Доля мастера - Ольга Фост

Та старинная печальная история служила хозяйке комнаты хорошей острасткой всякий раз, когда любознательность её грозила обратиться в любопытство – София Ламендор всегда училась отлично.

«Вот бы и Динь так же», – подумала женщина, усаживаясь за стол. Взяла остро отточенный карандаш, глубоко вздохнула. Расправила замявшийся уголок листа, исписанного схемами, формулами и кособокими нотабене на полях. Но что-то свербило, не давало вниманию течь привычной рабочей колеёй, стучало в висок – назойливо, жарко. Нет, невозможно… и она посмотрела в сторону, откуда шла эта тревожная волна.

По правую руку стояла миниатюра в тонкой серебряной рамке – с портрета застенчиво улыбалась девочка с русой косой через плечо и тяжёлым взглядом. Под ним становилось неуютно – чувство, будто тебя рассматривают насквозь, не из самых приятных. Но София привыкла – её собственный взгляд был ничуть не лучше, правда, в отличие от племянницы, она давно научилась его смягчать.

Звездочея приласкала кончиками пальцев мастерски написанные волосы и мягкий овал улыбающегося лица – а ведь могла бы ты, девочка, осчастливить какого-нибудь хорошего человека, стать ему доброй женой, если б не этот взгляд…

«Вылитая Анна», – София вздохнула опять. Чем больше перечишь судьбе, тем жёстче она выламывает по-своему. Не справишься ты – она взвалит твою ношу на плечи твоих детей. Отказалась старшая сестра идти тёмной и трудной знахарской тропой, любви хотела, смеха и счастья женского – а что из того вышло? И любимого к гибели привела, и сама погибла. Только и остались от них память да крошка Динь, за воспитание которой взялась София, сама к тому времени только встретившая свой восемнадцатый год.

О, как хотелось в иные дни бросить всё, умереть, исчезнуть из этого страшного, жестокого, грязного мира, где ты одна, потерявшая дар, семью, веру – и с чужим ребёнком на руках!

С чужим? Нет, нет, кто угодно, только не Динь – с её цепкой памятью, с прицельным вниманием к мелочам, с неуёмным стремлением исследовать всё подряд – а то София не помнила себя ещё маленькой Зосьей? Такая же, ну точь-в-точь такая же – от старшей сестрицы не отставала ни в чём… почти ни в чём.

Войдя в возраст, младшая из сестёр Ламендор стала держаться так замкнуто, что даже родные звали её нелюдимой, между тем сама девушка просто пыталась быть достойной ученицей своей наставницы. Дичилась старшей сестры – та не скупясь, каждому встречному дарила ласку, улыбку, а то и кусачее словечко… да разве ж такой должна быть истинная знахарка?

Сама-то юная София вряд ли усомнилась бы в праве старшей сестрицы поступать так: егоза и фантазёрка Анна верховодила во всех играх сызмала. Но вот госпожа настоятельница – та, что углядела в малышках Ламендор целительский дар и взяла обеих в шонбергскую школу знахарок при братстве Милосердия – госпожа настоятельница очень печалилась над непутёвой Анной. И в частых задушевных беседах с Софией – лучшая, любимая ученица! – предрекала её сестре немалые беды, если та не одумается и не станет вести себя так, как и подобает той, которая носит чёрное, но несёт белое.

Такова уж доля знахаря – таиться в ледяной тени смерти, чтобы не гасло в горячих ладонях светлое пламя жизни. Коли одарили тебя свыше умением врачевать – пестуй дар, как цветок драгоценный. Сторонись страстей – не то покинет тебя небесная благодать, и кем станешь ты после? Пустым, не нужным никому сосудом скорби. Такова назначенная знахарям стезя – и не нам отменять обычай.

– Правильная ты, Зосенька, ой, правильная, – веселилась Анна, изо всех сил стискивая в объятиях обиженно бубнившую нотации младшенькую, – без вас никуда. Но нужны и вроде меня, чтобы покоя никому не было! Вы храните память. Мы обретаем воспоминания.

И старшую Ламендор терпели – та сходу бралась за такие сложные хвори, к которым даже настоятельница приступала не раньше, чем после дня полного отказа от пищи – только вода, живительная вода и ничего более! Приют для страждущих, построенный братством вблизи их шумного, пропахшего рыбой Шонберга, прославился на всю округу. И всё благодаря Анне, этой строптивице Анне, которая встречала приходивших к ней если не смехом, то ядрёной шуткой – но уходили от неё люди, скинув лет десять вместе с нажитыми за этот срок болячками.

