Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

«Ты в ответе за свой народ! Ты — княжна! — с детства внушал Всеславе отец, а нынче повторял и братец Ждамир. — Ты распоряжаться своей судьбой не вправе». Всеслава и сама это понимала и вслух роптать не смела. Но чем ближе подступало время свершения предначертанного на роду, тем сильнее ее сердце сжимала глухая, безысходная тоска: чем вековать такую долю, не лучше ли уйти до срока в Велесов исподний мир?

Появление Анастасия и его друзей открыло ей, что еще существует на свете неведомый, но очень могущественный Белый Бог, способный творить чудеса. Может быть, Он, если Ему хорошенько угодить, сумеет ей помочь?

— А если я принесу Ему в дар все, что имею, все материно серебро, все приданное, которое для меня приготовили, Он сможет исполнить то, о чем я попрошу?

В голосе девушки звучала такая мольба, такая отчаянная надежда, но Анастасий только покачал головой:

— Чудеса не совершаются за мзду. Пути Господни неисповедимы. Молись и, может быть, Господь тебя услышит. Что же до твоей просьбы, госпожа, — продолжил он уже другим тоном, — то, я думаю, тебе для ее исполнения достаточно твоего брата попросить, чтобы данником русским себя признал да в походе против хазар участие принял.

Когда Всеслава услышала эти слова, первым ее побуждением было разреветься, как маленькой. Ох, обида, обидушка, горячая головушка! Она же просила Анастасия не заводить больше этот разговор. В глубине души она понимала, что для нее самой, да и не только для нее, подобный поворот событий не нес ничего, кроме блага, и что ромей абсолютно прав. Но как он себе мыслил этот разговор? Прийти к брату и прямо все высказать? Да она скорее согласится умереть! Да и с какой стати? Данниками себя признать! Выдумает тоже! Выступившие было на глазах предательские слезы мигом осушил гнев. Что он себе позволяет, этот чужестранец?! Как смеет ее поучать?!

Лицо девушки вспыхнуло, зеленые глаза загорелись огнем, тонкие ноздри затрепетали. Видела бы себя со стороны, сама бы залюбовалась:

— Правду бают, что на языке ромея мед, а под языком — яд! — проговорила она насмешливо и сердито. — Брат мой знает, что делает, и в моих советах, а тем более, твоих, не нуждается!

Она запахнула шубку и постаралась придать своему милому лицу совершенно ему не свойственное, надменное и грозное выражение.

Анастасий, впрочем, ничуть не испугался. Он отъехал немного в сторону от саней, а затем, как бы ни к кому не обращаясь, негромко пропел на мотив величальной:

— Отставала лебедушка от стада лебединого, приставала лебедушка к стаду поганых хазар.

Маленькие ручки Всеславы судорожно вцепились в мягкий мех полога, головка поникла, в глазах появился страх.

Ох, Всеслава, Всеславушка, сестрица княжеская. Ох, ты воля вольная, воля пташечья. Жить бы девице в тереме, без тоски без кручины, дожидаться бы мужа под стать, купава добра молодца, князя воеводу хоробра. Да только ждал Всеславушку у далекого моря Хвалисского супруг грозный, каган хазарский, тень Бога на земле. Сколько лет платили вятичи хазарам дань, столько времени жили во дворце у кагана сестры да дочери княжеские. Жили в почете да в богатстве, только разве веселое то житье: то ли жена, то ли заложница.

Если чем и наградили светлейшего князя Ждамира добрые боги, то удачей воинской точно обделили. И хазарам дань молодой князь, как и его предки, платил, и от злых находников-печенегов оборонить степное порубежье никак не мог. А когда пожаловал в его землю киевский сокол Святослав, светлейший князь Ждамир да главы входивших в союз вятичей десяти славянских племен войско собрали незваных гостей встретить, но как увидели тьмы, пришедшие с земель полян, древлян, северян, кривичей, радимичей, словен новгородских, затаили робость в сердцах. А уж когда Хельги-Лютобор едва не в начале предваряющего любую битву поединка бросил на сыру землю лучшего во всем воинстве бойца — молодого княжича Ратьшу Мстиславича, совсем пали духом вятичи, безо всякой дальнейшей борьбы и пустили чужаков в свои земли.

