Предания о самураях - Джеймс С. Бенневиль

Могила ханвана Огури – Ниихари

Всегда полезно рассказывать о свидетельствах, собранных по крупицам у их источника. До деревни Огури в провинции Хитати можно доехать со станции Ниихари на железнодорожной ветке Мито – Ояма.[1] На расстоянии 2 миль пути по прекрасной сельской местности, где богарное земледелие (хатакэ) перемежается с рисовыми чеками, находится деревня Ниихари. Эта деревня выглядит одним из тех тенистых оазисов, что встречаются в бескрайней степи. В большом сельском доме на западной окраине этой деревни найдены интересные памятники старины, связанные с ханваном. Сам дом находится на месте храма, посвященного Тэнцзин Сама, уничтоженного во время случившегося пожара. К несчастью, именно с тех пор считается утраченным навсегда шлем Мицусигэ. Уздечка у его коня откололась, зато остаются на месте его каймё (погребальная доска), тикара-иси, или камень с отпечатком его большого пальца как показателем его силы, а также мамори-хондзон, или металлическое изображение синтоистского бога войны Хатимана, считающегося покровителем воинов, которое он всегда носил с собой. Изображение божества-хранителя представляет собой фигурку высотой 6,35 сантиметра, хранящуюся в буцудане, или небольшом футляре высотой 30,5 сантиметра. Сразу к западу от этого дома в густом кустарнике выделяется могила Мицусигэ в виде внушительного камня высотой без малого 6 метров. Рядом находится 10 могил, и две из них более позднего периода истории – эпохи Тэмпо (1830–1843). Неподалеку оборудовано современное захоронение с искусным надгробным камнем. К востоку от сельского дома примерно в 300 метрах на открытом хатаке сохранились остатки насыпи замка. Притом что они составляют как максимум 3 метра в высоту, насыпь обозначена очень четко. Этот замок стоял на открытой равнине в миле от холмов подножия горной гряды нижней области провинции Хитати. Непосредственно рядом с ним никакой реки не протекает. На таком же расстоянии к западу (скажем, метров триста) в тени находится деревня Огури. Хотя это и не касается нашего основного предмета изложения, но, преодолев полмили на восток по объездной дороге, можно добраться до дерева муку (афананте тернистый), стоящего на вершине холма посередине хатакэ. К стволу этого дерева кто-то прислонил два плоских камня, и ими, как говорят, обозначили место захоронения Хэйси-но (Тайра-но) Масакадо, который здесь провел свой последний бой и встретил смерть от руки Тавары Тоды. На расстоянии в несколько метров находится валун из мелантерита – судзури-иси. Он врос в землю на несколько метров и представляет собой мощное основание с углублением как минимум в фут ши риной, совершенно очевидно служившее фундаментом просторного строения. Местные жители складывают о нем такие вот легенды. Понятно, что основанием для традиции Фудзисавы она не служит.[2]

Данная дощечка показана в Ниихари – Огури как каймё, принадлежащее хозяину замка по имени Огури, разрушенного в 30 году периода Оэй (1423). На ней написано: «Тэнсю-Ин-Дэн дзэн Канаи Дайё Согэн дайкодзи. Ундзэн Рёдай коре во аратаму». На тыльной стороне: «33 год третий месяц 16 день периода Оэй» (23 апреля 1426 года). Тэнсю-Ин-Дэн – это посмертное имя покойного (дайкодзи), при жизни известного как Канаи Дайё Согэн; это посмертное имя присвоено жрецом Ундзэном Рёдаем. Слово «дзи» передает противоположный смысл фразы «коре во аратаму»

Наше повествование ведется строго в стиле кодан. Стоит признаться в соблазне сделать попытку соединения подчас весьма яркого диалога. На такой эксперимент напрашивался кодан Такараи и Мацубаяси. Они повторяли во многом сходные строки. Все археологические знания до мельчайших подробностей (история лука) обычно принадлежат Мацубаяси. А вот метод Такараи отличает игривость Юпитера, притом что в этом месте большого выбора никто не предлагает. Два этих кодана очень удачно компонуются в единое целое. В такую гармоничную композицию вряд ли вошел бы кодан Момогавы. Он всегда пытается «вернуться к изначальной легенде», то есть легенде о Фудзисаве, но переложенной в манере Сукэсигэ. В результате получается значительный отход от первоисточника, хотя и в виде занимательного рассказа.

