Сигнальные пути - Мария Кондратова

Исподволь, поодиночке, на свой страх и риск в пески десантировались неприхотливые быстрые сорняки и постепенно замедляли бесконечное колыхание-перетекание. Длинные жесткие корни сплетались под землей в крепкую рыбацкую сеть. Текучая земная стихия медленно и лениво оседала в тенетах. Корни росли все глубже и гуще – растения тянулись к животворящим водоносным глубинам. Неудачники засыхали, удобряя своими останками голый голодный песок. Формировалась почва – легкий невесомый коричневатый налет на серо-желтых валах. Древняя стихия покорялась жизнеутверждающей наглости зеленых выскочек. Пески отступали, превращаясь в свалки и пустыри. Город становился похож на прочие города, но что-то зыбкое, тревожное, неуловимое продолжало висеть над ним невидимой, но осязаемой пеленой. Прах? Пыль? Пески засыпали, чтобы проснуться в следующем столетии или миллионолетии. Для мертвой стихии время не значило почти ничего. Только живое нетерпеливо. Город назывался Край.

Внутри городского автовокзала медленно сохли в кадках четыре высокие пальмы, изредка роняя откуда-то сверху острозаточенные лопасти лакированных листьев. Здесь было тихо и жарко, как в старом пустом аквариуме, оставленном на солнцепеке. Дважды в день громкоговоритель зачарованным женским голосом будил немногих разомлевших от духоты пассажиров: «…автобус на Счастье [6] отправляется со второй платформы… Повторяю… Автобус на Счастье…»

«…Жили книжные дети, не знавшие битв,Изнывая от мелких своих катастроф…»

Построить дом, посадить дерево,

вырастить сына…

Часть первая

«Дом»

Любая ересь – это вывеска изгнанничества. Поскреби любую ересь, и увидишь проказу. Любая борьба с ересью предполагает именно эту цель: заставить прокаженных оставаться прокаженными. А с прокаженных что ты будешь спрашивать? Разъяснения тринитарного догмата? Научного обоснования евхаристии? Хочешь, чтоб они тебе доподлинно объяснили, что верно, а что ошибочно? Ох, Адсон, Адсон. Это игры для таких, как мы, для ученых. У простецов свои проблемы. И примечательно, что решают их они всегда неправильно. Так и попадают в еретики».

«Да, но зачем ученые их поддерживают?»

«Затем, что используют в своих играх, которых очень мало общего имеют с верой и чрезвычайно много общего – с захватом власти».

Париж. Март 2014. Первое письмо

…Ездила в гости к коллеге родом из Лангедока. Пытаюсь представить, каково это: расти в доме, построенном четыреста лет назад, играть под деревом, которое посадил твой прапрадед. Иметь корни, уходящие вглубь, в века… Не получается. Под стенами Безье неизбежно вспоминается: «Убивайте всех, Господь распознает своих» [7]. Кажется, к этому workflow [8] рано или поздно естественным образом приходит всякий, ввязавшийся в борьбу с инакомыслием. Хотя и катары тоже были не ангелы, конечно, но именно удачной формулировке папского легата «посчастливилось» войти в историю.

Глаза у Филиппа потемнели, и он начал гневно рассказывать о грубости и жестокости парижан, разоривших и заливших кровью благословенный край. Для меня все это была «только история», для него и сейчас, восемьсот лет спустя, рана братоубийства еще кровоточила.

…Моя работа похожа на собирание мозаики. Каждый отдельный кусочек смальты почти ничего не значит, но, собранные в нужном порядке, они ложатся на стены собора сценами Страшного суда и райских блаженств, наполняют статичный, немного тяжеловесный рисунок движением света и текучим золотым переливом.

Конечно, результаты моего труда на экране монитора выглядят не так впечатляюще – квадратики и прямоугольники с непонятными аббревиатурами, беспорядочная россыпь стрелочек, соединяющая геометрические фигуры в произвольном порядке… Но поверь, для знающего взгляда в этой схеме заключено не меньше очарования и сложности, чем в византийских панно Торчелло. Впрочем, этот образ сколь прекрасен, столь и неточен. Но все-таки оставлю его тут. Не ради системной биологии, но ради сладостных и золотистых венецианских воспоминаний.

Попробую зайти с другого конца.

