Имбирное облако - Мария Брикер

– Уважаемая Соломея Митрофановна, – ласково обратился к ней Быстров. – Я-то вам верю, но для того чтобы привлечь Метелкина к ответственности, этого недостаточно. Поэтому за неимением доказательств и свидетелей инцидента ваше требование не может быть выполнено. Вот если бы кто-то еще видел, что вытворяет ваш сосед, – тогда другое дело.

«Иди домой. Встала и ушла. Встала и ушла», – мысленно умолял майор, однако… гипноз не подействовал.

– Значит, не хочите оказывать мирным гражданам посильной помощи? Да я вас… Я вас всех тут! – завопила Соломея Митрофановна, проворно вскочив со стула. В одно мгновение ее грузное тело нависло над столом, а лицо выразило готовность к решительным боевым действиям. Сергей откашлялся: именно этого он ожидал, но все же стало немного не по себе – разница в весовых категориях была явно не в пользу майора. Отступать некуда – позади стена, озадаченно подумал он. Осталось всецело положиться на судьбу и молиться о том, что здравый смысл восторжествует и зловредная баба не решится применить физическую силу, а ограничится лишь ругательствами.

Соломея Митрофановна, тяжело дыша, с минуту буравила Сергея маленькими белесыми глазками. Сергей злорадно ждал, незаметно включив диктофон, приделанный скотчем под столешницей. «Ну, давай, милая, скажи что-нибудь гадкое в мой адрес, и будешь драить ментовку в течение нескольких месяцев! Статья 319 УПК – «Оскорбление представителя власти». Надежды не оправдались. Соломея, видимо, заподозрив что-то неладное, с тяжелым вздохом сдала свои позиции, медленно развернулась на слоноподобных ногах и, покачивая задом, выкатилась из помещения, не забыв напоследок сильно хлопнуть дверью. В окнах зазвенели стекла, с потолка осыпалась часть штукатурки. Сергей заглянул в свою чашку с кофе: еще не успевший остыть напиток, приготовленный совсем недавно, обильно покрывали белые ошметки. Настроение испортилось. Рядом с чашкой стояла открытая банка из-под кофе «Пеле», сиявшая стерильной чистотой.

– Ну, сделала все-таки бяку, старая корова, – разочарованно сказал Сергей Федорович и с искренним сочувствием подумал о Метелкине. Следующие несколько минут майор с азартом мысленно посылал нелицеприятные эпитеты в адрес Кукушкиной, но, так как он был по натуре человеком неприхотливым и на редкость отходчивым, еще через несколько минут, аккуратно вычерпав ложкой из чашки неаппетитные крошки, забыл о Соломее Митрофановне и ее несчастном соседе.

Сделав пару глотков испорченного напитка, Быстров закурил сигарету и подошел к окну. «Как некстати осень», – недовольно подумал Сергей Федорович: это время года он не любил, как не любил перемен. Зануда и педант – называли его за глаза сослуживцы. «Так уж и зануда! Так уж и педант», – мысленно возмущался он. Зануды не могут так страстно любить джаз. А он джаз любит страстно! Если выпадает свободный вечер и позволяют финансы, топает прямиком в уютное музыкальное кафе недалеко от дома. Слушать этот самый страстно любимый джаз. Жаль, что свободные вечера выпадают крайне редко, а финансы позволяют и того реже. Но ведь он любит джаз! И курит трубку. Разве зануды курят трубки? Разве педанты тратят ползарплаты на элитный табак «Кевендиш»? И самое главное – у зануд не бывает трубок фирмы «Петерсон»! Это совершенно очевидно, рассуждал Сергей Федорович, выпуская в форточку невкусный сигаретный дым. Трубку он курил втайне от сослуживцев, дабы избежать насмешек в свой адрес. Он прятал ее от других, как ревнивец прячет любимую женщину от посторонних глаз. Берег и лелеял, и трубка отвечала ему взаимностью. Закуривая трубку под хрипловатую завораживающую мелодию Армстронга в интимном сумраке любимого кафе, Быстров обретал уверенность в себе. В тайном пристрастии Сергея Федоровича было еще одно существенное преимущество: ароматное облачко трубочного табака, букет запахов имбиря, виски и ванили магическим образом привлекали к его столику одиноких дам. Так, во всяком случае, Быстрову, казалось, что успеху у слабой половины человечества он обязан именно трубке. Негативное мнение майора о своих внешних данных не смогло изменить даже то немалое количество женщин, которые побывали в его холостяцкой постели. И если бы Быстрова стали убеждать, что на самом деле представительницы слабого пола тают под выразительным взглядом его темных, как антрацит, глаз и млеют от волнующего баритона, то Сергей Федорович никогда бы в это не поверил. Он совершенно искренне считал себя невыразительным субъектом и даже немного сутулился под ношей своих комплексов. Однако сутулость и неприметная, скорее профессиональная манера одеваться совсем его не портили. Пожалуй, единственным недостатком, который можно было бы приписать его внешности, являлась излишняя худоба.

