Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В главе 4 («Как писать в газету»: язык и власть на заре советского публичного языка) Катриона Келли описывает важный жанр в истории русского публичного языка («письма в редакцию») в контексте ранней советской культуры. Попытки заставить всех «говорить по-большевистски» (если воспользоваться известным выражением Стивена Коткина) менее характерны для двадцатых годов, чем различные попытки модернизировать язык, используя зарубежный опыт. «Письма в редакцию» призваны были привлечь советские массы к политическим дискуссиям, но поставили вопрос о языке: ведь западные «письма в редакцию» (ведущие отсчет с XVIII века) традиционно были написаны на языке образованного класса. Эта проблема так и не была решена, и «письма в редакцию» в конце концов слились в жанровом отношении с языком советского политического «мейнстрима».
В главе 5 (Между улицей и кухней: риторика с(о)ветского собрания в литературе и кино) Валерий Вьюгин показывает, что «советское собрание», в которое включаются и массовые митинги, и партсобрания, и другие формы публичных сборищ, имеет вполне конкретные дискурсивные и пространственные особенности. В главе с позиций пространственного и дискурсивного символизма власти проанализирован образ такого собрания, как он предстает в литературе и в кино начиная с двадцатых годов, через годы зрелой советской власти и до последних десятилетий ее существования.
Глава 6 (Борис Фирсов. Был ли советский официальный дискурс гегемоническим?) демонстрирует, как «новояз» вытеснял «человеческий язык» из идеологических дискуссий начиная с 1930-х годов. Массовое идеологическое оболванивание, вездесущий псевдомарксизм, преследования за малейшие отклонения от «линии партии» оказали влияние не только на массы, но и на партийных лидеров. На материале дневника Анатолия Черняева автор показывает, какими лингвистически и интеллектуально беспомощными становились Брежнев и его окружение, если им приходилось выступать «без бумажки»: хозяева официального дискурса, они утрачивали дар человеческой речи.
Следующие пять глав предлагают для рассмотрения конкретные случаи коммуникативных удач (и неудач) современной России.
Глава 7 (Борис Гладарев. Опыты преодоления «публичной немоты»: анализ общественных дискуссий в России начала XXI века). Причиной неспособности к публичной дискуссии, по мнению автора, является не только отсутствие соответствующего регистра, но и отсутствие опыта. Автор показывает это, используя результаты трех социологических исследований: «Социальная история петербургского движения за сохранение историко-культурного наследия», 2007–2009; «Environmental Activism in St. Petersburg and Helsinki: Comparing Analyses of Political Cultures», 2010; и «Городские движения в современной России: в поиске солидарных практик», 2011–2012. Данные, собранные методом включенного наблюдения, ярко демонстрируют беспомощность участников, независимо от их социального положения и добрых намерений: люди не умеют превратить полифонию мнений в разумный консенсус. В главе детально разбираются признаки и причины этой беспомощности.
В главе 8 (Александра Касаткина. Садоводческие товарищества в поисках нового смысла: анализ дискурса общих собраний в СНТ) приведены результаты исследования методом включенного наблюдения общих собраний «садоводческих товариществ»: небольших, формально самоуправляемых коллективов горожан – владельцев дачных участков. «Общее собрание» такого товарищества формально является его высшим руководящим органом. В главе показано, как отсутствие регистра публичной речи и неумение слушать другого разрушают ход собрания и делают его бессмысленным.
В главе 9 (Капитолина Федорова. «Дистанция огромного размера…»: официальный vs. публичный язык) исследуется материал протестных движений 2012 года и показывается, как существенно различаются заседания оргкомитетов антипутинского и пропутинского митингов: если второе проходит целиком в рамках «официального» регистра речи, то первое старается выработать и использовать новый, публичный регистр.
Главы 10 и 11 рассматривают основной вопрос книги на примере СМИ.
В главе 10 (Юлия Лернер, Клавдия Збенович. Нутро на публику: публичный разговор о личном в постсоветской медиакультуре (на примере передачи «Модный приговор»)) авторы показывают, каким мощным инструментом реформирования языка и создания новых языковых регистров является телевидение. В главе описывается появление нового языка, нового «терапевтического» дискурса, создаваемого телевизионными ток-шоу, прежде всего программой «Модный приговор» – публичным обсуждением моды, переопределяющим принятые границы приватного.
Глава 11 (Лара Рязанова-Кларк. Деформация речи и немота в сатирическом контрдискурсе) продолжает линию предшествующей главы, описывая язык сатирических интернет-видео периода «либерального» правления президента Медведева и показывая, как речевые деформации и немота используются в качестве орудия сатиры в клипах Олега Козырева «Рулитики».
Книгу завершает глава 12 (Олег Хархордин. Прошлое и будущее русского публичного языка). Она начинается с описания знаменитого руководства для публичных обсуждений в США – «Robert’s Rules of Order»; затем переходит к анализу попыток создания аналогичных процедур на первых заседаниях русской Думы (1905–1917), далее – к большевистским и позднесоветским дебатам и завершается обсуждением перспектив публичных дискуссий в современной России. Основной проблемой здесь является то, что отсутствие публичного регистра, неясные правила ведения дискуссий, характерные для современной России, помогают правящим элитам сохранять свое доминирующее положение в обществе.
* * *
Эта книга адресована всем, кому интересны актуальные проблемы современного российского общества, историко-культурные и социальные причины их порождения. Тема, которой посвящена наша книга, взята из реальной жизни. Российское общество, уставшее в советский период своего развития от принуждения к единодушию и раболепию, бурно отреагировало на предоставленные права и свободы несговорчивостью, конфликтами ценностей, демонстрацией разноголосицы и фатальной неспособностью едва ли не всех социальных и политических субъектов разного калибра к разумным компромиссам.
Авторы книги не ставили перед собой задачи успокоить бушующее море общественного несогласия. Их миссия – в том, чтобы указать на ресурс, который может понизить степень диссонанса жизни российского социума. Этим ресурсом является язык в той особой своей роли, когда он перестает раскалывать соотечественников на несоединимые части, помогает им ограничивать индивидуальный эгоизм и способствует консолидации социума. Язык может стать тем средством, которое позволяет людям договориться, преодолевая «синдром публичной немоты». Этот вывод построен на хорошо известном положении, что роль языка не сводится к отражению социальной реальности. Язык конструирует реальность, выступая своеобразной основой полноценного и всестороннего взаимодействия людей.
Чтобы не заканчивать предисловие на пессимистической ноте, завершим его цитатой из главы Бориса Гладарева:
Приобретение коммуникативной компетенции, освоение «манер» и правил публичного поведения – все это скорее культурные, чем политические процессы, а культура меняется медленно. Тем не менее недавние эмпирические наблюдения за дискуссиями различных инициативных групп, собраний и общественных движений позволяют различить стремление людей преодолеть привычные коммуникативные барьеры, найти нужные слова и обнаружить то общее, что делает нас обществом.
Литература
Гусейнов Г. (2003). Советские идеологемы в постсоветском дискурсе 1990-х. М.: Три квадрата.
Гусейнов Г. (2004). Д. С. П. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х. М.: Три квадрата.
Заславский В., Фабрис М. (1982). Лексика неравенства: к проблеме развития русского языка в советский
