Следствие в Заболочи (сборник) - Игорь Головко

Я знал, что Вадим Евгеньевич, одинок в этой жизни. Постоянная дёрганая работа в милиции, не позволили сложить крепкую советскую семью – ячейку социалистического общества. А теперь уже «поезд» давно ушёл. Хотя, кто знает? Всяко бывает, размышлял я, не желая касаться этой щекотливой темы, вспоминая вновь образовавшуюся в этом году семейную пару из, только что упомянутых молодожёнов, которые, кстати, тоже колебались: остаться или уехать от зимних проблем в тепло московской квартиры, к тёплому туалету и ванной с горячей водой. Всё же первый год вместе.

Хотя Виталий и не молод, но сил для весёлой старости сохранил выше крыши: худ, высок, жилист. Ни одного седого волоса в густой волнистой чёрной шевелюре. Износа нет. Узнав о намечающемся праздновании, они решили: подождём Нового года, а там посмотрим, как пойдёт. Жаль было рушить, как говорили местные, хозяйство. С весны завели кур. Виталий в начале года вышел на пенсию, а Ольга, впервые, кажется, полюбив – ну и пусть пятнадцать лет разницы – бросила сразу и бывшего мужа, и работу, лишь бы быть рядом с любимым человеком. Все деньги не заработаешь.

– Что-то много постоянных жителей в нашей деревеньке образовалось: ты, Таисия Петровна с Поликарпом, Виталий с Ольгой, Роман с Полиной, Крючок с тёткой, Андреич, да ещё в этом году к вашему зимнему коллективу присоединились Сергеевы Денис со Светкой – целых семь домов, – продолжил он, засовывая фонарик глубоко в карман, чтобы не потерять. Мощный свет прожектора, закреплённого к фронтону новой веранды, выхватывал из темноты часть участка, упираясь в баню, сарай, туалет, растворяясь в еловой черноте близлежащего леса.

– Кстати, не знаешь, почему Крючка называют «Крючком»?

– Говорили: в детстве пошёл он на пруд половить рыбу, пытался забросить леску, а крючок впился ему в причинное место. Он, сдуру, дёрнул, и тот вошёл так глубоко, что пришлось везти в город, делать операцию по извлечению. Может, поэтому так и не женился, – засмеялся я.

Вадим Евгеньевич тоже ухмыльнулся: – У меня за время службы и не такие случаи бывали. Потом, как-нибудь, на свободе расскажу.

– Кто бы мог подумать тогда, когда покупал здесь дом, что не только кто-то будет жить постоянно в деревне, но и сам решусь на зимовку? – продолжил я тему. – Все дома тогда стояли с заколоченными крест-накрест ставнями. Тишина… То, что решились на зимовку года три назад Таисия Петровна с Поликарпом – это понятно. Местные, деревенские, волею судьбы, заброшенные в город, связи с землёй на генетическом уровне не потерявшие – они здесь на месте. В их преклонном возрасте, чем детям в городе мешать, лучше уж оказывать им посильную продуктовую помощь. Да и самим посвободнее. Роман же с Полиной молодые, сильные, работают летом. Знаешь ли, что они фрахтуются в путину на Камчатке на ловлю краба и других деликатесов?

Вадим Евгеньевич отрицательно качнул головой, и я продолжил: – Для них зима – отпуск. В деревне его проводить дешевле, чем в городе. Крючок – алкаш и известный бездельник. В Клину ему – не жизнь. Милиция покоя не даст, сам понимаешь, после того, что он за жизнь начудил. Он, можно сказать, сбежал сюда от неё. Мы стараемся от него дистанцироваться. И сегодня, естественно, я его не приглашал – сам пришёл, а тётка постеснялась, думаю. Пригласить её и не пригласить его я бы не решился. Если бы не племянничек, сидела бы за столом с остальными. Хорошая женщина. Как сегодня увидел Крючка, аж всё тело, как молнией пронзило: сейчас напьётся, может и драку затеять. Но, не выгонять же?

Я стряхнул валенком налипший на другом снег: – Удивительно, что он так рано ушёл. Я его давно за столом не видел. А вот Андреич, пусть даже много старше нас, – человек положительный. Я ему, как-то, предложил, когда изредка уезжаю в город, собирать и класть в холодильник куриные яйца. Хотел даже ключ от дома дать. А он замахал руками, и говорит, ухмыляясь себе под нос: «Григорич, собрать, соберу, а в дом не пойду – не искушай». Сначала даже не понял, что он имеет в виду? Потом дошло. По крайней мере, честно. Но ему нельзя пить – впадает в запой. Тоже – лишний раз не пригласишь. А я? Как бы, москвич. Служил в армии. На земле никогда ничегошеньки не делал – и вот… Если бы мне в той, прошлой жизни, сказали, что я стану жить в деревне, возиться с парниками и грядками, заведу кур – ни в жизнь бы не поверил.

С громким хохотом из дома вывалилась весёленькая кампания: Виталий, Оля, Полина и Светлана. Оля, хоть и невысокого роста и небольшого веса, толкнула крупную Полину, и та, как бы случайно, повалилась на Вадима Евгеньевича, взвизгнув, изображая смущение – домик колодца при этом скрипнул – и, обращаясь ко мне, пропела: – Полковник, твой колодец-то выдержит?