Представь себе город, населенный людьми. Не мегаполис, нет, небольшой европейский городок, где все друг с другом знакомы буквально через пару рукопожатий. Пусть это будет живая клетка. В городе есть управляющий центр – мэрия, городской совет, определяющий, как жить горожанам. Здесь ближайшим (хотя и не очень точным) аналогом будет клеточное ядро, содержащее бо́льшую часть генетической информации, определяющей строение и образ жизни клетки. Город этот похож на другие города – везде одни и те же булочные, соборы, рыночная площадь – так и живые клетки имеют общий план строения: плазматическая мембрана – «городская стена», органеллы – «мастерские», внутриклеточный скелет и система транспорта – хитрое переплетение микротрубочек, похожее на путаницу узеньких старинных улочек. Все это очень приблизительно, ты понимаешь. Но при общем сходстве строения у каждой клетки и каждого городка есть какая-то «фишка» – достопримечательность или ремесло, отличающие его от других. Ученые используют для описания этой особости умное слово «специализация».

Город существует в окружении других городов и должен считаться с ними. Кроме того, все населенные пункты подчиняются общим – принятым в данном государстве – законам. Дело происходит в доинтернетную и даже дотелефонную эпоху, и для обеспечения необходимой согласованности действий из города в город ездят гонцы, доставляя новости и разнося слухи. Узнав о засухе в соседних областях, совет принимает решение увеличить запасы зерна, прослышав о наступлении врагов, кидает клич ополчению, узнав об эпидемии, объявляет карантин, зачастую, к сожалению, слишком поздно.

Такие же «молекулярные вестники» циркулируют и между живыми клетками, регулируя общую работу миллионов частиц многоклеточного государства – организма. Это сигнальные молекулы: гормоны, медиаторы, цитокины… У каждого из них свое уникальное «послание», своя благая или ужасная весть.

Давай проследим за гонцом, принесшем в город новости, например об окончании эпидемии. Вот он подъезжает к запертым воротам на жадно хватающем воздух загнанном жеребце. Внутрь его, понятное дело, никто не пускает – карантин! Вестник с камнем забрасывает письмо на стену, и скучающий стражник берется доставить послание по назначению.

Для начала он показывает его своему непосредственному начальству, чтобы то решило, как быть дальше. Начальник стражи решает, что письмо необходимо передать в городской совет, и поручает своему слуге отнести свиток. Слуга бежит в ратушу и оставляет письмо у секретаря. Секретарь зачитывает послание мэру. Мэр поручает секретарю собрать совет и, раз уж дело касается медицины, то позвать на него еще и городского врача. Расторопный служащий полдня бегает по городу, но в конце концов собирает кворум. Совет препирается несколько часов (мнение приглашенного врача никто не слушает). В конце концов решают, что въезд в город будет ограничен еще несколько дней, но ярмарку у городских стен можно разрешить уже с завтрашнего утра. Подмастерья разносят новость по своим гильдиям. Мэр отправляет гонца в ближайшую деревню сообщить о возобновлении торговли. К вечеру радостным возбуждением охвачен уже весь город и окрестности. Женщины готовят наряды, ремесленники доводят до ума товар на продажу, кабатчик на радостях выкатывает бочку с подкисшим вином и угощает горожан. В сумерках подвыпившие мастеровые затевают потасовку стенка на стенку, сжигают трактир и пару окрестных улиц. Полночи город тушит пожар и ищет виновных, дело чудом не доходит до новой, еще более масштабной драки…

Примерно по той же схеме (за вычетом разве что бочки с брагой и пьяной ночной гульбы) разворачивается и клеточный ответ на тот или иной приходящий извне сигнал.

Сигнальная молекула связывается с белком-рецептором на поверхности мембраны, рецептор активирует молекулы-посредники внутри клетки. Запускается каскад биохимических реакций, похожий на спортивную эстафету – первая киназа фосфорилирует вторую киназу, вторая фосфорилирует третью, третья четвертую. В конце концов сигнал достигает клеточного ядра. В игру вступают транскрипционные факторы – белки, способные «разбудить» или, напротив, «усыпить» те или иные гены. Каждый такой фактор управляет, как правило, целой группой генов, так что в ответ на единичный сигнал синтезируется множество новых белков, которые меняют правила клеточной игры в ту или иную сторону.

В нашей науке есть два изумительных оборота, не переводимых толком на русский язык из-за отсутствия точного эквивалента: upstream и downstream – вверх и вниз по течению соответственно. Мне нравится динамичность этого образа. Каждый сигнальный путь – это поток информации, протекающий через клетку. Он начинается с «ручейка» – единичной молекулы, севшей на рецептор, и разливается могучим потоком, вовлекающим в себя все новые и новые белки. Этот поток (раз уж я вцепилась в этот образ, придется его развить) крутит колесо мельницы Жизни, ну а я сижу ниже по течению (downstream!) и пытаюсь ловить мелкую научную рыбешку в мутной и глубокой воде.