Вальдшнепы - Мопассан Де

Дядюшка Пико подходит ко мне. Мусташ опять начинает тявкать. Фермер говорит:

- Верно, собаки зайца почуяли. Идемте на опушку. Выйдя из леса, я вижу шагах в десяти глухонемого Гаргана, пастуха дядюшки Пико; он стоит, завернувшись в широкий бурый плащ, в шерстяной шапке на голове и вяжет чулок, по примеру всех наших пастухов. Я говорю ему, как принято:

- Добрый день, друг!

Гарган поднимает руку в знак приветствия; он хоть и не слышал меня, но все понял по движению моих губ.

Пятнадцать лет я знаю этого пастуха. Пятнадцать лет в осеннюю пору я неизменно вижу на краю или посреди поля его застывшую фигуру и руки, неустанно вяжущие чулок. Стадо следует за ним, точно свора собак, послушное каждому его взгляду.

Дядюшка Пико тронул меня за рукав.

- Слыхали? Ведь пастух-то убил свою жену. Я был поражен:

- Как, глухонемой? Гарган?

- Да, прошлой зимой. Я расскажу вам об этом. Фермер увлек меня в заросли, ибо Гарган разбирал по губам хозяина все, что тот говорил. Он отлично понимал Пико, и, глядя на него, как бы обретал слух; да и хозяин разгадывал, словно колдун, самую сложную пантомиму немого, малейшее движение его рук, игру лица, выражение глаз.

Вот та простая и мрачная история, достойная фигурировать в рубрике происшествий, какие случаются иной раз в деревне.

Гарган был сыном мергельщика, рабочего, добывающего мергель - белый, мягкий камень, который легко превращается в порошок и служит для удобрения полей. Глухонемой от рождения, он с детства пас скот у придорожных канав.

Потом его взял к себе отец нашего Пико, и Гарган стал пастухом у него на ферме. Это был превосходный пастух, преданный, честный, который умел к тому же вправлять кости при вывихе, хотя никто его этому не учил.

Когда Пико стал хозяином фермы, Гаргану минуло тридцать лет, но на вид ему можно было дать все сорок, Он был высок, худ и бородат, как библейский патриарх.

Примерно в то же время умерла одна бедная женщина, местная уроженка, по имени Мартель, и оставила сиротой пятнадцатилетнюю дочку, которую прозвали Капелькой по причине ее неумеренного пристрастия к спиртному.

Дядюшка Пико приютил у себя и эту нищенку; он давал ей разную несложную работу, за которую ничего не платил девочке, только кормил ее. Спала она в риге, в хлеву или конюшне, иной раз на соломе, а то и на навозе, словом, где придется, - ведь таким, как она, постели не полагается. Итак, она спала где придется и с кем придется - то с конюхом, то с батраком. Но вскоре она сошлась с глухонемым, и они поселились вместе. Как поняли друг друга эти обездоленные? Знал ли пастух женщин до своей потаскушки? Ведь он ни с кем никогда не разговаривал. А, быть может, эта Ева-замарашка сама пришла в его повозку или соблазнила его в придорожной канаве? Неизвестно. Только люди вскоре проведали, что они живут вместе, как муж и жена.

Никто этому не удивился. А Пико счел даже эту связь вполне естественной.

Но об их союзе, не освященном церковью, услыхал кюре и разгневался. Он обрушился с упреками на тетушку Пико, растревожил ее совесть, напугал грозящей ей небесной карой. Как быть? Да очень просто - надо поженить их, свести в церковь и в мэрию. Ни у жениха, ни у невесты не было ровным счетом ничего - ни целых штанов, ни юбчонки без заплат. Словом, ничто не мешало удовлетворить требованиям закона и религии. Их окрутили за один час у мэра и у священника, и люди решили, что все устроилось как нельзя лучше.

