Госпожа Сумасбродка - Фридрих Незнанский

Начать с того, что сотрудники Управления по контрразведывательному обеспечению кредитно-финансовой сферы, и особенно его оперативного отдела, возглавляемого полковником Караваевым, имели практически свободный доступ на всяческие тусовочные мероприятия, которыми так богата «светская жизнь» нынешней элиты российского общества, как она сама себя именует. Название Департамента экономической безопасности, куда входило и управление, звучало куда как понятно для большого бизнеса – начиная от мелких клерков с дилерами и кончая самими олигархами новейшего отечественного розлива. Могучая служба! А перспективы! Поговаривают даже о превращении ее в самостоятельную Федеральную службу, куда войдут также и соответствующие управления из МВД, Службы внешней разведки, финансовой полиции и так далее. Словом, силища!

На практике же – и касательно конкретной личности Олега Николаевича Машкова – все выглядело примерно так.

Многочисленные подруги, любовницы, спутницы богатеньких «буратин», которым уже давно осточертели тусовки, пьянки, мелкие и крупные разборки, одним словом, все эти герлы с интересом отмечали симпатичного молодого человека со скромными манерами и иронически вспыхивающими глазами, который не лез в центр компании, не участвовал в скандалах, а был спокоен, доброжелателен к окружающим, о которых знал массу любопытных фактов, очень напоминавших досужие сплетни. У одних он вызывал естественное любопытство, у других – не только. Пожалуй, нашлось бы немало состоятельного народа, готового охотно заплатить за некоторые секреты, коими владел этот не бросающийся в глаза молодой человек. Олег же с изрядной долей вполне нормального цинизма, присущего всей нашей жизни, готов был признаться, что тайнами, которые стоят очень дорого, он пока не владеет, значит, рано зарываться. А против «немногого» сперва протестовала совесть – мол, продаваться по мелочовке – последнее дело для мужика. А потом… Курочка ведь тоже по зернышку клюет, да сыта бывает. И главное здесь что? Постоянно держать ушки на макушке – не пересолить, не переперчить, не выдать по ошибке белое за черное, и так далее. Но вместе с тем, делая многозначительный вид и вешая той же вспыхивающей от восторга девице лапшу на ушки ее распрекрасные, можно отлично пользоваться ее благосклонным вниманием. Заводя при этом новые, не менее занимательные знакомства и переходя из рук в руки от одной скучающей красотки к другой. Ну чем не жизнь? И каждый остается при своем, никто никому ничего не должен, все довольны, а кто остался неудовлетворен, тому Бог простит…

Но ни о чем таком, разумеется, Олег своему начальнику не сказал. Незачем. А впрочем, нельзя исключить, что полковник и без него все отлично знает.

Зато без всякой подсказки Олег уже догадался, что Вадим с его достаточно жестким характером, который иногда заметно проявлялся, вряд ли самостоятельно пустил бы себе пулю в башку. И это могло означать лишь одно: его взяли в крутой оборот. То есть должна была иметь место полнейшая безнадега. Но Вадим не казался отчаявшимся. Хмурым – это да, бывал. И семья здесь ни при чем, тоже ясно, иначе Нинка бы не убивалась так.

– А как у него в последнее время было с финансами? – вдруг перебил мысли Олега новый вопрос полковника.

Олег пожал плечами. Разговоров на эту тему у него с Вадимом не было. Так и сказал. Но, подумав, добавил, что если бы, к примеру, тот же Рогожин крупно погорел на чем-нибудь, что-то там задумал, влез в долги, а его прижали и поставили на счетчик, как это сплошь и рядом нынче происходит, опять же в нашем положении имеется масса способов разобраться по-тихому, а кредитор еще и спасибо скажет.

– Ну ты давай, брат, не очень, – недовольно пробурчал полковник. Наверное, не хотел, чтоб подобные соображения высказывались при водителе.

– Да я так… В предположительном плане. Ведь при обыске мы никаких денег у него не нашли. Я имею в виду – больших. А эти – он же командировочные получил! Жалкие копейки. С такими не то что в командировку, в пивную не пойдешь.

– Вот и я тоже думаю… – Но думал начальник явно о своем и говорить про то не собирался. – Ты вот чего. Ты дачу его знаешь?

– Так откуда ж? Не бывал там.

– Тогда слушай мое указание. Сейчас приедем, возьмешь парочку ребят, криминалиста, ну, короче, все, что нужно, и вали в этот гребаный Голутвин. Я Тимошенко позвоню, чтоб он не торопился с девочкой, вас там дождался. Дача у него своя?

– Во всяком случае, он не говорил, что снимает. Да потом, так далеко и не снимают. Бензину не напасешься. А на электричке…

– Но у него ж нет машины.

– Так точно. Я его сам однажды на Казанский вокзал подвозил.

– В общем, объяснять тебе нечего. Произведешь обыск. И чтоб завтра же у меня были все протоколы, акты экспертиз – все, понятно?

