Завтра. Дети завтра. Яркий флаг завтра - Артур Лео Загат

Думая обо всем этом, глядя в полные ненависти красные глаза Томболла, Дикар спросил:

– Посмеешь ли ты, Томболл, спуститься с Обрыва и поговорить со Старшими?

– Умник! – усмехнулся Томболл. – Считаешь себя умником? Хочешь, чтобы я спустился, и ты от меня избавился бы. Не получится. Я не глупее тебя.

Дикар развел руки.

– Ты не хочешь, чтобы Группа решала наш спор, и не хочешь спрашивать у Старших. Как тогда ты хочешь решить этот спор?

– Как? А как ты сам приказываешь решить ссоры Мальчиков. Дикар! Я хочу сразиться с тобой на кулаках, на палках, даже на ножах и решить, кто будет Боссом Группы – ты или я.

– Это несправедливо! – воскликнул Джимлейн. – Я говорю, что это несправедливо. Томболл больше Дикара и тяжелей.

– Несправедливо! – подхватил Стивленд.

Биллтомас закричал:

– Мы говорим, что вызов несправедливый!

Но остальные кричали:

– Пусть дерутся!

Фрэдальтон, и Холросс, и Карлбергер с лицом, как у кролика:

– Они должны драться! Это правило самого Дикара, и он должен ему подчиниться.

Большинство Мальчиков кричали:

– Драться!

– Замолчите! – крикнул Дикар. – Все замолчите!

Крики сразу прекратились. Но ряды сжались так, что он чувствовал дыхание Мальчиков на спине, слышал негромкие звуки из их горла, видел их глаза, горящие в свете Огня.

– «Ты хочешь драться со мной, чтобы решить, кто из нас будет Боссом», – сказал Дакар Томболлу, начиная ритуал, который сам же установил. – Ты считаешь схватку между нами справедливой и честной?

Жила на короткой шее Томболла дернулась.

– Я объявляю нас равносильными. (По Правилу Дикар теперь может обратиться ко всей Группе, обвинив Томболла во лжи.) Если ты не примешь мой вызов, Дикар, я объявлю тебя трусом, и потребую себе то, за что мы должны драться.

Глядя в глаза стоящих кольцом Мальчиков, Дикар видел, что, если он обратиться к Группе и заявит, что они с Томболлом не равны по силе, он может остаться Боссом, но лишь по названию, но настоящим Боссом больше не будет.

– Ты сам установил это Правило, – нарушил ритуал Томболл. – И будешь побежден.

Дикар продолжал улыбаться.

– Да, таково Правило, которое я установил, Томболл. Но мы решаем, не чья непомеченная стрела сбила птицу и не чья очередь приносить воду из ручья. Кто будет Боссом – это касается не только меня, но всей Группы. Разве правильно, чтобы этот вопрос решался так же, как мелкие ссоры?

Дикар делал вид, что спрашивает Томболла, но его взгляд спрашивал всех собравшихся, и их глаза уже ответили ему, когда заговорил Томболл.

– Это справедливо. – Томболл высказал то, что было у всех в глазах. – Это единственный справедливый способ. Ты должен драться со мной или подчиниться.

В голосе его звучало торжество, и торжество было в его позе. На стороне Томболла вес тела, и длина рук, и сила, и он знал, что готов стать Боссом.

Дикар это тоже знал, и на сердце у него было тяжело, но он продолжал улыбаться.

– Будем драться, Томболл. Кулаками.

Мальчики закричали. Их крики напоминали вой собачьей своры, когда она догоняет в лесу добычу. Кричали даже Стивленд и Биллтомас, и, хотя Джимлейн молчал, в его глазах отражалось красное пламя.

Дикар слушал, думая о том, что станет делать Томболл как Босс Группы; позволит ли своим приятелям увиливать от работы, позаботится ли о том, чтобы были прополоты посадки кукурузы, а баки для воды очищены, и будут ли продолжать чинить крыши Дома Мальчиков и Дома Девочек на случай дождя, ветра и холода.

Эти и многие другие такие же заботы отягощали сердце Дикара. Он знал, с каким трудом за те годы, что Группа оказалась на Горе, овладевал многими мелкими делами, которые необходимы для блага Группы; он помнил, что Томболл всегда смеялся над этими делами.

Если бы дело касалось только его, Дикар был бы счастлив больше не быть Боссом. Быть Боссом значит быть одиноким, потому что у Босса не должно быть друзей, чтобы его не обвинили в том, что он предпочитает друзей всем остальным. Это значит весь день нести тяжкий груз забот, лежать без сна по ночам и никогда не знать отдыха. Это значит отправлять на охоту, но самому в ней не участвовать, судить игры, но самому не играть, наказывать, когда нарушены Правила, но никогда не нарушать их просто для забавы и находить наказание достойным этого.

– А чего мы ждем? – Мысли Дикара нарушил вопрос Томболла. – Пошли наружу и начнем.

– Нет, – сказал Дикар. – Драться будем завтра перед всей Группой. А сегодня будем спать. Время Сна уже давно прошло.

– Я хочу драться сейчас, – настаивал Томболл, не уступая. – Не хочу ждать завтра.

Дикар перестал улыбаться; он почувствовал, как напряглись мышцы челюсти под желтой бородой.

– Время Сна не мое Правило, а Правило Старших. Может быть, став Боссом, ты убедишь Группу нарушить его, но пока Босс я, а я этого не делаю. В постель, Томболл. В постель, все остальные. Немедленно!

Взгляд Дикара встретился с взглядом Томболла, и голубые и черные глаза долго не отрывались друг от друга, и в Доме Мальчиков не было ни звука, ни движения. Потом черные глаза опустились, и Томболл сказал:

– Я повинуюсь Старшим, а не тебе, Дикар.

Кольцо распалось, и Мальчики разошлись по своим койкам.

Дикар стоял, расставив ноги, свет костра играл на его высокой, хорошо сложенной фигуре, грудь его спокойно двигалась в такт медленному дыханию; ощущая пустоту в груди, он серьезно смотрел, как ему повинуются – возможно, в последний раз.

Он не почувствовал, как пальцы Джимлейна сжали его руку. Не слышал шепота Джимлейна:

– Надеюсь, ты победишь завтра, Дикар. Очень надеюсь!

Дикар продолжал стоять, пока опускали плетенную из ивовых веток решетку на отверстие-вход, отрезая красный блеск Огня, за которым всю ночь следят Девочки.

Он стоял неподвижно, пока не стих возбужденный шепот на койках, перестали шелестеть и задевать кожу меховые одеяла, не стало слышно скрипа. Тогда он повернулся, прошел к своей койке и склонился перед ней.

Губы Дикара зашевелились, он произносил слова. И посылал их сквозь стены, мимо прыгающего пламени на большом плоском Огненном Камне, мимо Дома Девочек в потемневший ночной лес.

Он говорил с Присутствием, с Кем-то, кого он никогда не видел и не слышал, но всегда знал, что Оно здесь, потому что Оно демонстрирует свою работу в ковре листьев под ногами, в высоких стройных деревьях, в ветре, который шумит в