Вояка среднего звена - Дмитрий Львович Казаков

— Служба — это наслаждеееение… мне ли не знать? — выплыл из звона в ушах ненавистный голос Равуды.

Я пытался дышать, вталкивая в себя воздух маленькими порциями, но получалось не очень хорошо.

— Не слышу ответа! — рявкнул центурион, и я ощутил ухом и щекой его раскаленное дыхание, капельки слюны, что едва не прожигали кожу.

— Так точно… — ухитрился выдавить я.

— Хреново отвечаешь, — протянул Равуда.

Твою мать, и стоило пройти две кампании, стать десятником, выжить в десятках боев и вернуться из плена, чтобы этот упырь мог издеваться надо мной так же, как в первый день в казармах?

Мне прилетело второй раз, на этот раз в живот, и утрамбованная в него жратва недовольно квакнула. Накатил рвотный рефлекс, и сдержал я его с немалым трудом, непонятно какими уже резервами стойкости.

А то не хватало еще облевать старшего по званию. Измена, не иначе!

— Центурион, ты потише… — подала голос Фагельма, чей десяток насыщался за соседним столом.

— Криворуким слова не давали! — гаркнул Равуда.

Но если бы не она, то наверняка он врезал бы мне и в третий раз, а так всего лишь нагнулся к уху и зашептал:

— Убить я тебя не могу, волосатик, о да, дааа… это очень жааль… вот прямо здесь… Вилкой выковырять твои глаза… расковырять брююююхо… и смотреть, как ты дохнешь…

Я молчал, понемногу приходя в себя.

— Отрезать то, что у тебя между ног болтается, — продолжал Равуда. — Пажааарить… Заставить сожрать. Эх, не могу… Разве что в лесу, где нет камер, нет командиииров… Тооолько мы…

— Да ты струсишь, как обычно, — выдавил я.

Ну как всегда — собственный язык мне такой враг, что никаких центурионов не надо.

Но Равуда только рассмеялся.

— Зато я могу сделать так, что ты сам повесишься, — сообщил он радостно. — Довести. Раньше я спешил, был нетерпелииив… Но теперь я буду действовать медленно, спокойно. Только ты все равно умрешь… и твоя дочь тоже.

Вот последнего ему говорить точно не стоило!

Кровь бросилась мне в голову, стало жарко, кулаки сжались сами собой, а волосы на затылке встали дыбом. Самое время броситься на красноглазого урода, и для начала уронить его на пол сильным ударом в челюсть.

Но тогда… тогда меня точно отправят домой, на Землю, к Сашке.

И я не смогу добыть то, ради чего я тут нахожусь, ради чего я готов вытерпеть все, что угодно… ну, почти.

— И кто тут струсил? — спросил Равуда.

Я медленно, преодолевая сопротивление перекрученных судорогой мышц, разжал кулаки. Затем повернулся к центуриону, посмотрел прямо в его физиономию, в глаза цвета крови, один больше другого едва не в два раза.

— Я струсил, так точно.

Еще год назад я бы и сам себе такого не сказал, а тут перед толпой соратников, тех, кем я командую. И сейчас я ощутил мгновенную, но острую вспышку стыда — точно укол прямо в сердце.

Но быстро ее погасил… значение имеет только одно, Обруч, который я должен найти. Отыскать в громадном летучем городе под названием «Гнев Гегемонии», и привезти дочери, а для этого одолеть все препятствия, какие только можно представить, в том числе и те, что внутри меня.

Равуда резко повернулся и зашагал прочь, свита во главе с Молчуном двинулась следом.

Я стоял, тяжело дыша и вытирая со лба пот, я думал о том, сколько я протяну в лапах такого командира. Я знал, что он использует первую же возможность, чтобы избавиться от меня, не станет медлить, если получится убить меня быстро, сразу, без мучений, но наверняка.

И это значит — времени у меня не так много.

* * *

Новый универсальный станок у меня был такой же, как старый, даже чуть лучше. Идеальная штука, чтобы возиться с оружием в полевых условиях — доводить, чинить, совершенствовать.

Установили его мне в оружейке, и я проводил там все свободное время.

Увы, но снаряга, которой Гегемония снабжала своих защитников, лучше не становилась. Автоматы выглядели так, словно валялись на полу склада лет пять, шлемами интенданты явно играли в футбол, а бронезащиту грызли особенно голодные и неразборчивые крысы. О маскировочных сетях или полевых ботинках, которые обычно просто не работали, я вообще не говорю.

Поэтому пахал я будь здоров, и ничего удивительного, что очередной класс словил в тот момент, когда высверливал глушитель — в исходном варианте он вообще не налезал на ствол. Браслет мой брякнул, над ним высветилась красивая синяя цифра «двенадцать», замерцала сумма опыта… превысил тридцать пять тысяч, и это значит, что четыре тысячи можно распределить.

Да, свое знание оружия я прокачал достаточно, я примерно представлял устройство всего, с чем может иметь дело пехотинец — танка, транспортера, бортового орудия, даже самолетов. Но нигде в мануалах не было ни малейшего упоминания, как работает система социальной мобильности, на которой во многом держалась Гегемония.

Интересно, до какого класса надо дорасти, чтобы получить доступ к этой информации?

Так, с опытом все же надо разобраться — пять навыков, которые доступны всем бойцам, силой, меткостью и скоростью я особенно не занимаюсь, наращиваю по остаточному принципу, а вот о выносливости вспоминаю регулярно, без нее я давно кинул бы копыта в джунглях; пятый — это знание оружия, только на него у меня ушло почти десять тысяч; пять навыков командирских, и тут я решил добавить побольше на лидерство, глядишь чуть увереннее буду чувствовать себя в роли командира, ну а память, хитрость, знание стратегии и ориентация подождут своего часа.

Уф, справился, можно дальше работать руками.

— Ну, иди к папочке… — пробормотал я, вынимая из креплений подсверленный глушитель.

На этот раз я сумел накрутить его на ствол, но недостаточно глубоко.

— Зарраза… — кряхтя и пыхтя, я принялся снимать непокорную деталь, чтобы еще разок проехаться по ней сверлом.

Или взять другой? Вдруг с ним пойдет лучше?

Глушителей у меня был с десяток, один другого «лучше» — ржавые, перекошенные так, словно по ним лупили молотком, с трещинами и разломами, то есть совсем никуда не годные. Даже глядеть на них не хотелось, поэтому станок мой вновь зажужжал, по оружейке поплыл запах разогретого металла, на базу станка полетела серебристая стружка.

И тут я решил позвонить жене.

После возвращения на линкор я пару раз пытался, но всякий раз система связи, встроенная мне в голову, отказывалась работать — я просто не ощущал, что она существует. Тиззгха в нашей когорте не появлялись, так что высказать претензии мне было некому.

Я напрягся,