Ад и Рай Евы (СИ) - "Госпожа Энн"

Водитель машины посигналил, и Крис перестала виснуть у меня на шее.

— Ой, извини, нам надо поспешить. Макс, ну что ты там сигналишь! Не видишь, девушкам нужна помощь.

Я с ней была согласна как никогда. Помощь мне была нужна потому, что если сумки я ещё как-то выдерживала, то пятьдесят килограмм Кристины грозили сломать мне хребет.

Из машины, игнорируя редких пешеходов и других водителей, вышел молодой человек. Если принцесса из книжки была безумно-золотистая, то этот парень — молодой человек? Мужчина? Я не могла сразу определить его возраст — был вызывающе красным. Во-первых, у него были нереально рыжие волосы, прямо с медной краснотой. Я такие волосы видела только у крашеных девушек. Во-вторых, одет он был в красную шёлковую рубашку и чёрные брюки. Всё вместе с красной машиной ослепляло меня, как вечернее красное пузатое солнце.

— Макс, познакомься, это моя сестра — Ива! — снова закричала Крис, всё ещё висящая на одном моём плече.

Макс остановился на расстоянии около метра, что для меня обычно было достаточно близкой и неуютной дистанцией, и молча смотрел мне в глаза. Честно, я до этого встречала очень многих мужчин, совершенно разных: молодых и старых, наглых и грубых, стеснительных и пугливых, пьяных и просто странных, но такого мне ещё не приходилось чувствовать ни от кого. Время замерло. Я не чувствовала ни тяжести сумок, ни дёргающей меня сестры, ни асфальта под ногами. Я не чувствовала себя. Только этого странного парня и то, что он делал со мной. Никогда и никому я не смогла бы рассказать об этом, потому что это было полным безумием.

Сначала он смотрел на меня, словно взглядом вспарывал всё моё сознание и старался добраться до самых глубин памяти. Он что-то искал, медленно и целенаправленно бурил мысли и чувства. Это не было больно. Это было неприятно, как сверление у стоматолога под лидокаином: ты ничего не чувствуешь, но ты знаешь, что именно с тобой делают. Мне всё ещё не было страшно, но в какой-то момент зашевелилось сознание, подстрекаемое интересом, как именно он это делает, и я смогла двинуться навстречу. Так же как и он, я скользнула в его чёрные зрачки, обрамлённые синими, почти васильковыми радужками. Губы Макса дрогнули в улыбке, едва заметно, одним только уголком. Меня не сразу отшвырнуло от него — сначала по глазам резануло алое пламя, как от костра в ночь на Ивана Купала, или от лесного пожара. Что-то дикое, опасное и больное было в этом огне.

Всё закончилось быстро. Макс моргнул, разрывая этот глубокий и больной, как удар спицей, зрительный контакт, улыбнулся уже обычной доброжелательной улыбкой и протянул мне руку.

— Я — Макс, как уже сказала Крис. Приятно познакомиться.

Я не знаю, что я сделала или не сделала, или что он увидел в глубине моего сознания, но Макс оказался доволен. И мне не страшно и не противно было пожать его руку. Это был акт скрепления договора о дружбе, взаимопомощи, о чём-то, чего я ещё тогда не понимала.

— Евангелина, но все зовут меня Ива.

Все остались довольны. Макс забрал мои вещи и загрузил их в багажник, Крис уступила мне место спереди, а сама завалилась спать на заднем сидении. И мы поехали к Кристине домой.

Макс вёл себя крайне понимающе, сразу включил радио и позволил мне наслаждаться поездкой в роскошной машине по уже проснувшейся столице. Я хорошо запомнила тот момент, потому что смогла впитать его весь: с запахом нового кожаного салона и горького парфюма, с лёгким шумом движения, с болтающим ди-джеем по радио. И солнечными лучами утреннего солнца, в которых я всегда с упоением купалась, как подсолнух.

Я тогда была настолько в себе, что не замечала, что Крис действительно странная, а Макс может быть опасным. И что это было первое утро первого дня моей новой жизни.

