Изгнанник (СИ) - Белинцкая Марина

Неожиданный препротивнейший звук заставил женщину взвизгнуть. Её визг был пронзительнее сигнализации. Алхимик выругался и захихикал. Сигнализация взревела до пика и стала стихать. Затем взвыла снова. В лаборатории само собой зажглось дополнительное освещение, и выгнало темноту из углов вместе с духами, что там обитали.

Неловко прикрываясь одеждами, влюблённые по очереди высунулись из-за дивана, до которого так и не успели добраться. Молодая женщина стыдливо одевалась, словно впервые предстала перед возлюбленным обнажённой. Её щёки и пухлые плечи были розовые, как сок земляники. Алхимик шарил по полу в поисках очков. К его растрёпанным длинным волосам прицепилась завязка корсета.

Сигнализация вновь завопила. Женщина принялась испуганно причитать, и алхимик сказал спокойным, уверенным тоном, придушив её страх на корню:

— Сбоит.

— Сбоит? — испуганно переспросила она.

— Так уже было. Выключу.

Она выдохнула, принялась завязывать фартук, затем стала оправлять себя.

— До вечера, Раймон.

— Да.

Он обернулся, но вместо его глаз она увидела свои отражения в стёклах его очков.

***

Наскоро заплетая косу, алхимик нёсся по лестнице на второй этаж.

Сцинадпсусы, поселившиеся в коридоре, пытались ухватить его стеблями, вздрагивали от сквозняка и безответно сникали, обделённые его вниманием. Их не беспокоила ни сигнализация, ни трубки, тянущиеся от носа алхимика и исчезающие где-то под складками длинных одежд. Они шелестели о своём, о лиственном, и ждали утреннего полива. Алхимик остановился возле рунической таблицы на стене, и свободная ряса, развивающаяся при ходьбе, теперь свисала с его фигуры строгими прямыми складками.

Алхимик начал собирать из рун пароль. Сцинадпсусы цеплялись за его рукава. Сигнализация смолкла, и настала мёртвая тишина. Алхимик выдохнул и прижался лбом к дверце шкафчика. Очки сползли на кончик носа, из растрёпанной причёски выбилось несколько пепельно-русых прядей.

Он был высок, худощав и приятен лицом. В его внешности было что-то аристократическое, даже немного чопорное. Строгость его лицу придавали прямые брови, прямой нос и оправа тонких прямоугольных очков, что словно намеренно были сконструированы для взгляда поверх стёкол. Рясу украшал серебристый узор, который виднелся лишь при преломлении света.

Алхимик был ещё молод, однако кожа вокруг его глаз и губ была зацелована хитрыми морщинками, что появляются у людей, которые часто улыбаются. Он задыхался от бега, словно пробежал не один лестничный пролёт, но его это не особо тревожило. Тревожила его едва приоткрытая дверь в конце коридора. Он направился к ней спокойным, неторопливым шагом.

Алхимика звали Раймон Манриоль, и он был самым известным алхимиком мира Тэо.

Раймон прислушался к тишине, царствующей по ту сторону двери, глянул в проём, затем громко оповестил о своём прибытии стуком, вошёл в комнату и остановился на пороге.

По комнате гулял сквозняк, белая штора трепетала на ветру как оборванный парус. На заправленной кровати лежали принесённые ветром листья, а на стене спал крупный ночной мотылёк. Дверь в ванную оказалась приоткрыта. Раймон постучал, заглянул, но не увидел ничего, кроме идеальной, нет, педантичной чистоты. Ванная сверкала до рези в глазах. Раймон принялся тереть глаза, осторожно просунув пальцы под очки, и неуклюже вернулся в комнату. В комнате стоял запах свежевыстиранного постельного белья и трав, что висели сухими букетами на дощатых стенах.

Позади послышался шорох, Раймон обернулся. Тёмная тень проскользнула за его спиной.

— Где ты был в такую рань?

Раймон прислонился боком к дверному косяку ванной комнаты. Тонкие очки, внимательный взгляд… он молча смотрел, как юноша снимает плащ, оправляет складочки, собирает соринки и бережно устраивает на вешалке. Убрав плащ и оставшись в одной простой, не расшитой ничем рясе, юноша повернулся к отцу. Выглядел он озадачено, и Раймон глянув на собственное отражение в зеркале на дверцы шкафа, пригладил растрёпанную причёску.

— Тут сирена ревела… я боялся, ты умер, — Раймон помолчал. — Так где ты был?

