Прощай - Альберт Мальц

Мать и дядя Радич вышли.

В комнате стало тихо. Потом внизу, пофыркивая, промчался автомобиль. Ольга повернулась и пошла к себе. Чарли бессмысленно смотрел на нее, потом рука его судорожно дернулась, и он бросился следом за Ольгой.

Она стояла у кровати и укладывала вещи в чемодан.

Он встал в дверях. Ольга видела его, но продолжала укладываться. Он смотрел на нее, кусая губы, морща лоб, потирая пальцами ногу. Потом он быстро шагнул вперед. – Что ты делаешь? – спросил он.

Ольга промолчала.

– Что ты делаешь?

Она повернулась к нему. – Я уезжаю.

– Что?

Она крикнула: – Я уезжаю!

– Куда?

– Не знаю.

– А когда ты вернешься?

– Я не вернусь.

Минуту он стоял молча и тяжело дышал. Потом закричал на нее: – Ты сошла с ума! Что это за разговоры? Куда ты уезжаешь? Что с тобой сделалось?

Ольга злобно взглянула на него. – Я уезжаю в Нью-Йорк. Я не вернусь сюда. Я уезжаю сейчас. Сию минуту.

Он молчал, затаив дыхание от бешенства. Потом схватил ее за руку: – Что с тобой?

Она рванулась в сторону и высвободила руку.

Они молчали, яростно глядя друг на друга. Потом лицо Чарли исказилось болью, и он шагнул назад. – Ольга! – Его рука судорожно дернулась, и он сказал тихим страдальческим голосом: – Что случилось?

Она ничего не ответила.

– Что с тобой? А как же мама? – Он помолчал. – Как же мама?

– Я уезжаю. – Она пронзительно крикнула: – Я уезжаю! Уезжаю!

Они стояли лицом к лицу, и Ольга задыхалась от рыдании.

Чарли не мог отвести от нее глаз. Ему стало страшно.

Рука его опять судорожно дернулась. – Ольга, ты не уедешь.

– Тупица! – Она истерически вскрикнула. – Тупица! Глухой идиот! Убирайся отсюда.

Чарли вспыхнул от стыда и замахнулся, словно собираясь ударить Ольгу. Она отскочила назад. Он с горечью посмотрел на нее. – Как ты смеешь! Как ты смеешь так говорить!

Она молчала, тяжело переводя дыхание.

– Зачем ты так говоришь? Ты думаешь, мне приятно, что я глохну? Ты думаешь, я не бросил бы завода, если б нашел другую работу?

Ольга положила руку на грудь. Ее охватило чувство дурноты. Только что сказанные слова давили ее своей тяжестью, и она почувствовала дурноту, глядя на его покрасневшее от стыда лицо.

Он заговорил громче: – Ты думаешь, мне приятно там работать? Думаешь, кому-нибудь приятно работать на гвоздильном заводе? Ах, ты, дрянь! Вот ударю тебя… – Он шагнул вперед. – Ударю…

Ольга согнула плечи и разрыдалась. Чарли смотрел на нее с потемневшим от ненависти лицом.

Ольга вскрикнула и упала на кровать. Она ударилась головой о железную спинку и застонала от боли. Потом сползла с кровати на пол и так и осталась лежать там, плача и колотя ногами.

Чарли смотрел на нее с перекошенным от злобы лицом. Потом повернулся и подошел к двери. Но на пороге он встал, нерешительно глядя на Ольгу. Ему стоило больших трудов заставить себя заговорить. – Ты никуда не уедешь, – сказал он. – И довольно об этом.

Ольга молча поднялась с пола и прислонилась головой к кровати. Она чувствовала себя обессиленной, но все еще продолжала плакать. – Я не могу здесь оставаться, – сказала она. – Я не могу больше работать здесь.

– Что?

Она с трудом повысила голос так, чтобы он расслышал ее. – Я не могу здесь оставаться. Я не могу больше работать на заводе.

– Почему?

– Не могу.

– Что же ты будешь делать?

Она запрокинула голову и всхлипнула: – Я не знаю. Мне все равно.

– Ты с ума сошла? – Лицо его кривилось от боли. – Где ты достанешь работу? Что ты будешь делать? Хочешь умереть с голоду?

– Мне все равно. – Она вскрикнула, и в голосе ее слышалось безудержное отчаяние и горе: – Мне все равно!

– Тебе все равно? – повторил он. – Все равно? А кончишь тем, что будешь двадцатипятицентовой шлюхой! Тебе все равно!

Она качала головой и плакала. – Я не могу здесь работать, Чарли.

– Почему? – И вдруг он молча и сосредоточенно посмотрел на нее. – Почему?… Из-за папы?

Она кивнула, глотнув слезы. – Я не могу.

Он молчал. Лицо его страдальчески сморщилось. Потом он повел головой, словно пытаясь отделаться от чувства тревоги. Нижняя челюсть у него отвисла, он дышал глубоко и протяжно, исходя от тоски и жалости к ней.

Он подошел к кровати и поднял Ольгу на руки. Потом сел, посадил ее к себе на колени и стал укачивать, как ребенка. Она прильнула к нему, чувствуя на плече его сильную руку. Чарли был большой, широкоплечий, и она казалась совсем маленькой рядом с ним. – Я не могу, – повторила она.

