Интеллектуальные пилюли: продолжаем прием - Петр Петров

«Зря ты столько раз сказал „зря“, Кабан. Достаточно одного раза… – вздохнула Семеновна – Я тоже иногда, когда в плохом настроении, задумываюсь – зачем все эта суета, в чем тут смысл? Так что говоришь ты верно…»

«Ты верно говоришь, что я верно говорю, Семеновна. – Энергично поддержал нашу девушку Кабан – Вопрос о смысле жизни стоит особенно остро этим мерзким утром.»

«А я уже, представьте, разобрался в этом вопросе – вмешался Веня – могу поделиться мыслями.»

«Давай, делись. Даже интересно, и время быстрее пройдет. – Присоединился к разговору Рыбка – Как говорят французы: Après la conversation le temps court plus vite12».

Друзья придвинулись поближе к Венечке, и начался диалог, который я запомнил на всю жизнь как объяснение «тайны жизни».

«Для начала я решил последовать общепринятому научному принципу: не можешь понять все сразу, раздели на части и попытайся понять постепенно. – Начал вещать Венечка, обводя укрытых туманом друзей взглядом безумного ученого – Сначала я выяснил, что такое жизнь как таковая, а уже потом решил разобраться, в чем ее смысл.»

«А я вот слышала, что жизнь – есть способ БЕССМЫСЛЕННОГО существования белковых тел, – перебила Семеновна, обладавшая весьма своеобразным чувством юмора, – так марксисты считают.»

«Я согласен с марксистами – некоторым уродливым телам существовать нет никакого смысла, а вот некоторым divinement beau corps13 – Рыбка осторожно покосился на Семеновну – очень даже полезно существовать…» После этих слов Семеновна начала потихоньку придвигаться к Рыбке с явно недобрыми намерениями.

Продолжая свою лекцию Веня, как бы невзначай, встал между ними:

«Я думал так же, как и вы, пока не прочитал книгу Уотсона14 о биологии клетки. Трехтомный учебник читается как роман – откровение о том, что такое жизнь, на чем она основана и как, собственно, происходит. Основой жизни являются отнюдь не белки, а нуклеиновые кислоты, именно их возникновение и эволюция привели к появлению живой клетки, а управляемые колонии таких специализированных клеток и есть мы с вами.

Уотсон выделяет два вида химических реакций, протекающих в клетках – реакции разложения, а это окисление или дыхание, или пищеварение, и реакции синтеза. При помощи первого типа реакции клетка добывает энергию и вещество для поддержания своего равновесия, при помощи реакций второго типа она поддерживает свое существование, восстанавливается, растет и размножается.

Поразительно вот что: все эти химические реакции протекают по их естественному «неживому» ходу, как в пробирке. Только благодаря использованию клеткой специальных вещество – ферментов, этих как бы молекулярных машин, ход этих реакций ускоряется в миллионы раз. Ферменты при их применении изменяются, вроде как тратятся, и на их восстановление расходуется запасенная химическая энергия, полученная от разложения пищи. Таким образом, существование живой клетки поддерживается набором связанных циклических ферментных реакций, сопровождающихся циклическим же восстановлением ферментов после применения. Прошу обратить ваше внимание, друзья, на то, что энергия, потраченная на восстановление ферментов, теряется навсегда в виде тепла.

Вот, если коротко, что такое жизнь, и вот вам ее первая тайна – для поддержания себя жизнь расходует огромное количество энергии, ускоряя «тепловую смерть» вселенной. То есть жизнь вообще-то для вселенной вредна.»

Веня перевел дух.

«То есть, грубо говоря, жизнь есть набор циклических биохимических ферментных реакций, обеспечивающих гомеостаз15 белковых и нуклеиновых структур, – подвел итог рассуждениям Вени Кабан, и спросил – А для чего все это?»

«Ну, мы же уже говорили, Кабан, что целеполагание – это чисто человеческое поведение, его способ выживания, – замявшись, ответил Веня – природе для существования цели не требуются. Но, если хочешь, конечным этапом каждого жизненного цикла клетки, как правило, является размножение, путем деления. Получается, что цель жизни как таковой – экспансия в окружающей среде путем поглощения пищи и последующего размножения…»

«Ты слышала, Семеновна? Смысл жизни в размножении! Fait scientifique16! – назидательным тоном проговорил Рыбка – А какой ты внесла вклад в этот процесс?»

«Ух, я тебя сейчас, vile mâle17!» – Семеновна издала боевой клич французского гренадера и вслед за Рыбкой скрылась в тумане.

Через мгновение оттуда опять раздался рев, который издает самец морского льва на лежбище.

