Сигнальные пути - Мария Кондратова

– А вот теперь можно и погулять! – с удовольствием подытожила соседка, обозревая реультаты наших дневных трудов.

Я отказалась. Она потормошила меня немного:

– Давай, поедем, проветримся! Сколько можно дома сидеть! Скиснешь. – Но увидев, как тяжело я опускаюсь на стул, переменила мнение. – Иди ложись, выспись как следует. Я знаю, что тебе нужно – горячий душ и баиньки.

Я не спорила. Душ так душ.

Но прежде чем лечь спать, мне все-таки пришлось собраться с силами и выжать из себя рецензию в две тысячи слов на новую книжку о женском призвании в Церкви. Вера, к которой ты когда-то привел меня, перестала быть источником надежды, утешения, но все еще оставалась источником эпизодических заработков.

Светлана позвонила мне среди ночи и стала уговаривать приехать к ней, упирая на то, что у нее тут двое клевых мальчиков, и одного она закадрила специально для меня.

– Слушай, – говорила она с бесцеремонной пьяной интимностью человека, собирающегося сделать доброе дело. – У тебя сколько уже мужика не было, четыре месяца или пять?! Так нельзя… Это я тебе как доктор говорю! Отличный парень! Саша! То есть, Валера!..

– Какой парень, я сплю уже. Какой Саша…

– Не спи, замерзнешь! – пьяно хохотала Света. – Ну хорошо, тогда я их к нам везу! Будет тебе Валера с доставкой на дом! От нашего стола к вашему… столу.

Я перепугалась не на шутку и сказала так твердо, как только могла:

– Не смей. Я не хочу. Не надо мне никакого Саши!

– Надо, надо! – не унималась Светлана. – Я знаю, что тебе надо. Не боись, все будет первый сорт.

– Не надо! – Но я сама уже столько раз соглашалась с тем, что Света знает, как лучше, что это прозвучало неубедительно.

– Надо, Федя, надо!

– Я хозяину позвоню!

В трубке замолчали. Потом Светлана сказала тихим, заметно протрезвевшим голосом:

– Ну и сука же ты!

– Я не…

Она не слушала:

– Стараешься для нее, думаешь, как помочь… Да пошла ты!

И отключилась. Меня трясло. Несмотря на состоявшийся разговор, не было уверенности, что Света удержится от желания облагодетельствовать меня каким-нибудь мужиком. Не этим, так другим. Воображение живо рисовало картины пьяного похотливого зверья, одним ударом вышибающего хлипкую дверь. На всякий случай я оттащила стол к дверному проему и перекрыла им вход. С трудом удержалась от желания нырнуть под столешницу, как делала в детстве, и укрыться за бахромчатой малиновой скатертью сразу ото всех проблем. Прошел час. Панику сменила усталость и острый голод. Ругаясь на себя, Светлану и всю нашу никчемную жизнь, я отодвинула стол от двери и протиснулась в коридор. Я не помню, как оказалась на кухне и о какой именно угол приложилась плечом по дороге, но двадцать минут спустя я поймала себя на том, что доедаю второй пакет сырных колечек и тянусь рукою за колбасой. Я ожидала, что испытаю чувство вины, но чувствовала только теплую животную сытость. Опустошив холодильник, я вернулась в комнату, заперла дверь и заснула мертвым, абсолюто звуконепроницаемым сном. Когда вернулась Светлана и скольких мужиков она в итоге привела с собой, я не слышала.

Утром в дверь поскреблись.

– Кто там? – крикнула я. Нервы после вчерашнего были еще на взводе.

– Это я, чаю хочешь?..

Света пришла мириться. Она выглядела чуть помятой, припухшей, но довольной, как мартовская кошка. Извинялась искренне:

– Знаешь, я бухая всегда такая дурная-дурная… Ты не обижайся. Шоколадку хочешь? С орехами, – говорила она, шурша фольгою и ловя мой взгляд. – Ты же меня знаешь. Ну, говори, что не обижаешься… Не скажешь – сама съем…

В конце концов я рассмеялась, и мы раскрошили шоколадку прямо у меня в постели, предварительно уронив ее на пол, и у состоявшегося примирения остался отчетливый привкус бетонной…

…летела из-за отодвинутого шифоньера. Скрипнула окрашенная дверь, Пальма заглянула в комнату, оглядела устроенный мною беспорядок и ушла греться на веранду. Я закончила шпаклевать несколько наиболее выдающихся щелей, подклеила отставший кусок обоев и слезла со стремянки. Каждую весну я понемногу латала наш домик, но никак не могла заставить себя заняться им всерьез. Чем-то мне была мила эта ненадежная осыпающаяся жизнь, хотя я понимала, как убого наше жилище выглядит со стороны. Уже и самые небогатые знакомые успели сделать по одному, а то и по два «евроремонта»: выровнять стены, натянуть белоснежные потолки с блестящими «точечными» светильниками, оклеить стены рельефными обоями, уходящими под белоснежные пластиковые плинтуса, покрыть холодные полы шершавым турецким ковролином от стены до стены и повесить раскидистые люстры с хрустальными висюльками, а мы по-прежнему жили в комнатках, оклеенных бело-зелеными обоями конца восьмидесятых, с геометрическим узором, похожим на грустные ослиные мордочки, и дээспэшной «стенкой», купленой папой на премию в год, когда я перешла во второй класс.