Габриэль взглянул на часы, что висели над дверью. И тут же взгляд скользнул на отца, что стоял щурясь от солнца и ждал объяснений. Из его нагрудного кармана виднелась фарфоровая уточка-алхимик — талисман. Увидев её, Габриэль улыбнулся. Так осторожно, словно боялся, что хрупкая кожа его лица треснет, как тонкий хрусталь.

— Всё ещё жду объяснений.

Раймон старался выглядеть строго. Строгости перечила уточка. И эта потрёпанная косица. Габриэль шагнул к отцу, остановился напротив его лица так, что Раймон увидел в его глазах свои отражения, встал на носочки и дотронулся до его носа кончиком своего — такой особый жест, что допускался только между очень близкими людьми. Их улыбки стали тёплыми и зеркальными.

— Гулял, — шепнул не-волшебник, с интонацией, которой обычно делятся секретами.

— Затворник вышел из дома! — Раймон разахался, заулыбался, засветился, словно его осыпали волшебной пыльцой. — Под настоящее небо! Сам! Шёл по тропинке вместе с другими людьми. По настоящей улице!.. Среди настоящих людей! — он хлопнул Габриэля по спине так, что ещё бы чуть-чуть, и ему пришлось бы вправлять позвоночник. — Я горжусь тобой. Правда. Ты вышел на прогулку по собственной воле или тебя всё-таки вытащили насильно? — Раймон игриво сощурился. — Кто это был? Я зацелую его руки.

В его очках мелькнул блик пролетевшей за окном воздушной электрички — так назывались вагоны на подвесных монорельсах. Этот блик переключил его веселье на задумчивость.

— Система обнаружения сбоит. В доме с утра паника. Тина думала, пробрались твари….

В повисшей тишине раздалось хлопанье крыльев проснувшегося мотылька. Габриэль взял отца за руку и подвёл к стулу.

— Позволь, я заплету тебе косу, не должно представать перед подчинёнными в таком виде, — юноша был серьёзен, и искры, что резвились в глазах алхимика, не передавались ему, как всем, с кем Раймон разговаривал.

Лицо Габриэля ничего не выражало, взгляд сосредоточился на пепельно-русых волосах, что были чуть подёрнуты волнами косицы. Их редкая, очень редкая седина, отливала брызгами серебра. Туго и бережно Габриэль плёл «колосок», его руки были нежны, словно всё тепло он передал в них, опустошив и мимику, и сердце. Волосы мягко перетекали из ладони в ладонь. Со стороны казалось, его руки не просто плетут косу, а гладят, утешают и разговаривают.

Они оба молчали

Раймон соскочил со стула, едва Габриэль закончил.

— Спускайся в лабораторию, затворник. Поможешь заправить свето-шумо… м-м… — он помолчал, пытаясь выговорить, потом весело отмахнулся. — «Шумелки». Да, «шумелки». Пошли.

Он круто развернулся, косица взлетела и хлестнула Габриэля по носу. Габриэль расчихался. Когда он перестал чихать, отца в комнате уже не было.

Факела ещё горели, резные держатели в форме драконовых лап поблёскивали красными камнями, которые заменяли им когти. Из полукруглых окон по правую сторону коридора лилось солнце, растягивалось длинными лучами на узорных коврах. Солнце пряталось от Габриэля, а фиолетовый свет факелов целовал его щёки отсветами.

С Габриэлем здоровались слуги — безликие тени, безвозрастные и безхарактерные, существующие в посудно-уборочном измерении, в жизнь которого Габриэль не вникал и вникать не собирался. Они носили длинные чёрные платья и короткие стрижки, Габриэль не отличал мужчин от женщин, и молча проходил мимо, игнорируя их поклоны. Он хорошо знал только одну — Тину, полноватую молодую женщину с приятным румяным лицом и крупными кудрями, подобранными светлой косынкой.

— Совсем бледненький! — увидев Габриэля, стала причитать она. — Не заболел? Небось, у открытого окна всю ночь… Время Рассвета раннее, ничего не прогрелось, — её весёлый голос звенел громче сигнализации. После него звенело в голове.

Габриэль снова ей улыбнулся, сложил руки в замок на груди, кивнул и пошёл дальше.

В лаборатории царил полумрак, и едва уловимый химический запах тревожил горло. Габриэль ненавидел его. Этот запах съел лёгкие его отца, а Габриэля дразнил, заставляя чихать и кашлять.