– Медицина не успеет, Александр Петрович.

– А ты поторопи. Нажми… Ох, чую, что уже завтра придется мне идти к Юрию Ивановичу… Неприятное дело.

Юрий Иванович Самойленко был генерал-майором ФСБ и руководил Управлением собственной безопасности. И для тех, кто имел с ним служебные контакты, был человеком малоприятным – въедливым, настырным и напрочь лишенным чувства юмора. Как говорится, в худших традициях.

– Так мне что, прикажете переключаться?

– Кто тебе сказал? Сам надел хомут на шею.

Караваев опять обернулся к Машкову и посмотрел на него так, что Олег понял: нет у него тайн от полковника, на три аршина тот видит под ним.

– Поэтому, – продолжил Караваев, – ноги в руки и действуй в установленном порядке.

– Слушаюсь, товарищ полковник… Поздновато уже.

– Фонари возьмите.

И непонятно было, пошутил полковник или сказал всерьез.

Добротный деревенский дом-пятистенок, который Рогожин именовал своей дачей, находился не в самом Голутвине, то есть в городе Коломне, а на противоположной стороне Москвы-реки, впадавшей здесь в Оку, на краю поселка Сергиевский. Перелесок, отделявший поселок от реки, тянулся вдоль всего берега – пологого и песчаного. Конечно, раздолье для ребятни. На правом, обрывистом берегу Оки торчали заводские трубы, высился мощный корпус элеватора и поднимал этажи один из крупнейших подмосковных городов с развитой промышленностью, гремящими трамваями и всеми прелестями городской жизни. А здесь, у Рогожина, было по-деревенски уютно и спокойно.

Дом окружал немолодой уже сад, в котором зрели крупные антоновские яблоки, а вдоль длинного, покосившегося кое-где дощатого забора кустилась когда-то, вероятно, культурная малина, давно превратившаяся в плодовитого дичка.

Дом со всеми строениями достался Вадиму в наследство после смерти родителей еще в начале девяностых годов. А теперь он постепенно, как бы сам по себе, приходил в упадок. Хозяином был Вадим, видно, так себе, Нина его, коренная москвичка, – тем более. Ветшали пристройки, в которых когда-то содержались и корова, и поросята, и птица всякая. Чтобы понять это, не требовалось быть специалистом в сельском хозяйстве, достаточно беглого взгляда. А Рогожины, по словам прибежавшей соседки, у которой коротала время восьмилетняя Катенька, мама которой уехала в Москву к папе и обещала привезти гостинцев, умели разве что отдыхать. Соседка была чрезмерно любопытной и словоохотливой. И Олег, понимая, что ситуация довольно сложная, постарался максимально сжато изложить Клавдии Михайловне причину, но которой вот так неожиданно прибыла сюда целая бригада серьезных людей из управления, в котором работал Вадим Арсентьевич, да, уже теперь только работал, так можно сказать, поскольку погиб он – взял на себя такую смелость Олег – при не совсем выясненных в настоящий момент обстоятельствах. Но обсуждать эту тему, особенно с другими соседями, и тем более при ребенке, не стоит – может повредить делу расследования обстоятельств. Олег многозначительно посмотрел на пожилую женщину, и та скорбно поджала губы. Но было заметно по ней, что долго сия тайна не сохранится.

А сама соседка показала приехавшим мужчинам, где находятся ключи да где что лежит и стоит. Она же открыла двери, провела людей в дом, потом в сараюшки, даже в погреб сводила, еще с весны набитый утрамбованным снегом, присыпанным соломой, чтоб медленнее таял. Показала на крынки и банки с молоком, со сметаной. Зачем? Может, свою честность демонстрировала, кто их знает, этих бабок…

Оперативники тем временем постарались в буквальном смысле перетряхнуть весь дом, сохраняя при этом все-таки относительный порядок – свой же человек жил. Но трудно искать то, о чем и не догадываешься. Тем более что достаток – что в московской квартире, что здесь, по сути, в деревне – был так себе, без особых излишеств. Они продолжали шарить, торопились, ибо уже вечерело, а задерживаться здесь до темноты никто не хотел. Вот и девочку еще требовалось доставить к матери.

Словом, пока оперы трудились, Олег расспрашивал Клавдию Михайловну о Вадиме, о его супруге, о родителях Рогожина – чем занимались, как жили. И по всему выходило, что ничего такого, на что следовало бы обратить внимание, не было. Нормальные люди, обычная семья, в которой если кому и повезло, так это Вадиму – у него и служба серьезная, и деньги вроде водились, хотя он не имел собственной машины или каких-то излишков, однако ни в чем себе Рогожины – по деревенским, естественно, понятиям – не отказывали. А что не тянутся к хозяйству, так что ж, это дело тоже понятное, ихняя жизнь – в Москве, а тут только отдыхают, и правильно.