Феникс в Обсидановой стране - Майкл Муркок

Но теперь я свободен от былого безумия и посвятил себя восстановлению красоты, которую сам же разрушил во время своих военных кампаний в разных уголках Земли, сначала в качестве Героя и Защитника людей, а потом — элдренов.

Там, где когда-то прошли армии, мы посадили цветы и кустарники. Там, где когда-то высились башни городов, мы стали выращивать леса. И Земля вновь обрела покой и красоту.

И моя любовь к Эрмизад все более крепла.

Теперь я с любовью воспринимал каждую новую черточку ее характера, открывшуюся мне.

На Земле вновь воссияла гармония. И Эрекозе, Вечный Герой, Вечный Защитник, и Эрмизад, Великая Принцесса элдренов, были отражением этой гармонии.

Страшное, чудовищное оружие, которое мы использовали, дабы победить человечество, было теперь надежно спрятано, и мы поклялись никогда более не прикасаться к нему.

Города элдренов, стертые с лица Земли армиями людей (когда я предводительствовал ими), были теперь восстановлены, и ныне там на площадях играли и пели дети элдренов, а на улицах и террасах домов цвели цветы. Пышная растительность скрыла все шрамы, нанесенные Земле армиями людей. И элдрены забыли об этой расе, когда-то пытавшейся уничтожить их.

Только я помнил о людях, потому что люди когда-то призвали меня в этот мир для борьбы с элдренами. Но я предал человечество — и все мужчины, женщины и дети погибли. Река Друнаа стала тогда алой от их крови. И хотя она уже давно очистила свои воды, они не могли смыть чувства вины, которое все же временами меня охватывало.

И тем не менее я был счастлив. Мне казалось, что я никогда еще прежде не знал такого мира в душе, такого покоя.

Мы бродили с Эрмизад по улицам и крепостным стенам Лус Птокаи — столицы элдренов и никогда не уставали от общества друг друга. Иной раз мы пускались в обсуждение какой-нибудь тонкой философской проблемы, иной раз просто сидели в молчании, наслаждаясь напитанным ароматами цветов воздухом.

А если бывало подходящее настроение, один из изящных элдренских кораблей уносил нас в иные края, дабы мы могли познать тамошние чудеса. Мы посетили Равнины Тающих Льдов, Горы Скорби, протянувшиеся на сотни миль леса и высокие холмы, долины Некралалы и Завары — земли, где некогда обитала человеческая раса. Но иногда меня охватывала непонятная меланхолия, и тогда мы ставили паруса и направляли свой корабль к третьему континенту Земли, южному континенту, именовавшемуся Мернадин, где с древнейших времен обитали элдрены.

Эрмизад старалась успокоить меня, помочь мне отогнать тяжкие воспоминания, избавиться от чувства стыда.

— Ты ведь знаешь, я верю в то, что все это было предопределено, — говорила она, гладя меня по щеке своей мягкой ладонью. — Человеческая раса стремилась уничтожить нашу. И это стремление погубило их. А ты был только орудием в руках Судьбы.

— И все же, — отвечал ей я, — разве я не обладаю свободой воли? Разве не было другого решения этой проблемы, кроме учиненного мной геноцида? Ведь раньше я надеялся, что человечество и элдрены могут жить в мире…

— И ты старался осуществить эту мечту. Но они и слушать об этом не желали! Они и тебя хотели уничтожить, точно так же, как и всех элдренов. Не забывай, что это им почти удалось, Эрекозе!

— Иной раз, — признавался я ей, — мне хочется вернуться в мир Джона Дэйкера. Когда-то мне казалось, что тот мир — чересчур сложный и тесный. Теперь же я понимаю, что в любом из миров существует то, что я более всего ненавижу, пусть даже в иных формах. Циклы Времени могут меняться, Эрмизад, но сущность человека — никогда. А именно эту сущность я и надеялся изменить. И проиграл. Видимо, такова моя судьба — пытаться изменить саму сущность Человечества — но безуспешно…

Однако, Эрмизад не принадлежала к человеческой расе и не могла до конца понять меня, хотя и старалась, и сочувствовала мне. Это было единственное, чего она не могла понять.

— Твоя раса обладала многими достоинствами, — говорила она. И сразу замолкала, хмурясь, не в силах высказать, что хотела.

— Да, но их достоинства превратились в свою противоположность. Так всегда с людьми. Юноша, ненавидящий бедность и убожество, стремился изменить мир к лучшему, но в итоге уничтожал то, что было прекрасно. Видя, как одни люди гибнут в нищете и отчаянии, он убивал других. Видя голод, он уничтожал урожай. Ненавидя тиранию, он душой и телом предавался величайшему тирану — войне. Ненавидя беспорядок, он изобретал разные способы его уничтожения, но в результате лишь привносил еще больший хаос. Любя мир, он подавлял знание, запрещал искусство, провоцировал конфликты и столкновения. Такова вся история Человечества — это непрекращающаяся трагедия, Эрмизад.

И в ответ она тихо целовала меня и замечала:

— И теперь сыгран последний акт этой трагедии.

— Да, кажется, так. Ибо элдрены умеют жить в мире и спокойствии и сохранять свою жизненную силу. И все же мне иной раз кажется, что эту трагедию все еще играют — может быть, тысячи раз, в разных постановках. Но любая трагедия требует актеров на главные роли. Может быть, я один из них. Может быть, я вновь буду призван играть свою роль. И, может быть, моя жизнь с тобой — лишь антракт между двумя сценами…

На такие мои заявления она никогда ничего не отвечала. Лишь обнимала меня, стараясь успокоить своими легкими поцелуями.

Птицы с ярким оперением и грациозные дикие животные резвились теперь там, где когда-то жило и развивалось Человечество, где люди били в свои барабаны, созывая всех на битву. Но в густых зеленых лесах и по холмам, поросшим травой, бродили призраки. Призрак Иолинды, которая когда-то любила меня, призрак ее отца, несчастного и слабого короля Ригеноса, который искал моей помощи, призрак графа Ролдеро, Главного Маршала армий Человечества, призраки других людей, которые погибли по моей вине.

И все-таки я не по собственному выбору попал в этот мир и поднял меч Вечного Защитника Человечества, надев доспехи Эрекозе и встав во главе армий, чтобы в итоге понять, что элдрены — вовсе не Псы Зла, как утверждал король Ригенос, что они, по сути дела, жертвы ненасытной ненависти людей…

Не по собственному выбору…

В сущности, именно эти слова более всего преследовали меня в периоды меланхолии.

Но с течением лет такое настроение охватывало меня все реже и реже. Эрмизад и я вовсе не старели и по-прежнему страстно любили друг друга.

Эти годы были заполнены учеными беседами, весельем, смехом, созерцанием прекрасного, любовью. Один сезон незаметно сменял другой, пока не истекло примерно столетие.

И тогда внезапно Призрачные Миры — странные миры, что вольно существуют во Времени и Пространстве, иногда пересекая путь известной нам Вселенной, — вновь оказались рядом с Землей.