Мы приехали в обычный спальный район, где на тринадцатом этаже шестнадцатиэтажки в достаточно большой трёшке жила Кристина с родителями. Я была у них в гостях когда-то очень давно, ещё в пятом или шестом классе, так что помнила мало, только вид с балкона меня тогда сильно впечатлил. Я очень люблю высоту, но сама живу на втором этаже, так что такие балконы, а особенно крыши для меня что-то нереально крутое.

Кристина ещё спала, и перед тем, как её растолкать, Макс дал мне несколько наставлений. Во-первых, он вручил мне запасные ключи от квартиры, во-вторых, сказал уложить Кристину спать и разбудить после двух часов дня. И напомнить, что вечером у неё встреча, и нужно выпить лекарства. Если что — сразу звонить ему. В общем, мне он тогда понравился, несмотря на тот странный инцидент на вокзале. Я не могла точно определить, насколько он старше Крис, но он был очень внимательным и показался для неё идеальным парнем. Макс помог мне загрузить мои вещи и полусонную Крис в квартиру и уехал.

Кристина ушла в свою комнату, я же пока обживалась в квартире, где мне предстояло прожить до конца лета. Здесь пока царил относительный порядок, хотя в холодильнике уже давно повесилась мышь, а возле полного мусорного ведра громоздился батальон пустых бутылок. Ладно, придумаем что-то. Я прекрасно понимала, что с отъездом родителей в длительную командировку в Тунис Крис пошла в отрыв, но есть что-то всё равно надо будет. И уж с этим я как-то справлюсь, не зря же я с четырнадцати лет в кафешках и барах кем только не работала.

Едва я успела принять душ и переодеться в удобную домашнюю одежду (принцессочное настроение испарилось при виде полного мусорного ведра и пустого холодильника, так что платье было неуместным), как позвонили в домофон. Это было вот прямо совсем неуютно — хозяйничать в чужой квартире, но что поделать? Оказалось, что курьер привёз еду. Я попыталась объяснить ему, что ничего не заказывала, но он назвал моё полное имя и сказал, что всё оплачено. Ну, раз оплачено, я отказываться не буду. Это был завтрак на одного: кофе, сэндвич и круассан. И записка: «Надеюсь, этот маленький жест сгладит то небольшое напряжение, возникшее сегодня утром. В три часа приедет курьер с обедом. А пока отдыхай. Встретимся вечером. Макс».

Меня тогда буквально бросило в жар. Наверное, если бы я видела себя в зеркало, то моё лицо было бы такого же цвета, как рубашка Макса. Ничего такого в этом завтраке и записке вроде бы и не было, но девушки на то и девушки, что они видят не глазами и слышат не ушами. Они чувствуют и, более того, знают. Я узнала в тот момент кое-что такое, чего не могла до конца осознать.

У меня остался номер Макса, записанный его рукой на листе из блокнота. Он писал его при мне, пока мы сидели в машине под домом Крис. И у меня была эта записка на плотной карточке, которую вкладывают в букеты и подарки, и у неё был другой запах. Терпкий и горький. Из тех неприятных запахов, которые вопреки всякому здравому смыслу хочется вдыхать. Почерк был тот же. Буква М была с такими острыми верхушками, что ими можно было пронзать сердца. Но вторую записку писал совершенно другой человек. Человек, который хотел со мной встретиться, и с которым не хотела встречаться я. Откуда я это знаю? Тогда я не могла это объяснить. Но так ли это важно, почему и как? Важен результат.

И ещё я ошибалась. Макс не был парнем Крис. Это было абсолютно ясно. И Макс мне не враг. Это тоже было для меня тогда ясно, как то, что я Евангелина, и мне девятнадцать лет. Именно эта ясность позволила мне прикоснуться к завтраку. Кофе, несмотря на известный логотип на стакане, был явно не оттуда. Я любила крепкий кофе без ничего — привычка, оставшаяся от работы в барах и кафе, где я чаще была барменом и баристой, чем официанткой или помощником повара. Только в чистом кофе ты можешь прочувствовать весь его вкус. Но пить его с непривычки — та ещё гадость. Один из парней, который безуспешно за мной ухаживал, как-то сравнил меня с чёрным кофе без сахара, мол, пить его могут только полные извращенцы. Но мне это сравнение понравилось. Как и этот кофе. Кто-то очень хорошо понимал мой вкус. Хорошо это или плохо? Посмотрим.