«Что же это вы снова меня ущипнули! Мария! Она опять… – и вслед за ревом смущенный голос Семеновны – Вы уж извините меня, туманище-то какой! Перепутала вас с другим самцом, то есть с мужчиной… А вам, Мария, я желаю удачи в любви.»

Из молочной пелены вынырнули пристыженная Семеновна и Рыбка с дьявольской улыбкой на лице. И вовремя. Очередь подходила к заветной цели. Сквозь клочья распадающегося тумана проступил белокаменный фасад Пушкинского музея.

На выставке друзья осмотрели все. Кабан педантично считал бутылочки на картине Энди Уорхола «Зеленые бутылки „Кока-колы“», Рыбка впал в экстаз от абстрактного полотна «Я увидел золотую цифру 5» Чарлза Демута, Семеновна, близоруко щурясь, надолго застряла около полотен фотореалистов. Веня, наш ученый и «специалист по жизни», благородно осматривал картины Кривелли, Тициана и Халса18. За этим занятием Веню и застала Семенова. Она доверчиво повисла у него на руке.

«Скажи, Венечка, ты же на самом деле не думаешь, что смысл человеческой жизни в размножении?» – вкрадчиво спросила наша «Вирсавия» и навела на лицо своей жертвы двустволку крупнокалиберных серо-зеленых глаз.

«Танечка, – Вениамин впервые назвал Семеновну настоящим именем – когда ты так на меня смотришь, мне хочется ответить „да“, хотя на самом деле – нет. Ты же знаешь, что люди – это не просто управляемые колонии клеток или молекулярные машины. Мы только наполовину звери, на другую половину – мы боги. Нам нужен смысл во всем, даже в том, в чем его быть не может. Я читал Библию, Коран и Бхагаватгиту. Моральный кодекс строителя коммунизма я тоже читал. Эти учения отвечают на вопрос о смысле жизни примерно одинаково. Получается, что смысл жизни человека – в служении. А вот кому или чему – тут мнения расходятся… Пушкинский музей – это квинтэссенция человеческой цивилизации. Здесь можно найти ответы на все вопросы о сути бытия. Пойдем, я покажу тебе ответы и на твой вопрос.» – Веня подхватил Семеновну под руку и почти бегом провел в зал древнего Египта.

«Смотри! – он показал на саркофаг – Эти люди служили смерти.»

В соседнем голландском зале Веня показал Семеновне религиозную живопись: «Эти люди служили богу…»

Греческий дворик – голова Перикла. Слова Вени падали как белые камни в урну для голосования: «Эти люди служили народу…»

Бегом в зал Рембранта: «Эти люди служили себе…»

Наконец, запыхавшись, под пристальными взглядами охраны, Вениамин и Семеновна ворвались обратно на выставку американских картин. Последнее слова Вени были как пощечина всему капитализму: «Эти люди служили деньгам…»

«Выбирай. Смерть, Бог, люди, эгоизм, деньги. Твоя свобода только в выборе служения. Твое счастье зависит от того, что ты выберешь…» – с надрывом почти выкрикнул он, распугивая любителей изобразительного искусства.

«Спокойнее, Венечка. Люди смотрят… Я еще не выбрала, мне еще рано выбирать, я еще не готова. Может быть, я буду служить детям, семье… – Семеновна ласково гладила возбужденного Веню по щеке – Зря я у тебя спросила.»

«Прости меня. Зря я тебе так ответил. Я и сам еще не выбрал, да и буду ли выбирать… – обычная рассудительность вернулась к Вениамину.

«А знаешь, Веня, я уже успела понять, что жизнь слишком хороша, чтобы искать в ней смысл.» – прошептала Семеновна. Веня молча кивнул и поцеловал ей руку.

«Вот вы где! Я сосчитал все бутылочки из-под кока-колы, Рыбон возвращен из транса обратно в наш дерьмовый мир, но нуждается в немедленном расширении сознания путем умеренного употребления напитков.» – громогласно возвестил Кабан и решительно повел всех к выходу.

Солнце постепенно погружалось за горизонт. Золотая дорожка пробежала по воде до самых каменных ступеней Пречистенской набережной, как на картине Айвазовского19.

Они сидели и смотрели на закат, не думая ни о чем. Было хорошо…

Чрево большого города

Бледный свет пасмурного дня едва проникал сквозь грязные потрескавшиеся стекла высоко расположенных окон. В тусклых серых лучах медленно кружилась мелкая пыль. Огромный зал со сводчатым потолком, образованным ребрами бетонных плит, напоминал навечно затихший сталеплавильный цех. Вдоль длинной стены мрачного помещения стоял ряд непонятных конструкций, похожих на гигантские сплющенные воронки. Именно они придавали этому месту сходство с мартеновским производством. Противоположная сторона зала была загромождена штабелями грязных решетчатых ящиков, многие из которых были изломаны самым причудливым образом.