Словом, прощалось Анне чуждое знахаркам поведение – ведь если сила при ней, значит, не запятнала себя – а что глазки горазда строить и позубоскалить никогда не прочь… ладно, в стаде не без паршивой овцы. Да и с такой человек разумный сумеет состричь толк – то есть, неплохой (очень неплохой!) клок.

Но ждущий беды непременно её накличет – на ту голову, на которую ждёт… как же больно, до сих пор больно вспоминать! София порывисто схватила миниатюру, прижала к сердцу и откинулась на спинку стула, баюкая портрет у груди.

– Ничего, маленькая моя, ничего. Мы справились. Справились же?

Портрет, конечно, молчал – но так хотелось услышать на этот вопрос единственно нужный ответ!

Да, память коварна – не обойтись без неё даже самой мелкой твари, если хочет она жить чуть дольше, чем от зари до зари, но когда механизм сей хорош настолько, что хранит и то, о чём стоило бы забыть – ноша гнёт… Ах, отправиться бы в квартал к торговцам подпольным товаром, да и отдать всё жалование за флакон рубинового стекла с каплями Леты в нём! Наполнить до краёв бокал сладостным небытием. Поддаться чарам мнимого спасения.

Но нет – жгуче страшно повторить участь принцессы Изабеллы… в школе знахарей рассказывали страшное про смерть её и посмертие. Вестимо, с душой убийцы случается то же, что сделал он, уничтожая жизнь. Но Изабеллу это не остановило – убилась, бросившись со стены замка. И сколько теперь, и где скитаться осколкам её души, кто ведает…

Каждому своё, конечно, но пробудиться в одном из любимых снов – может ли быть лучший отдых душе? Труженица, устаёт она побольше тела… с другой стороны, нет и материала прочнее, чем тот, из которого души.

В сон о годах ученичества мастер уходил вкусить воспоминаний – энергия там если не кипела, то бушевала точно. После ощущал себя словно искупавшимся в живительной прохладе лесного ручья.

Кроме наук, занимался он в Университете и боевыми искусствами. Ежеутренние тренировки с мечом ещё в домашней юности шли в охотку, но у студента добавилось знаний. Поэтому меч свой вращал он не просто ради удаль потешить или мышцы накачать.

Однажды заметил – прежде чем движение совершится в действительности, совершается оно в его мыслях. Стало интересно – а что, если заранее продумать рисунок движений, а затем воплотить?

Эффект оказался ошеломительным: а попробуйте-ка сами – ощутите себя одновременно и мастером, и инструментом, и материалом, над которым те трудятся! Вездесущность… Божественно.

С тех пор именно так и тренировал себя студент Валентин фон Бринн: не идти на поводу у текущей реальности, но торить свой путь, самому эту реальность создавая. Сосредоточенно, в мыслях, на тонких планах – а там и более плотная материя подтянется.

Дорога ляжет, где проложишь направление, прочитал Валентин в одной древней книге. «А ведь, я это всегда откуда-то знал…», – подумалось тогда ему.

Что ж… не идти на поводу у событий – но действовать настолько осознанно, чтобы они возникали по твоей воле? Звучит лакомо, да только это ж какая ответственность за каждый – каж-дый – шаг… готов ли я всё это взвалить на себя и ни на кого, кроме?

На губы чуть солоно и горько легло пленительное слово «свобода»… пленительное. Ведь у всего есть оборотная сторона, за всё приходится платить. Но юноша понял – потянет, готов.

Однако отныне, сколько ни живи – учись!

Получается, где-то в глубине души всегда останется пульсировать наивный младенческий родничок? И ныне, и присно пусть резвится себе вездесущий конопушистый почемучка, с которым вроде бы в пятнадцать лет попрощался… н-не без помощи одной весёлой и ласковой матушкиной фрейлины?

«Путь познания тернист и извилист, но до чего же интересен», – прочитал Валентин в старинной рукописи, найденной им на дальних стеллажах библиотеки Университета. И от этих слов чем-то очень родным и знакомым веяло, будто его рукой выведены они были когда-то.

– Быть посему, – решил.

Книги, книги… сколько же он перечитал их тогда, оставив дружеские пирушки, подружек с приятелями и прочее студенческое веселье.

В залежах библиотеки Университета нашёл даже одну древнеэльфийскую – управлять сновидениями учила она. Валентину, испытателю пылкому, любознательному, оказалось самое то. Очнуться во сне? Попробуем!

Не сразу, но получилось одолеть вязкую покорность сюжету видения – и научиться самому управлять своей волей… пробудиться – и быть! Быть самому ведущим в одном из множества вариантов реальности, хаотично бушующих в нашем сознании…