Вита. Книга 3. Бонус - Надежда Черпинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Одна, как кофейное зёрнышко, вот здесь над правой…
Глаза Евы распахнулись изумлённо, но она по-прежнему зачарованно молчала.
– Другая – вот здесь, на левой лопатке, – вторая рука Эриха приобняла, погладив по спине, и она соскользнула со столешницы, к нему в объятия, хотя ноги по-прежнему едва держали. – Даже не родинка, родимое пятно… Почти что правильный треугольник. В этом месте у тебя спина особенно чувствительная… Стоит туда поцеловать, – голос его стал хриплым, – о… как же это тебя заводит!
Рука Эриха с груди скользнула на её подрагивающий живот, очертила круг…
– И наконец… самые любимые… три крохотные звездочки вот тут, прямо в центре, у пупка… Узор из родинок, тоже почти треугольник… Они мне всегда напоминали созвездие, или скорее хвост кометы…
Он медленно потянул вверх ее блузку, обнажая полоску кожи внизу живота, по-прежнему глядя в глаза, словно ему вниз и смотреть не требовалось. А Ева даже не пыталась остановить его.
Её трясло, как в лихорадке, от каждого прикосновения, и от миллиона мыслей, ураганом вихрившихся в голове. Что это? Розыгрыш? Чья-то шутка? Или он за ней следил? И где же он мог увидеть каждую родинку на её теле.
Блузка поднялась почти до груди. И только тогда он нехотя разорвал их зрительный контакт, медленно опустил глаза и вздрогнул.
А ещё через мгновение просто стёк к неё ногам… Опустился медленно на колени, сжал руками бедра и, потянувшись вперёд, чувственно коснулся губами ее напряжённого животика, целуя поочередно, мягко и нежно, каждую из трёх «звёздочек». Внутри, под его губами, как будто разливалась раскалённая лава, мучительно обжигающая, испепеляющая последние мысли.
Мысли, надо заметить, странные… «А у него шрам на груди, у самого сердца…»
Додумать она не успела. Пальцы Эриха коснулись молнии, через мгновение её джинсы нехотя поползли вниз.
А она лишь застонала, жадно впиваясь в его волосы, ещё влажные после дождя, и сгорая от бесстыдных поцелуев.
От безумной эйфории она очнулась лишь на мгновение, уже в спальне, куда Эрих её незамедлительно утащил, подхватив на руки. Она помогла ему быстрее стянуть неуместную больше серую футболку, рука восхищенно пробежалась по красивым рельефным мышцам, и вдруг замерла…
С левой стороны пальцы Евы нащупали широкий рубец – старый рваный шрам, у самого сердца…
3
Как там у классика? «Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья…»[1]
Кажется, эти строки как раз об этом.
Это не секс – это любовь.
Ева и не думала, что однажды ей доведётся испытать такие эмоции. Что бывает вот так – как в кино, как в книгах, как в мечтах… Бывает в реальности.
Когда от страсти, от желания, забываешь себя, теряешься во времени и пространстве, и растворяешься в каких-то заоблачных далях. Когда всё тело превращается в ощущение, эмоцию, живой огонь...
В какой-то миг ей даже показалось, что она сама светится, горит, что кожа её сияет, словно расплавленное золото, сияет, как маяк в ночи. Они словно унеслись куда-то в открытый космос…
Искрящийся звёздами, чернильно-тёмный космос обступил со всех сторон, и только они, слившись в единое целое, сплетаясь, как сплетаются языки костра, сияли в центре этой вселенной, став новым солнцем. И этот свет разгонял тьму, тьму одиночества и тоски, с которой она уже почти смирилась и срослась.
Но теперь с каждым пульсирующим синхронным движением их тел, с Евы словно слетала каменная скорлупа, и душа, искорёженная и уставшая, выбиралась наружу, расправляла яркие, расшитые золотом крылья, готовая взметнуться обратно к небу и солнцу.
А потом… она решила, что сошла с ума окончательно…
Их накрыло одновременно. В тот самый миг, когда единение достигло абсолюта, когда по разгорячённым телам прокатилась волна наивысшего наслаждения, что-то дрогнуло и внутри…
И где-то там – в душе, в памяти, в подсознании, на обратной стороне прикрытых в упоении век вдруг замелькали стремительно, как кадры киноленты, образы, видения, осколки прошлого, которого не было.
Его поцелуи, его глаза, его руки – не эти поцелуи, а те, что были когда-то… те, которых не могло существовать в реальности.
Розы, чёрные, как бархат ночи… Кофе. Капучино без сахара с корицей.
Её звериные коготки, впивающиеся в его обнажённую спину до крови, до бордовых царапин… А кожа, её кожа, светится золотом. Страх. Очень страшно. Но его руки спасают от страха, от сомнений, от всего мира.
Чёрные воды питерского канала. Музыка Чайковского.
Острая шапка Везувия, итальянская набережная, чашка капучино остывает на столе… Не до кофе сейчас! Он снова целует её, она снова забывает обо всём.
Он на коленях, он хватает её за ноги, он умоляет, она не слышит… Она глуха. Она мертва. В груди зияет дыра, как ворота в ад. Слёзы душат. Боль, от которой хочется выть. За что? За что? За что?
Море. Другое море. Не Италия. Серое, хмурое, солёное. Океан.
Рыжий парень сидит на берегу, рядом лежит гитара. Он улыбается грустно, дружески обнимает за плечи. «Дыши! Дыши этой любовью, Вита! Нельзя без воздуха жить, понимаешь, красотка?».
Слепящий свет, адская боль. Море крови, руины мира… Руины их жизней.
Ангельские крылья. Синие глаза, дьявольский шёпот: «Я расскажу тебе сказку, но она тебе не понравится…».
«Ты… Моя Ева… Моя Вита… Ты моя ЖИЗНЬ! Каким бы именем не называл…»
И снова кто-то властный, насмешливый, безжалостный и искушающий:
«Этого мало, смертный…Что нам твоя жизнь? Нет… Этого мало. Отдать придётся самое дорогое…».
А потом всё померкло, и только голос остался, его голос, самый родной и любимый:
«Я согласен. Делайте что должно! – и далёкое-далёкое эхо… – Я всё равно найду тебя…Обещаю! Я всё рано найду тебя! Я всё равно найду…».
***
Ева распахнула глаза. И утонула в его взгляде. Нависая над ней, Эрих смотрел так изумлённо и растерянно. Будто он увидел
