Сказки для взрослых - Федор Галич

— С ума сойти, да это же совсем другое дело! — не веря своим глазам, воскликнула Царица и, дабы убедиться, что ей это не померещилось, громко, вслух, с выражением, снова перечитала стих с самого начала:

«ПИКОВАЯ Д Р АМА»

Когда страдающая манией величья б***ь

Наделена огромной властью,

Желает самой знаменитой в мире стать

Как ДАМА с пиковою мастью,

Вершить она готова чёрные дела

И, наделив пером писательским меня,

Как опьянённая богатством Дива

Полчеловека ради славы отрубила.

Ну, что ж, раз так, тогда держись!

Безжалостная «Пиковая Дама»,

И Демонам своим хвались,

Что будешь героиней адского романа.

Проткну своим я остроумным творческим пером

Твоё заполненное чёрной кровью сердце

И, как в чернильницу, я, обмакнув его,

Впишу в историю, что ты — ПРОСТАЯ СТЕРВА.

Дочитав стих до конца, ошеломлённая Царица, немного выпрямив спину, вытянулась в троне, выставила вперёд грудь и медленно, нараспев, гордо процитировала поэта: «ПИКОВАЯ ДАМА!»

Затем, примерив новый образ на себя, она вальяжно подошла к большому зеркалу и, замерев перед ним в величественной позе, стала пристально всматриваться в отражение, мысленно перекрашивая себя в «пиковую масть».

Задумчиво простояв в полнейшей тишине около минуты, Царица, не «снимая» с себя предложенный поэтом образ, направилась к трону с тем же высокомерным выражением лица. Проходя мимо съёжившегося от страха поэта, она небрежно присела возле него на колени и, склонившись над его единственным ухом, ледяным голосом прошептала:

— За свой удачный труд ты заслужил немного похвалы и моего расположения. И чтоб ты знал, что здесь, на этом троне, со мной царит ещё и справедливость, тебя я поцелуем щедро награжу, — размеренно прошипела Царица, словно королевская кобра, и крепко обвив голову поэта холодными руками, резко впилась в его шершавые губы.

Поэт вздрогнул от неожиданного поцелуя, будто от ядовитого укуса, и тяжело возбуждённо задышал, как отравленный мышонок перед смертью.

— Ну, что, теперь ты убедился, что мои обещания твёрже острого меча, и я способна щедро отплатить за истинную славу? — спросила Царица, «сбросив» с себя во время поцелуя образ «Пиковой Дамы». — Ты только посмотри, какие чудеса способно вытворять настоящее искусство! Я НЕ ПОБРЕЗГОВАЛА ПОЦЕЛОВАТЬ ТАКОГО МЕРЗКОГО УРОДА, КАК ТЫ! Это ли не чудо? И на этом оно ещё не заканчивается. Самое ценное в этом чуде то, что увековечивая меня, ты обрекаешь на бессмертие и своё имя. Ты готов разделить со мной вечную славу и сменить статус «подзаборного писАки» на бессмертный титул «КОРОЛЯ РИФМЫ»?

Ошарашенный поэт не верил своему уху и, выпучив от удивления уцелевший глаз, пытался сообразить, почему за очередное литературное хамство ему засунули не перо в задницу, а сладкий язычок в его заполненный горькими речами рот? Он и не подозревал, что этот царский «пряник», который ему позволили попробовать вместо болезненного кнута, окажется таким вкусным.

Ненависть, гнев и боль вмиг улетучились, а на смену им пришла лёгкость, сила, способная свернуть горы, и вера в светлое будущее. Поэт, как разбуженный поцелуем расколдованный ангел, вспорхнул от счастья ввысь на моментально выросших от любви крыльях и с этой секунды готов был воспевать души своей Царицу, как самую желанную на свете птицу!

Не дав поэту опомниться, Царица ласково, как кота, погладила его по голове и, как будто прочитав его мысли о птице, стала напутствовать его на новые творческие подвиги:

Лети мой голубь, ты к себе в светлицу,

И сочини подобные стихи для самой важной в мире птицы.

А я за это крылышки твои приглажу,

И все надрезы мазями лекарственными смажу.

А после стану райской птицей для тебя,

И превратишься ты в счастливого орла!

Затем, стыдливо прикрывая лицо полупрозрачным платком, Царица уселась на трон и, закинув ногу-за-ногу таким образом, чтобы платье эротично оголило бедро, скомандовала охране:

— Проводите поэта в его комнату, подайте ему гуся в яблоках, хмельного вина, помогите принять ему ванну, переоденьте в чистое. Отныне он является придворным поэтом, а не пленником. Если он захочет сбежать, не удерживайте его. Но как только он покинет мой дворец, его нога не посмеет больше никогда переступить порог моей спальни и всех моих географически-территориальных владений. А если он добровольно изъявит желание остаться возле своей Царицы, то будет вынужден служить мне до самой смерти. Да! И ещё, пока поэт в раздумьях будет пребывать, пришлите мне придворного художника и лучшего в округе портретиста. Хочу я «свежеписанную» серию картин с них получить, чтоб я была на них изображена в отважных, а где-то, и в распутных позах.

Как было и приказано, поэта досыта накормили, допьяна напоили, помыли, и спать уложили.

Проспался поэт, опохмелился и подумал, а ради чего он, собственно, из себя корчит обречённого на смерть гладиатора? Может, на самом деле ему стоит смириться со своей участью, да ещё и попытаться поймать «птицу счастья» за хвост? Что его ждёт в случае отказа — пытки и мучительная смерть? И даже если, на самом деле, ему позволят беспрепятственно покинуть дворец и уползти за владения Царевны, то какая жизнь ждёт одинокого, одноногого, однорукого, одноглазого и одноухого поэта? Кому будет нужна ПОЛовина ЧЕЛОВЕКА? Какой идиот даст такому инвалиду работу? Какая дура отдаст такому страшному чудищу своё нежное тело? Какая-нибудь слепая и бесчувственная, как бревно, пьяная проститутка? А вот если он останется придворным поэтом, то его ждёт королевская еда и королевский секс. К тому же, Царица — неимоверная красавица, овладеть которой мечтают самые красивые, богатые, здоровые, ЦЕЛЫЕ и невредимые заморские принцы, не то, что такие «разполовиненные» уроды как он. И надо быть не ПОЛудурком, а ПОЛНЫМ идиотом, чтобы не воспользоваться этим великолепным шансом.

Вспомнив о Царице и её поцелуе, поэт почувствовал в паху приятное жжение, на лбу выступил пот, по всему телу побежали мурашки и затряслась рука. Схватив с прикроватного столика листок чистого пергамента, поэт окунул перо в чернильницу и начал торопливо «прописывать» себе путь к её сердцу:

Хочу тебя, моя Царица,

Сильней, чем волк голодный хочет жрать!

И выпустить готов из рук доступную Синицу,

Чтоб неприступную Журавушку поймать!

Пусть «птица» я не столь высокого полёта,

И до тебя рукой мне не достать,

Я выстрелю в тебя стрелой Амура

И ты с небес спикируешь в мою кровать.

Наброшусь на тебя, как волк, на угодившую в капкан, добычу,

И беспощадно стану голод свой в экстазе утолять.

И разлетятся в стороны