Сергей Федорович докурил сигарету до половины, выкинул ее в форточку, вернулся за стол и с блаженством откинулся на спинку стула. Решение было принято – сегодня он идет немного развеяться, тем более что дома его никто не ждет.

Да, некому было ждать дома майора. К сорока двум годам Сергей Федорович супругой так и не обзавелся, а на все вопросы «почему?» отвечал, что женат на своей работе и разводиться не собирается. Однако майор кривил душой: он все еще надеялся встретить ту единственную и неповторимую женщину, которая предназначена ему судьбой, и искренне верил, что ОНА существует. Однако это нисколько не мешало ему романиться с обычными женщинами, судьбой не предназначенными, и щедро делить с ними постель. Амуры длились недолго. Скрупулезный и внимательный в работе, Сергей Федорович был довольно небрежен в отношениях личного порядка. Спустя месяц после близкого общения с очередной подружкой он уже не проявлял нежности, не считал нужным дарить цветы, планов на будущее не строил, и разочарованные женщины сбегали от него на поиски более перспективных ухажеров. После расставания с очередной дамой сердца его даже некоторое время мучили угрызения совести, да и перемен он не любил, очень не любил, но вскоре он успокаивался, знакомился со следующей пассией, и все повторялось вновь с небольшой разницей в две-три недели. В данный временной промежуток Сергей Федорович находился в фазе поиска новой подруги. И во всем виновата была осень, которая пришла так некстати и навеяла смертельную тоску и страх одиночества. В общем, Сергей Федорович решил, что пора… выбраться покурить любимую трубку.

Мечты о предстоящем вечере прервал легкий скрип двери. Быстров вздрогнул и расплескал многострадальный кофе. На пороге стоял капитан Иван Спицын. Дурацкую манеру своего друга и сослуживца подкрадываться, словно мышь, Сергей Федорович ненавидел и никак не мог взять в толк, каким образом это удается огромному, как медведь, блондину, обладателю столь не подходящей к его габаритам фамилии. Предварительным стуком в дверь Спицын себя никогда не утруждал, что тоже раздражало Быстрова.

– Напугал, гад, – не очень вежливо выругался он и уже было открыл рот, чтобы строго отчитать Спицына, но посмотрел на кислую физиономию Ивана и передумал.

– У нас труп, – вздохнул Спицын.

– Ясно, – вздохнул и Быстров, простившись с приятными планами на вечер.

Оперативники вышли на улицу. Сергей посмотрел на часы. Слабая надежда на то, что удастся покончить с делами и выкроить часок для услады собственного «я», еще оставалась.

– Слушай, я, пожалуй, на своей машине поеду, – обратился он к Спицыну. – Пока управимся – поздний вечер будет. Оттуда сразу домой рвану. Диктуй адрес.

– Я с тобой поеду и заодно по дороге расскажу, что уже известно по делу, – живо отреагировал Иван на изменение планов, махнул рукой водителю милицейского «рафика», где их ждали эксперты, и жестом дал понять, что они поедут самостоятельно.

Как только старый «жигуленок» набрал скорость, Иван начал вводить Сергея в курс дела.

– В общем, в дежурку позвонила баба и стала пургу какую-то гнать. Скворцов ни хрена не понял из ее слов, кроме адреса. Отправил туда участкового Шишкина. Участковый, прибыв на место, обнаружил труп и, как только проблевался, позвонил в дежурку.

– Все настолько запущено?

– Не то слово! Говорит, кругом кровища и мозги по стенке размазаны.

– А кто звонил дежурному? – перебил Ивана Быстров.

– Я же говорю – баба звонила. А труп – при этой бабе. Но она ничего вразумительного не может объяснить.

– Пьяная?

– Да хрен ее знает! Вроде не пьяная, но голая.

– Спицын, елки! Спасибо, ввел в курс дела. Она – голая. Чудесно!

– Кажется, ее изнасиловали, так Шишкин говорит.

– Не люблю я этого.

– Знаю. И, похоже, ей светит за превышение необходимой обороны.

– Этого не люблю еще больше.

Разные трактовки понятия необходимой обороны сгубили многих безвинных людей, которые защищали свое имущество, честь или жизнь, – так считал Сергей Федорович. Людей по большей части сажали за явное несоответствие в средствах защиты и нападения – и за причинение вреда, явно излишнего для пресечения посягательств. Залез к тебе в дом грабитель, а ты стрельнул в него из пистолета. Приговор – виновен, потому как явной угрозы для твоей жизни не было и грабитель не имел с собой оружия. А еще, не дай бог, если ты выстрелил в спину, пытаясь остановить преступника. Не согласен с такой правоприменительной практикой был Быстров! Но хуже другое: по закону лицо, которому преступлением причинили какой-либо вред, считается потерпевшим. И процессуальное положение подобных «потерпевших» предопределяло и соответствующее отношение к ним работников правоохранительных органов – как к лицам, которые пострадали. И парадокс заключается в том, что опасность деяния совершенного преступления теми же ублюдками-насильниками, которым жертвы давали решительный отпор, повлекший смерть или увечья нападавшего, частенько преуменьшалась и невольно в какой-то мере перемещалась на оборонявшихся.