В гостиной мама разговаривала с телевизором, поздравлявшим дорогих женщин. Я отнесла ей таблетки и воду, она выпила их, не отводя взгляда от экрана, где шел один бесконечный концерт.

– С праздником, мамочка. С Восьмым марта, – сказала я, вспоминая, как в детстве к этому дню мы рисовали в школе открытки с кривыми цветами и разучивали глупые, трогательные стишки, и поцеловала ее в лоб.

Она только отмахнулась. Я поставила еду на стол. Проследила, чтобы мама съела суп, котлету с рисом и выпила компот, стряхнула крошки. Рутина. Привычная и оттого уже почти не тягостная ноша. За все это время она даже ни разу не взглянула в мою сторону. Это хорошо. Значит, сегодня у нее спокойный день и ее можно оставить одну. Я помыла посуду и пошла переодеваться. Была моя очередь ехать к Руслану. Мы жили на два дома: то у меня, то у него. Когда-то это казалось радикальным вызовом провинциальным нравам, но за десять лет утряслось в образ жизни, не более и не менее волнующий, чем любая семейная привычка. Я бросила в рюкзак несколько чистых трусов, джинсы на каждый день, платье, если мы надумаем куда-нибудь выйти, и пару банок консервации. Полила огуречную рассаду на окне. Отсыпала корма курам, выпустила Пальму побегать во двор. Готова. Добавила в сумку ноутбук, не хотелось лишний раз таскать старичка с собой, но пора было сочинять темы для рефератов студентам-экологам, вот в автобусе и подумаю…

В окно, выходящее на улицу, постучали, я выглянула. Под домом, задрав голову, стояла Алена.

– У тебя покрывалки есть? – спросила она неожиданно высоким голосом.

– Какие покрывалки? – опешила я.

– Обычные! Для кроватей! – прокричала она. – Из опеки приходили, проверяли условия. Можно ли доверить нам приемных детей. Говорят – нельзя. Говорят – у вас покрывалок на кроватях нет, чему вы можете детей научить!

– Подожди, подожди! – испуганно закричала я в ответ, угадывая и перебивая начинающуюся истерику. – Я посмотрю, кажется, у нас было!

В кладовке нашлось мое старое детсадовское еще одеяло с розовыми зайцами. Я вывалила его Алене прямо в окно.

– Спасибо, – сказала она, – мы купим и отдадим.

– Забирай, забирай. Подарок. Восьмое марта все-таки.

Алена слабо улыбнулась.

– Да, и правда ведь, совсем меня эта тетка сбила. Поздравляю, соседка!

Забежала Лидочка, принесла фиалку в горшке и мимолетное ощущение праздничного гулянья – нежное шуршанье цветастого платья, оживленный блеск подведенных глаз и вкусный ванильный запах духов. Я подарила ей давно припасенную свечку с отдушкой. Лида любила все такое ароматическое. Она всплеснула маленькими розовыми ручками: «Кофейная! Обожаю! Все-таки, Алечка, только девочки знают, что девочкам подарить, мне мальчики на работе вечно какую-то ерунду притаскивают, и не откажешься ведь!» У Лиды был легкий счастливый характер и ладное округлое тело, даже странно, что она так ни разу не была замужем, не имела своих детей, вся ее теплота, нежность, женская тяга ушли в работу, в чужое нелегкое материнство. О каждой из своих «беремчиков» она пеклась, как о родной, каждому младенчику радовалась, как своему собственному. Я ей немного завидовала. У меня была только Пальма… Чокнулись вишневым ликером – «За нас, красивых!» Потом подружка убежала к себе в отделение, а я убрала недопитую пузатую бутылку в сервант до следующего праздника.

В Луганске было солнечно, ветрено, просторно. Заснеженные улицы и скверы казались шире, праздничное многолюдье бодрило, и я в который уж раз за эти десять лет удивилась – почему я до сих пор сюда не перебралась? Руслан предлагал мне это регулярно, хотя последнее время менее настойчиво – кому угодно надоест повторять одно и то же из года в год. Я отговаривалась то работой, то мамой, но мы оба знали, что это несерьезно. И все-таки – деловой, активный, почти столичный Луганск был чужим, а жалкий, заброшенный Край – родным. Вероятно, я могла бы прижиться и здесь, но так же, как и с ремонтом, боялась рисковать. Точка равновесия, с трудом достигнутая двенадцать лет назад, дорого мне стоила, я опасалась сделать даже шаг в сторону… Хотя… Если я больше не любила тебя… Перемен в любом случае не избежать. Может быть, зря я пряталась от них так долго.