выходец из Полынска генерал-лейтенант Стюрюжев приехал как-то к родственникам и под цветущей яблоней, выпивая, выдал благодушно военную и государственную тайну: Полынск, как важнейший железнодорожный узел стратегического значения, в случае войны подлежит первейшему ядерному уничтожению вместе с Москвой, Питером, Екатеринбургом и еще несколькими самыми крупными военно-промышленными центрами. С тех пор как сойдутся в буфете гостиницы «Нива» областного Сарайска жители уездных городов Градова, Полынска, Скотопригоньевска, Глупова, Энска, Йок-на-Потопе, Маканды и других, как начнутся споры, чей город значительней в масштабе области, то полынец помалкивает, помалкивает и дует себе, потея, чай, а потом говорит: спорьте себе, а Полынск, между прочим, по официальным данным ТАСС, который уполномочен заявить, а также Совинформбюро, подлежит наравне с Москвой ядерному удару в случае войны! — и все побежденно умолкают, завидуя. Полынец же допивает свой чай без всякого злорадства, будучи от природы добродушен.

4. Сестры

Алена Немая и Алена Сестра росли.

Уже окрестные старухи с ожиданием поглядывали в сторону их ветхого дома. Уже чьи-то беспощадные женские глаза, красивые звериной и материнской красотой, приглядывались к молодым осинкам, думая сразу о двух кольях, — и сестры боялись вечером выйти со двора. Днем же прятали лица платками, горбились для уродства. Но никто не верил.

Полынские городские мужики, парни, старцы и вовсе малолетки наперебой кричали: «Да давайте уж, чего там, все равно вам не жить, давайте уж!» «Давайтя, давайтя!» — вторили на своем наречии и заовражные.

Стало им восемнадцать лет.

Мама (который космонавт по профессии, тогда он еще старым не был) однажды подсмотрел в окно баньки, как сестры моются, хоть видны были сквозь мутное стекло одни розовые очертания.

Две недели он рассказывал мужикам про это, не умея ничего произнести, кроме «ма-ма», откуда и прозвище. Две недели мужики, парни, старцы и вовсе малолетки, собираясь в парке, на лужайке возле горы Тожа, на задах дворов, пытались напоить его водкой, пивом, вином «Вермут», красным и вкусным, как кровь врага — и так же мстящим за себя, как враг. Они надеялись, что это развяжет ему язык. Но он не пил. Изображал руками, глазами, вздохами... Мужчины скрипели зубами...

Но скрипели белыми зубами и жены. И оттого, что сестры ничем грешным себя не показали, женщинам становилось совсем нестерпимо: устали они ждать от них зла.

Приближалось. Зрело.

Однажды в душную июльскую ночь, не сговариваясь, тридцать шесть женщин Города и Заовражья собрались в осиновой роще у парка культуры. Молча, простыми движеньями, как рубили капусту осенью для засолки загорелыми руками, они стесали две сосенки, заострили, вручили кому-то, стараясь не заметить, кому именно, и двинулись к дому сестер с лицами, прекрасными от стремления. Они окружили дом и увидели: на крыльце, широко расставив ноги, стоял милиционер Юмбатов (тот, который у нас был до Лычко).

— Убивать, что ль, пришли? — спросил он, икнув и матюгнувшись (тихо, себе под нос — из вежливости перед женщинами). — А вот я вас застрелю! — И вытащил, вправду, пистолет.

Женщины бесшумно разошлись.

Юмбатов был холост.

Он стал беречь сестер, но не переселялся к ним, приезжал только на ночь. На личном мотоцикле с коляской. Алена Сестра с жадностью наконец стала стискивать крепкую поясницу мужчины, бить ладонями по плечам, гладить шершавую от бритья и ветра шею (в Полынске нечасто бывают ветра, но когда едешь на мотоцикле — ветер).