Более того, по стилю его диалог иногда практически превращается в повествование, и он увлечен выведением на свет представителей скромного народа более поздних дней, которые отличаются от героев легенд его XV столетия. Для соединения вместе связанной романтичности времен рода Асикаги предстояло ввести в дело большой объем исторических событий, а также кое-что, слабо связанное с историей из творчества Го-Тайхэйки. Его хроникам следует верить с большой оговоркой, и об этом в предисловии предупреждает его издатель. С точки зрения истории писатели в стиле кодан и их хроники в расчет не берутся, а наиболее достоверное представление о прошлом и будущем можно получить из описания соответствующего периода времени. Достоверными материалами считаются многочисленные брошюры и проспекты, посвященные храмам, местные сказания и путеводители. Если взять коданы Мацубаяси и Такараи в виде единого тома, то получится без малого 800 страниц произведения, сводящегося в один последовательный исторический приключенческий роман. Было бы лучше переписать этот рассказ с самого начала и до конца. Вместо того чтобы наращивать объем имеющегося под рукой материала, следовало бы добросовестно позаботиться о включении в труд всех источников, использованных сказителями, без исключения. Все необходимые для них подтверждения имеются в наличии. Речь идет о многократно пересказанной японской легенде. Получается произведение для западного слушателя, а не продукт воображения писца, выступающего в качестве посредника при такого рода передаче информации. Читателю, рассчитывающему на потоки крови, проливаемой в ходе изложения, следует обращаться к подготовленным заранее примечаниям из летописей и исторических хроник времен рода Асикага. Греха избыточности в кодане не существует. Когда свергли Ходзё Такатоки, он в пещере горы Касайгаяцу сделал себе харакири, и 877 его сторонников в то же самое время вспороли себе живот на склоне этой горы. Скользящему по гряде холмов Камакуры с запада на восток взгляду предстает самое окровавленное место во всей Японии, и это говорит об очень многом.

В эти дни, когда идет восстановление доброго имени деятелей прошлого, надо бы вспомнить всех их до единого человека. Среди преданных сторонников правительства Бакуфу рода Токугавы выделяется Огури Кодзукэ-но Сукэ, когда-то известный как Матаити Бунго-но-ками. Этого человека причислили к немногочисленным специалистам в области финансов его страны того времени. На заре развития связей с внешним миром Огури посетил Америку и Европу, где прошел курс изучения финансовых проблем, а также программ военной и мореходной подготовки. Очень скоро он убедился в том, что при существовавшем тогда в Японии соотношении золота к серебру его страна лишается самого драгоценного металла. В этом заключался его первый вклад в служение на благо своей стране. Второй вклад состоял в его работе в качестве уполномоченного по военным вопросам. Ему принадлежит план создания военной верфи в Йокосуке, послужившей образцом для остальных подобных предприятий, появившихся позже. Огури утратил благосклонность властей, сохранив при этом свое честное имя. Он сомневался в чистоте порывов, вдохновляемых деятелями из княжеств Сацума и Тёсю, а в их способности верил еще меньше. Они домогались официального положения и рассчитывали на корысть от использования служебного положения. Получив эти высокие дезидераты, они бы выпустили в обращение бумажные деньги и ввергли свою страну в финансовую разруху. Через считаные годы такого правления можно было бы рассчитывать на поворот течения политической жизни в пользу Токугавы. По этой причине он совсем не хотел дожидаться лишения своего клана всех привилегий. Он искренне выступал против князя Кэйки, ведь тот считался ярым поборником войны. Когда этот князь начал выходить из себя, он попытался обуздать его амбиции. Чем грубее тот вел себя, тем больше настойчивости проявлял Огури. Потом князь Кэйки уволил его со службы. Огури дошел до того, что в Дзёсю организовал вооруженный отряд. Этот отряд распустили, а Огури казнили как мятежника в четвертом месяце 1 года эпохи Мэйдзи (28 апреля 1868 года). По его собственному суждению, Огури сыграл свою роль как честный, если не своевольный человек. Его авторитет как основателя крупного военно-морского арсенала в Йокосуке остается официально восстановленным наряду с именами таких деятелей, как Сайго Такамори, Это Симпэй и остальные приверженццы проигранного дела. На самом деле он был настоящим хатамото – с 10 тысячами коку. Главное же для нашего предисловия заключается в том, что он считается прямым потомком героя нашего рассказа.