– Я понимал, что «полковником» она меня назвала в шутку. Все в деревне знали, что я уволился из армии подполковником, что и позволило уйти на пенсию в сорок пять, а не в пятьдесят, но не возражал: полковник, так полковник. Служивым всегда приятно, когда им прибавляют в звании.

– Не знаю. Сруб сверху, вроде, ещё крепкий – в раздумье произнес я. – А чего ты боишься, если и не выдержит? В колодце-то – лёд. Приходится его каждое утро в морозные дни расколачивать, чтобы воды набрать. А, как у нас говорят, нонче год морозный выдался. Вот в летошный, – блеснул местным диалектом я, говоря о прошлом, – зима в декабре стояла тёплой.

– Да? – удивился Вадим Евгеньевич, который, живя у Виталия, водой, видимо, не занимался. – Дай-ка взглянуть. И попытался отодвинуть Полину, чтобы открыть дверцу, но та, прижавшись к нему всем своим могучим телом, не давала это сделать. Они барахтались с минуту, препираясь: «Ты чего толкаешься?» – «Я не толкаю». – «А хто?»

Так бы и скатились в снег, если бы, прикуривая папиросу, не вывалился из дома Роман-Балетоман. Полина, завидев мужа, поджала пухлые губки и отодвинулась. Вадим Евгеньевич засуетился и стал спешно искать ручку дверцы «домика» колодца, не находя сразу.

Наконец, его попытки увенчались успехом, и он, громко бормоча под нос: «Интересно, какая там толщина льда?» – вынул из кармана фонарик и посветил вовнутрь, опустил голову пониже, ещё ниже, рассматривая, и застыл. Потом медленно распрямился и поглядел в мою сторону. Голова его находилась в тени, и я не видел выражения лица.

– Слушай! А там… Крючок, – выдохнул он.

– Да нет там никаких крюков… – не понял я сразу.

– Ты посмотри, – захрипел Вадим Евгеньевич.

Я сделал шаг и заглянул в чёрное чрево колодца. Вадик закопался и не сразу включил фонарь. В паре метров от себя я увидел профиль неподвижного, одетого в чёрный ватник человека, с раскинутыми руками и задранными по стенке колодца ногами. Это был Крючок.

Я не стал долго рассматривать: – Да, это он. Надо что-то делать.

– Да бросьте шутить, ребята, – засмеялась Полина.

– Полковник у нас известный юморист, – кокетливо пропела Оля.

– Кто хочет, посмотри, – обернулся я к близстоящей Светлане. Она с мужем, Денисом, тоже осталась в этом году на зиму впервые. Мы с ним вместе когда-то, в эпоху развитого социализма, служили в одной части и пребывали в замечательных, почти дружеских, отношениях, несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте. Он до конца своего срока не дослужил – ушёл на гражданку в надежде заработать свой миллион в мутной воде девяностых. Тоже, видимо, не удалось. Однажды они посетили нас в За́болочь, и сразу приглядели, и себе, домик на самом краю деревни.

Света, яркая худенькая брюнетка, пьяно качнулась, но, вместо того, чтобы подойти, не удержавшись на ногах, рухнула в сугроб. Виталий среагировал первый, поднял её на ноги, приговаривая: – Светок, ты чего? Полковник шутят. Не боись! – Виталий тоже любил шикануть знанием местного говора.

Пошёл легкий снег, и лица людей зарябили, отодвинулись. Мне хотелось, чтобы увидели все, поверили и начали действовать.

Я подошел к Полине, которая, как мне всегда казалось, психологически покрепче других, взял её за руку и, преодолевая легкое сопротивление, подвёл к колодцу. Она заглянула внутрь, а Вадим Евгеньевич посветил фонариком.

– Ой! Что это? Оль, Свет, гляньте, Крючок.

– Брось, хоть ты, разыгрывать-то, – вновь жеманно пропела Оля и всё же подошла. Её реакция была неожиданна: – А, может, он живой? Просто напился и свалился.

Мысль, которая никому до этого в голову не пришла.

– Надо сбегать за Андреичем, – предложил я. – Он у нас, какой-никакой, а ветеринар. Живой или мёртвый, в миг, определит.

Других «медиков» в деревне не было. Только Иван Андреевич, которого все звали просто Андреичем. Он приехал в За́болочь издалека, но очень давно, ещё до войны, а откуда, никому не сказывал. Отделывался: «Я с юга». И остался навсегда. Кем только в колхозе, а затем в совхозе, он ни работал: и скотником, и учётчиком, и пастухом, и сторожем, и…, и… и, наконец, ветеринаром, хотя диплома его никто никогда не видел.

– Я сбегаю, – пьяно растягивая гласные, откликнулся Роман, предварительно глянув в колодец – а вдруг розыгрыш – и виляющей походкой, но держа верный курс, направился к калитке. Пройдя, шагов пять, резко остановился и вернулся, протянув руку к Вадиму Евгеньевичу: – Дай фонарик… – и, вооружившись могучей китайской техникой, убыл. Пятно света заскакало по снегу между тонкими стволами лип.