Думали светлейший Ждамир с малыми князьями, что Святослав, как прежде хазары, дани с них станет требовать, а он с хазарских данников воинов запросил, чтобы походом на самих хазар идти. Град их взять, земли к Руси присоединить. Вот тогда и призадумался князь Ждамир, как бы ему и русского князя не обидеть, и с хазарами мир не нарушать. Вот тогда и собралась к Арво-хранильнику Всеслава: о будущем узнать да о лучшей доле Велеса испросить. Ибо появилась в девичьем сердечке надежда. А кто не надеется, почитай, не живет!

Дабы отогнать тяжелые думы и размять молодые косточки, которые страсть как не любили долго сидеть на одном месте, Всеслава велела подать ей коня. Резвый иноходец гнедой масти, под цвет ее рассыпчатой каштановой косы, играл под седлом и громко хлопал губами, требуя угощение. Соболенок устроился на шее хозяйки живым воротником.

— Ну что, ромей, не желаешь ли наперегонки? — насмешливо глянула девица на Анастасия, пуская коня рысью.

— Изволь, госпожа, — отозвался он, принимая вызов.

Лошади рванулись с места, сразу обогнав нагруженную поклажей свиту, оставив где-то вдалеке мерный скрип саней. Заплясала, закружилась перед глазами снежная круговерть, зазвенели в гулкой вышине лошадиное ржание и веселый смех, побежали прочь припорошенные снегом прозрачные березы да серебряные осины, затерявшиеся в высоких сугробах пойменные луга да завороженные зимним сном дубравы, сумрачный ельник да нарядный сосновый борок на высоком речном берегу. Поначалу сильный, горячий конь Анастасия вырвался вперед, оставив далеко позади гнедого иноходца, однако потом его ездок придержал поводья, позволив девушке выиграть это маленькое состязание. Уловка, впрочем, не осталась незамеченной.

— А твой князь тоже предпочитает уступить победу? — насмешливо глянула на Анастасия Всеслава.

— Спроси об этом у своего брата, — пожал плечами ромей. — Ему лучше знать!

И вновь Всеслава почувствовала себя уязвленной. Как смеет этот бродяга, лишь волею судьбы оказавшийся в милости у сильных мира сего, напоминать ей, княжеской дочери, о неудаче светлейшего Ждамира.

— Ваш князь мечтатель или безумец! — в запальчивости вымолвила девушка. — Нешто он и в самом деле рассчитывает одолеть хазар?

— А чего бы ему их не одолеть? — невозмутимо отозвался Анастасий. — Правда на его стороне. Да и сил, если союзники нас не подведут, к тому достанет, что бы в вашем дружинном доме о том ни говорили. А если бы твой брат Ждамир не только о сиюминутной выгоде нарочитых мужей пекся, а о благе своей земли радел, он бы, чем жаться и журиться, для этого похода и воинов дал, и сам в него пошел. Нешто не противно ему сестру родную, кровь единую, поганым почитай в неволю отдавать?

— Не твое дело! — едва не в слезах проговорила княжна. — Мой брат меня любит и никогда никаким хазарам не отдаст! Нешто ты не слышал, жених у меня и в здешней земле есть, Ратьша Мстиславович, сын владетеля Дедославского!

— Вот как! — невозмутимо повел смоляной бровью Анастасий. — Да неужто ты, госпожа, ему все-таки обещалась? А то, я слыхал, Ратьша хоть и приходил со сватами, да получил от твоего брата отказ, мол, неможно никак, а то хазары разгневаются.

И вновь Всеславу взяла досада, и откуда этот бродяга все знает. Впрочем, чему тут дивиться: руссы за настроениями Корьдненского князя и его нарочитых следили ох как пристально, а ромей едва не на всех советах бывал.

— Как ты не понимаешь! — постаралась уйти от неприятной для нее темы Всеслава. — За каганом сила великая, с которой даже вы, ромеи, вынуждены считаться!

— Это все в прошлом, — ответил ромей. — У моего народа есть басня про великана, ноги которого на поверку оказались сделаны из хрупкой глины. Думаю, каганат и есть этот великан. Недаром великий Хорезмшах отказался прийти ему на помощь.

Всеслава в задумчивости потрепала коня по мохнатой холке:

— Мой брат не верит, что Хорезмшах в самом деле отказался хазарам помогать.

Анастасий помрачнел, потом проникновенно глянул на собеседницу: