Сфинкс - Юзеф Крашевский

Своды были покрыты картинами из жизни Божьей Матери, принадлежавшими опытной кисти Данкертса и обращавшими на себя внимание колоритом и смелостью линий. Посередине было Вознесение, славящее Марию и костел, который она представляла, согласно многим толкованиям. Темный костел сиял блеском только в те несколько праздников, которые здесь справляли со всей доступной монастырю роскошью… В день святого Антония, святого Франциска, в день Порцюнкули, в особенности в Троицу и день Божьего Тела — все здесь покрывалось зеленью и цветами. Начиная от каменного пола, посыпанного сосновыми ветками и травами, вплоть до самых скрытых в уголках алтарей везде сияли цветы и зеленели листья. Даже столбы украшали соснами, а на главном алтаре рядом с огнями множества свечей возвышались громадные вазы и букеты. Все это придавало необыкновенно привлекательный вид этому святому месту. Среди веток виднелись старые каменные усыпальницы с гербами рыцарей и с фигурами неустрашимых мужей и набожных и мужественных женщин.

В каменном полу недалеко от входа в подземные усыпальницы, обозначенного двумя железными кольцами, виднелась крыша из мрамора на гробе основателя, скромная и нарочно покорно, брошенная под ноги набожных посетителей. Здесь не было ни герба, ни надписи, напоминавшей о важных чинах и происхождении покойника — только несколько строк с просьбой помолиться; за грешника.

Гораздо позже в фасад костела вставили черную мраморную доску с длинным похвальным словом, составленным усилиями благодарных монахов. Там перечислялись жены, дети, губернии, комиссии и выборы в сейм основателя, подробно и детально; не менее тщательно были описаны и его добродетели. Между усыпальницами обращал внимание мавзолей сына гетмана, окончившего постройку, начатую отцом; здесь был изображен рыцарь в полном вооружении, касающийся рукою шлема, словно желая вытереть пот со лба. Символический венец из фруктов и цветов, украшавший стены мавзолея, должен был обозначать общественные заслуги и хорошие дела умершего.

Костельный вход был украшен мастерски исполненной из камня кропильницей, опиравшейся на четырех ангелов, державших символы четырех добродетелей. Величественный орган занимал хоры у входа. Наверху стояли деревянные ангелы с трубами. Этот орган был разрешен в виде исключения ради церковных праздников, на которые стекались многочисленные паломники.

Таков был монастырский костел. Но надо было видеть его в дни торжественного богослужения, наполненный народом, в облаках дыма кадил, в цветах и зелени, чтобы вполне оценить его блеск и красоту. К нему примыкал большой монастырь, протягивая вправо и влево свои длинные флигеля с полукруглыми башенками на конце. Здесь также заботились об удобных помещениях для монахов и об украшении их бытия в этом убежище.

Бесконечные коридоры и крытые лестницы соединяли между собой этажи и кельи. На длинных рядах стен тот же Данкертс де Рюи изобразил жизнь св. Франциска, св. Антония и много эпизодов из священного писания. Эти бессмертные творения религиозного духа сияли светлыми, теплыми красками. Старые даннигские часы, медленно идущие уже более двухсот лет, одни лишь нарушали глубокую тишину коридоров. Двери помещений и келий, выходящие в коридор, были обшиты дубовыми фанерами, не очень изящными, но трогательной простоты по форме линий. Под одной из арок днем и ночью горела лампа перед распятием; здесь обыкновенно идущие мимо монахи на минуту преклоняли колена и читали краткую молитву. Поодаль висел портрет основателя монастыря, но без булавы, доспехов и украшений, изображавший его в одежде паломника. Рядом с ним висели портреты его сыновей, наследственных благодетелей монастыря, а затем некоторых из генералов ордена и святых. Портреты монахов относились к ближайшей к нам эпохе, так как раньше, отрекаясь от фамилий, не разрешали даже оставлять свои изображения.

Тела погребались в общей могиле, память о них исчезала; надо было стать святым, чтобы продлить земную жизнь.

В этих громадных коридорах, по которым можно было гулять с удовольствием, царила почти непрерывная тишина. Дверь кельи, тяжело открывающаяся, шаги монахов, чириканье птиц и в особенности ласточек, свивающих гнезда под крышей, медленное тиканье часов — звуки эти разносились по всему зданию. В коридоры выходили двери больших зал, библиотеки и других помещений. Отсюда также вел ход с первого этажа на хоры.

Большой зал с громадной печью, обложенной синим кафелем, в которой можно было сразу сжечь целое дерево, находился внизу. Его потолок из подвижных досок пропускал тепло в неотапливаемые кельи.

