Плачущий мальчик - Алена Лелявина

Роберт очень сдержанно смеется, направляя лицо в потолок, его смех ударяется о балки перекрытий и долго резонирует в пространстве.

— Надеюсь не тем, чем она удивляла тебя в своей микроскопической квартирке на Манхэттене?

Марк расхохотался.

— Это не идет ни в какое сравнение с животным сексом, если, конечно, ты на это намекаешь. — мужчина выдержал театральную паузу. — но я не об этом. Знаком ли тебе художник Джованни Браголина?

— Марк, ты меня позвал сюда рассказывать о детских сказках? — Улыбка слетела с лица Роберта, а глаза остро заблестели.

— Ну почему сразу о сказках? Джованни Браголина вполне себе реальный художник, конечно, большинство картин, которые ему приписывают совсем не принадлежат его кисти, но, — Марк наклоняется ближе к лицу Роберта — ты мог слышать о самой известной его картине, не так ли?

— Плачущий мальчик? Конечно, но это все легенда и к реальным картинам не имеет никакого отношения. — отрезал Роберт

— Пойдем. — Марк резко разворачивается и быстрым шагом идет к двери, расположенной в глубине основного выставочного зала.

Они проходят внутрь и глохнут. Здесь, в кулуарах музея, куда не доносятся ни голоса, ни смех, ни звон фужеров, царит какая-то многозначительная, даже мистическая тишина. Перед ними — узкий коридор, освященный белыми флуоресцентными лампами настолько сильно, что чем-то напоминает хирургическое отделение в больнице. В этой белизне они идут друг за другом, стук обуви, сплетаясь в шорох и гул, отскакивает от стен и вальсирует дальше, элегантно затухая в конце коридора. Марк останавливается у двери с цифрой семнадцать и молча открывает ее перед Робертом, маня рукой, приглашая войти. Эта комната освящена меньше, чем коридор, глаза, ослепленные яркостью, еще какое-то время не могут привыкнуть к приглушенному свету и, продолжают ловить световые пятна, отпечатавшиеся на сетчатке глаз. В центре помещения стоит мольберт, скрытый белой материей, возле мольберта, на длинной треноге возвышается лампа, пятно света направлено на картину, скрытую тканью на мольберте. Роберт почувствовал непонятное волнение, кончики пальцев закололи холодные иголочки, сердце сладострастно заелозило в груди. Словно бы перед ним не мольберт, а та самая Мэри Мардж, в короткой юбчонке, не способной скрыть от глаз девичьи гладкие ножки, и так хочется заглянуть дальше, нужно только приподнять краешек ее подола, но… Картина скрыта палантином.

Вдруг комната начинает как-то странно плыть, ее стены изгибаются и растягиваются вместе с белым пятном посередине. Роберт тряхнул головой, попытавшись сбросить некстати напавшую дурноту, но его разум опутывает мутная, вязкая пелена какая случается в раннее пробуждение после двух или трехчасового беспокойного сна.

За спиной открывается дверь, громко стучат каблуки, женщина приближается и встает у холста. Роберт будто околдованный, не может отвести взгляд от белого полотна, закрывающего холст. Гул в голове прерывается женским голосом:

— Джентльмены, добрый вечер.

— Здравствуй Моник. — Марк элегантно целует ее изящную ручку, не обращая внимания на Роберта, находящегося в каком-то кататоническом оцепенении. — знакомься — Роберт Стэнхоппер. Очарован классицизмом и богоподобными женщинами Россетти, я рассказал ему о твоей находке, и он жаждет взглянуть на нее своими глазами — Марк засмеялся, гулко и непривычно в замершей тишине. От этого смеха Роберт вздрагивает и наконец приходит в себя, его руки мелко дрожат, когда он пожимает тонкую кисть Моник, она словно бы делает вид, что не замечает этого. Ее горячие пальцы обжигают его ладонь.

— Роберт, это Моник, я тебе о ней рассказывал, настоящая Агата Кристи мира искусства. Она занимается поиском и оценкой шедевров. Помнишь историю с найденной картиной Климта в музее Пьяченца? Так вот, это она ее нашла, имя женщины, указанное в сводках новостей конечно же вымышленное — Марк инстинктивно понижает голос и наклоняется к Роберту поближе.

— Мистер Стэнхоппер, готовы взглянуть на что-то поистине захватывающее? — Моник чарующе, покачивает бедрами, соблазнительно утянутыми черной юбкой-карандашом. Не дожидаясь ответа, она аккуратно защипывает материю пальцами по краям картины и приподнимает ее. Роберт перестает дышать, все происходит словно в воде, тягуче и медленно.

«Господи, что со мной происходит?!» — думает он в отчаянии. — «я что, отравился?!»

Ткань с легким шелестом падает на пол, галогеновая лампа освещает чумазое лицо мальчика, тяжелый взгляд которого будто бы наполняет комнату почти физически ощутимым присутствием.

— Боже, — вырывается у Роберта, его коленки подгибаются, и он практически падает на пол, но Марк быстро подхватывает его. — это действительно он! Это плачущий мальчик! Но как, как это возможно? Это же легенда, миф! — Роберт, покачиваясь подходит ближе к холсту. Оглядев картину, мазки краски, посмотрев на задник, он убеждается, что это оригинал, только если копия не сделана так великолепно, что может его обмануть.

— Это — оригинал, мистер Стэнхоппер — он слышит голос женщины, на мгновения забывая, как ее зовут. — Мы провели несколько экспертиз: рентгенограммы, спектрометры, все как положено. По химико-технологическому анализу красок и материала холста дата их производства — середина 20го века, место — Италия, только в этой стране в краску добавляли небольшое количество орехового масла вплоть до 1965 г., интересно так же дерево, которое использовано для подрамника — высокогорный дуб. Как известно дубы в Италии преобладают в северной части страны, практически в предгорной области Альп. Большая часть их использовалась на сваи в Венеции, отсюда, а также учитывая, многие другие факты, которыми я не буду грузить вашу голову, мы можем сделать вывод, что место, где была написана эта картина — Венеция, середина двадцатого века. Ну и финальное и одно из самых важных фактов — обратите внимание на нижнюю правую часть картины, подпись «Амадио», которая имеет тот же кракелюр, что и все полотно, а значит подпись наносилась в то же время, когда была написана картина. Эта единственная работа, подписанная настоящим именем, обычно в своих работах Бруно Амадио использовал творческий псевдоним — Джованни Браголина, но эта картина видимо была для него особенной, — Моник умолкла.

— Может ли это быть ошибкой? — шепчет Роберт и Моник слышит его.

— Нет, наука не обманет нас в таких деталях. За сто лет существования искусствоведческих бюро наука в этой сфере достигла больших высот, по одной ворсинке кисти, присохшей к холсту, мы можем сказать, чем болел художник, писавший ее. В данной работе факты нельзя опровергнуть. Вы сейчас смотрите в лицо той самой, легендарной картины, картины призрака, картины проклятия.

Все замерли, вперив взгляды в лицо на холсте. Звуки из зала, отдаленно долетавшие до них ранее, теперь бились о непроницаемый барьер сознания, словно мухи об оконное стекло. Ощущение необъяснимости и потусторонности наполняет пространство и больно колет кожу ледяными, невидимыми иглами.

— Сколько