Великая ревность великой женщины (Екатерина II – Александр Дмитриев-Мамонов – Дарья Щербатова. Россия) - Елена Арсеньева

О, мужчины… О, добавим, эти иностранные мужчины! В описываемое время (1784–1786 годы) Масон преподавал что-то (неизвестно, что именно, может быть, хорошие манеры) в Петербургском артиллерийском и инженерном шляхетском кадетском корпусе, где директорствовал мсье Мелиссино (тоже, само собой, иностранец), питался сплетнями, помаленьку шпионил и брал на себя смелость осуждать женщину, принадлежать которой в то время (у каждого времени свои нравы!) считалось в России почестью. На сей счет известно не то наивное, не то циничное выражение самой Екатерины: «Я делаю и государству немалую пользу, воспитывая молодых людей». Не нам судить иные времена: скажем, достопочтеннейшие, умнейшие и честнейшие граждане Рима открыто предавались содомскому греху и азартно опускали вниз большой палец на трибунах Колизея, что означало убийство невинных людей… Примеров исторических несуразностей можно привести множество, и, если на то пошло, Клеопатру за похотливость никто не осуждает, наоборот, все лишь восхищаются ею. Впрочем, она ведь правила Египтом, а не Россией, не то и ей не поздоровилось бы. Шарлю Масону забраться в постель Екатерины было так же нереально, как укусить собственный локоть, а для таких, как Масон, виноград, если он зелен, значит, и плох. Вот и архитектор Чарльз Камерон писал о «любовном энтузиазме» уже престарелой царицы: «Было бы желательно, если бы императрица брала любовников для удовлетворения. Но это редкостное явление у дам преклонного возраста, и если у них еще воображение не угасло, то они совершают сумасшествие в сто раз хуже, чем мы, молодые…»

А впрочем, Господь с ними, с Масоном и Камероном. Вернемся к Екатерине и к тому «святу месту» в ее постели и за зеркалом возле него, которое ни в коем случае не должно было быть пусто.

Придворная партия или персона, ставленником которой являлся будущий герой-любовник, одним махом добивалась очень серьезных благ и для себя. Неудивительно, что «конкурс» красоты проходил весьма оживленно и при тесном соперничестве «спонсоров». В конце концов в полуфинал вышли двое: блестящий офицер Александр Петрович Ермолов (не более чем однофамилец и полный тезка героя войны 1812 года), адъютант Григория Потемкина и, значит, его ставленник, и Павел Михайлович Дашков, сын Екатерины Романовны Дашковой, известной своим участием в перевороте 1762 года, и… также протеже Потемкина! Как выразились бы любители скачек, Потемкин поставил разом на двух фаворитов.

Однако до финиша дошел только Ермолов, хотя сначала Павел Михайлович Екатерине вроде бы даже понравился, даром что был сыном надоеды Дашковой, которая свою роль в комплоте 1762 года чрезмерно (с точки зрения императрицы) преувеличивала. Кто знает, может быть, фамилия Дашковых возвеличилась бы вновь, и вновь скандально, когда бы в дело не вмешалась не то любовь, не то глупость – история на сей счет воздерживается от комментариев, – Павел скоропалительно женился на дочке какого-то купца Алферьева. Екатерина Романовна очень переживала по поводу женитьбы сына и не желала видеть сноху до конца дней своих. А императрица обошла случившееся молчанием: к Павлу Дашкову она привязаться не успела, и женитьба его даже подобия ревности или обиды у нее не вызвала.

Вообще надо сказать, что за попытками подыскать для себя подходящего постельного героя императрица наблюдала как бы со стороны, иронически, но весьма снисходительно: «На душе у меня опять спокойно и ясно, потому что с помощью друзей мы сделали усилие над собой, – отписывает она Гримму, с которым привыкла делиться мельчайшими переживаниями. Вообще эта переписка была, выражаясь языком позднейших времен, типичнейшим психоанализом, столь необходимым женщине, которая, живя в атмосфере общего притворства (а разве возможна придворная жизнь без лжи?), испытывала острую нужду в откровенности и искренности. – Мы дебютировали комедию, которую все нашли прелестной, и это показывает возвращение веселости и душевной бодрости. Я не могу пожаловаться на отсутствие вокруг себя людей, преданность и заботы которых не способны были бы развлечь меня и придать мне новые силы; но потребовалось немало времени, чтобы привыкнуть ко всему этому и втянуться».

Хотя императрица была весьма горазда в написании небольших драматических произведений, комедий тож, речь идет здесь вовсе не о сценическом жанре. Со свойственной ей страстью к эзопову языку Екатерина осведомляет Гримма о переменах, произошедших в ее личной жизни: «Скажу одним словом вместо ста, что у меня есть друг, очень способный и достойный этого названия».

Только такой тончайший знаток всех оттенков эпистолярного мастерства Екатерины, как Мельхиор Гримм, мог заподозрить, учуять, уловить нечто неуверенное в самом построении этой фразы. Обычная вежливая формула, без особенных эмоций. Как будто речь идет не о любовнике, а всего лишь о приятном собеседнике. Ну что ж, Екатерина еще не остыла после того шквала чувств, которые вызывал у нее Александр Ланской, еще не перестала видеть его в печальных и блаженных снах своих. И хотя то лето, которое она провела в обществе Ермолова, было одним из самых веселых и приятных в ее жизни (развлечения следовали одно за другим!), да и любовником Ермолов оказался очень недурным, все же ум и сердце ее не были затронуты, а это было Екатерине просто необходимо. Поэтому она практически без колебаний отставила его от себя, стоило ему вызвать самомалейшее неудовольствие своего патрона. Да-да, Ермолов умудрился прогневить того, кто, с позволения сказать, «уложил» его в постель Екатерины! Ну что ж, за время своего фавора, который длился без двух месяцев полтора года, Ермолов получил два поместья на общую сумму 400 000 рублей и около полумиллиона наличными деньгами. Отставной любовник уехал в Австрию, купил там поместье Фросдорф поблизости от Вены и вскоре превратил его в одну из самых роскошных в Австрии загородных усадеб. Впоследствии он женился на Елизавете Голицыной, родил с нею трех сыновей и жил во Фросдорфе до 1836 года, после чего перебрался в семейный склеп. По сути, история запомнила его лишь потому, что он был любовником Екатерины. Ну а упомянутого нами Масона – из-за того, что он о Екатерине злословил, так что ведущая роль этой великой женщины в мужских судьбах очевидна.

И еще несколько слов о мужчинах вообще и иностранных мужчинах в частности. Эти последние, и граф де Сегюр, французский посланник, прежде всего, открыто радовались отставке Ермолова: «Г-н Ермолов почтил мою нацию, а меня лично в особенности, своей положительной ненавистью, позволяя себе самые неприличные выражения каждый раз, как речь заходила о Франции. Со мной поступал прямо дерзко и не упускал случая восстановить императрицу, возбуждая ее старинное предубеждение против нас. Хотя он был слишком бездарен, чтобы иметь прочное влияние, но он действовал заодно с влиятельной партией, начинавшей бесконечно надоедать мне».