Все здесь было сделано в большом масштабе; а так как келий, хотя и небольших по размеру, было множество, то зал занимал почти все крыло монастыря; его поддерживали каменной кладки колонны, на которых покоились верхние балки с изящной резьбой, уже почерневшей от времени и тепла. Одну из стен занимало Распятие, другую икона святого Антония. Остальные стены были покрыты фресками и текстами Святого Писания. У стен стояли дубовые скамьи и столы на крестовидных ногах, покрытые глиняными жбанами, чашками и чистой посудой. Деревянные буковые; ложки, обслужившие несколько поколений, все еще лежали здесь, хотя медленно заменялись другими, похуже. Под окнами стояла! кафедра для лектора, обычно читавшего громко во время еды.

Окна зала выходили в сад. Виднелись клумбы полные цветов, и из сада доносился запах лилий. Посередине изящной решетки находился венчик с именем "Мария".

Кроме зала заседаний и выборов, теперь пустующего, здесь находились многочисленные портреты членов семьи основателя с лицами, сразу напоминавшими другой мир, другую эпоху. Здесь же была еще и большая библиотека.

На сводчатом потолке ее были фрески, изображавшие четырех евангелистов и св. Франциска, слушающего их рассуждения; по стенам стояли дубовые шкафы того же мастера, который сделал их алтари. Но здесь очевидно постарались. Верх каждого шкафа был украшен резьбой в виде цветочных венчиков, фруктов, религиозных эмблем. На большом столе, находившемся посередине, стояло прекрасное старинное костяное Распятие, напоминая, что вера должна руководить наукой.

Эта библиотека — подарок гетмана, к которому впоследствии присоединились дары сыновей и внуков, — имела много интересных книг. Вновь обращенный ее хозяин, вместо того, чтобы сжечь творения иначе верующих, передал их монахам, чтобы то, что служило для гибели души, в других руках могло стать спасением. Этих опасных пленников держали под ключом в шкафах с решетками, из-за которых выглядывали лишь корешки, сверкая золотыми буквами, тисненными на пергаменте. Ключи были у о. настоятеля, который, по мере необходимости, давал старшим монахам писания Безы, Меланхтона, Эколампада, Кальвина, Лютера, Серве и множество брошюр XVI века. На верхних полках лежали коллекции Болландистов, Буллария, большие теологические энциклопедии, роскошные издания отцов Церкви, Библия на разных языках, комментарии, словари, путешествия. Здесь же, среди манускриптов, прятались летописи монастыря, заметки и записки, составляемые монахами; здесь нередко мысль, записанная на полях, свидетельствовала о выдающемся уме или о великой борьбе, неизвестной миру, но происходившей в тиши монастыря, борьбе с сатаной сомнения.

Увы! Чем ближе к нашей эпохе, тем реже попадались замечания и рукописи: монастырский дух исчезал. Когда-то драгоценная библиотека теперь покрывалась пылью, а ее громадную дверь умели открыть только двое из монахов. Из окон библиотеки открывался вид на костельный двор со статуями Девы Марии; и св. Антония с Иисусом на руках и с лилией; дальше виднелась дорога и часть городка, луга, река, далекие села и леса.

Когда я посетил монастырь, он жил еще прежней жизнью. Добродушные монахи были друзьями всех соседей, их монастырь — наиболее гостеприимным домом, их обеды со знаменитой треской считались наиболее вкусными в посту, хотя их больше украшала беседа, чем изящные деликатесы; что же касается знаменитого старого меда, появлявшегося в маленьких рюмочках только в день Порциункули и св. Антония, то он славился на 20 миль вокруг.

Почти все кельи были еще заняты седыми как голуби стариками, одной ногой стоявшими в могиле, хотя они с юношеской подчас энергией спешили к больным и умирающим.

Кому незнакома капуцинская келья? Все они на один образец: маленькое окошко в сад, гвоздика на подоконнике, небольшая кровать с жесткой постелью, у изголовья распятие, у дверей кувшин с водой. Редко когда эту тесную коморку обширного улья украшает картина.

Окружающие монастырь соседи любили капуцинов и дружили с ними. Часто упрашивали одного из них погостить несколько недель в часовнях, помещавшихся при имениях. По воскресным и праздничным дням толпы собирались в костеле.

В пост посылали им рыбу, летом получали от них цветы, с удовольствием показывали друг другу их изящные работы, зеленые и белые восковые свечи. Соседние шляхтичи как бы составляли семью монахов, каждый спешил позаботиться о них, помочь им и, давая что-либо, радовался, словно сам получал. Несмотря на монастырскую тишину, мрачные стены и темный соседний лес, там было все-таки так весело и легко! В саду распускались крупные цветы, на ветках чирикали птицы; на дворе шалили румяные мальчишки, прислуживавшие в костеле; даже и монахи мирно улыбались, так как в этой тишине чувствовали себя счастливыми.