Он прислонился щекой к ее голове. – Сестренка, – сказал он. – Сестренка. – Он погладил ее по плечу. Ольга вздрогнула и заплакала, прижавшись лицом к его груди.

И она вспомнила то время, когда он звал ее «сестренкой». Маленький мальчик, носившийся по двору позади дома. Она видела его перед собой: живой, быстроногий, размахивает руками, кричит, дразнит ее – «сестренка», выражает так свою неуклюжую мальчишескую нежность к старшей сестре… и она еще теснее прижалась к нему, зная, что его прежней живости нет и в помине, что ее брат теперь двадцатитрехлетний мужчина, тяжелый, неповоротливый, он наклоняет голову, чтобы расслышать тебя, и прикладывает ладонь к уху, точно старик, потому что грохот на гвоздильном заводе повредил ему слух… а отец умер, и вот как у нее складывается жизнь. – Чарли, – сказала она. – Чарли, Чарли, Чарли.

Он гладил ее по спине, а она прижималась к нему и плакала. Наконец, слезы ее утихли.

Чарли устало поднял голову. – Ты навсегда уедешь? – спросил он.

– Да.

– Нет, так нельзя, – сказал Чарли, но слова эти прозвучали неубедительно.

Ольга не отвечала ему.

– Может быть, ты вернешься?

– Может быть…

Пауза.

Он смотрел на нее молча, умоляюще… – У тебя хорошая работа, Ольга. Ты получаешь шестнадцать долларов в неделю. Останься, может, тебе дадут место секретаря. Будешь получать еще больше.

Ольга покачала головой.

– Мы должны думать о маме.

Она не ответила ему.

Наступило долгое молчание. Потом… – Когда ты уезжаешь?

– Сейчас, – сказала Ольга.

– Останься до завтра.

Она покачала головой.

– Подыщешь здесь другую работу.

Она покачала головой.

Чарли рознял руки. – Ты сошла с ума, – хмуро проговорил он. – Ты сошла с ума. Одной тебе не прожить. Ты даже не сможешь найти работу.

Она не ответила ему. Потом чуть пожала плечами. Он молча встал, не сводя с нее глаз… и вышел из комнаты.

Ольга просидела несколько минут на кровати, глядя прямо перед собой, потом поднялась. Она снова начала укладываться. Лицо у нее покраснело и вспухло от слез, но губы были твердо сжаты. Она подошла к двери и посмотрела на Чарли. Он сидел на стуле и покусывал ногти. Ольга снова вернулась к кровати.

Закрыв чемодан, она подкрасила губы и надела пальто. Потом вышла в соседнюю комнату.

Они смотрели друг на друга, избегая встречаться взглядами.

– Ты с ума сошла, – сказал он.

Она молча стояла перед ним.

– Деньги тебе нужны?

Она покачала головой.

– Как же ты поедешь без денег?

– Я получила за неделю. – Она повторила громче, так, чтобы он расслышал. – Я получила жалованье.

– А к маме ты зайдешь?

Ее губы дрогнули, она быстро заморгала глазами, стараясь прогнать хлынувшие вдруг слезы, – и все-таки отрицательно покачала головой.

Она подошла к двери.

Чарли вскочил со стула. – Я понесу чемодан.

Ольга покачала головой.

Он взял у нее чемодан.

– Надень пальто, – сказала она. – Холодно.

Он надел пальто и шапку. Они вышли.

Спускаясь по лестнице, Ольга считала ступеньки, она пересчитала их все до одной, все сорок восемь – и те, которые были сломаны, и те, которые скрипели, и те, которые ходили ходуном.

Сорок восемь ступенек.

Было уже поздно, и на улице им никто не встретился. Они шли быстро, молча, крепко сжав губы, и за всю дорогу не обменялись ни словом.

Ночь была холодная, она давила темнотой. Около станции Чарли остановился. Он стоял, покусывая губы. Потом взял ее за руку.

– Ты еще молода… Береги себя. – Он запнулся. Ольга опустила глаза. – Береги себя… Остерегайся мужчин.

Неожиданно быстрым движением Ольга подняла голову и шепнула ему в ухо: – Я буду беречь себя.

Чарли смотрел на нее. Его худое лицо кривилось от боли.

– Ты – красивая девушка.

Они стояли так, и Чарли – высокий, широкоплечий – нагнулся к ней, словно собираясь сказать что-то. Они стояли, почти прижавшись друг к другу, и Ольга, стиснув губы, смотрела на своего глухого брата, и слова не шли у нее с языка. А позади нее, позади крутой улицы, под крышкой гроба, сделанного из старых досок, лежал отец… мертвый, и его большое тело было перерезано пополам. И Ольге хотелось сказать об этом брату, но слова не шли у нее с языка.

Она вскинула руки и обняла его. Потом подняла голову и потерлась щекой об его щеку. Обнявшись, они стояли посреди улицы, и она осыпала его лицо быстрыми, легкими поцелуями. – Бедный Чарли, – шептала сна, – бедный Чарли, – но он не слышал ее.