Но скоро в деревне появилась новая забава - наставлять рога (простите мне это гадкое слово!) несчастному Гаргану. До его женитьбы мало кому приходило в голову побаловаться с Капелькой, а теперь каждый добивался этого, просто так, смеха ради. Все, кто хотел, пользовались слабостью Капельки к вину и, поднеся ей стаканчик, путались с ней за спиной у мужа. Эта история наделала столько шума в округе, что даже из Годервиля приезжали господа, падкие до такого зрелища.

За пол-литра Капелька давала им представление с кем угодно и где угодно - во рву, под забором, а в каких-нибудь ста шагах оттуда виднелась фигура Гаргана: он стоял неподвижно среди блеющего стада и вязал чулок. В кабаках собутыльники до колик в животе хохотали над этой историей; собравшись вечером у очага, мужчины только и говорили что о пастухе и его супруге, а встретившись где-нибудь на дороге, спрашивали друг у друга:

"Ну как, ты уже поднес капельку Капельке?" И каждый понимал, о чем идет речь.

Пастух словно бы ничего не замечал. Но вот однажды Пуаро, парень из Сасвиля, поманил жену Гаргана за стог соломы, показав ей непочатую бутылку. Она мигом смекнула, в чем дело, и, смеясь, подбежала к нему; но едва они занялись своим преступным делом, пастух обрушился на них, как снег на голову. Пуаро удрал вприпрыжку, волоча за собой штаны, а Гарган со звериным рыком принялся душить жену.

Прибежали люди, работавшие в поле, но было уже поздно: язык у женщины почернел, глаза вылезли из орбит, из носу текла кровь. Она была мертва.

Пастуха судили в Руане. Так как он был глухонемой, переводчиком ему служил Пико. Подробности процесса очень забавляли собравшуюся публику. Но у Пико была одна забота - добиться оправдания пастуха, и он ловко взялся за его защиту.

Прежде всего он рассказал всю историю глухонемого вплоть до его женитьбы; затем, дойдя до преступления, сам стал задавать вопросы убийце. Все затаили дыхание.

Пико спросил, медленно выговаривая слова:

- Знал ли ты, что она тебя обманывает? И тут же мимикой пояснил свой вопрос.

Подсудимый отрицательно покачал головой.

- Ты лежал в стогу, когда захватил ее с поличным?

И фермер жестом показал, будто увидел нечто отвратительное.

Гарган утвердительно кивнул.

Затем, подражая мэру, который скрепляет брак именем закона, и священнику, который соединяет брачущихся именем бога, он спросил своего работника, не потому ли он убил жену, что был связан с ней перед богом и людьми.

Пастух опять кивнул.

- Ну так покажи, как это было, - сказал ему фермер.

Тогда глухонемой разыграл всю сцену. Он изобразил, как спал в стогу и проснулся от того, что рядом с ним зашевелилась солома, он осторожно высунул голову и все увидел...

Тут он встал во весь рост между двумя стражниками и внезапно повторил непристойное движение лежавшей перед ним преступной четы.

Оглушительный хохот прокатился по залу и разом стих, ибо пастух, неистово поводя глазами, двигал челюстью и длинной бородой, словно собирался укусить кого-то, и, вытянув вперед руки и голову, изображал убийцу, который душит свою жертву.

Он дико рычал, настолько обезумев от гнева, что ему казалось, будто он все еще сжимает горло изменницы; стражникам пришлось схватить его и силой усадить на место, чтобы он успокоился.

Зал содрогнулся от ужаса. Тут дядюшка Пико положил руку на плечо своего работника, - У этого человека есть чувство чести, - сказал он.

И пастух был оправдан.

***

А я, дорогая, с большим волнением слушал конец этой истории, которую и поведал вам, не смягчая грубых словечек фермера, чтобы не слишком приглаживать его рассказ, когда раздался выстрел и ветер разнес по лесу мощный голос Гаспара, прозвучавший, как пушечный выстрел.

- Вальдшнеп! Готов!

Вот так-то я и провожу время, - бываю в лесу, стреляю вальдшнепов, а вы между тем бываете в Булонском лесу и смотрите на проезжающих дам в модных зимних туалетах.